Рассказывает Вячеслав Н., возраст – 33 года:
– Героиновый наркоман, как говорят, наполовину мертвец. Я испытал это на собственном опыте. Прежде чем возвратиться «с иглы» к нормальному образу жизни, мне казалось, я прошел семь кругов ада.
А в то время я думал, что не поддамся наркотической дури. Я хотел испытать максимум остреньких ощущений и думал, что уж моя-то волевая натура и сильный организм не могут поддаться зависимости и не позволят какому-то белому порошочку подчинить себе мои душу и тело. Так думал я, когда в первый раз вгонял мутную жидкость себе в вену.
И понеслось: я не мог остановиться в поисках дозы и никакого кайфа на кончике иглы уже не испытывал. Я забросил учебу и возвратился из Владивостока, куда уезжал учиться, но где, на самом деле, валялся в наркодиспансерах. «Трясунчик», как называли это состояние друзья-наркоманы, не давал покоя.
Когда я приехал в родной город, меня практически никто не узнал: у меня было совершенно серое, изможденное и похудевшее лицо и заметные даже издалека круги под глазами.
Хотел испытать кайф, но стал рабом наркотика
В 90-е годы, несмотря на то, что нам говорили: «Наркотик – это зло», в определенной молодежной среде считалось, что это модно. Я не отличался во взглядах от этой молодежи и думал, что слегка нужно попробовать все. Жить в депрессняке и унынии, надоело до омерзения. Хотелось всплеска, новых ощущений.
Надо сказать, мы были не ангелы. Наркотик разного пошиба к тому времени захлестнул страну. Я понимал, что порошок бодяжили, нам доставляли этот яд через третьи руки. И те, кто его доставлял, все время говорили: чтобы испытать кайф по-настоящему, его нужно пустить через вены.
С паучьей хваткой наркоторговцы держали каждого клиента, предлагая наркотик: купивший наркотик один раз, как правило, возвращался к ним.
Я думал, что приколюсь разочек, но за первым уколом последовал второй, а за последним, как я тогда говорил, десятый. И так могло продолжаться до бесконечности. Доза с каждым днем росла, а кайфа ощущалось все меньше. Возрастала потребность в деньгах.
Сначала я распродавал свои вещи, а потом перешел к тому, что находилось в родительском доме. Я уже не испытывал ни малейшего кайфа, но я не мог обходиться без наркотика. Вскоре кайф вообще перестал быть кайфом, он, скорее, походил на мучительную жажду умирающего без воды. Если не получалось достать наркотик, то наступали невыносимые мучения, по сравнению с которыми раскаленные уголья покажутся раем.
Сдержаться в таком состоянии практически невозможно и ты, как парализованный одной целью, бежишь в поисках дозы или денег для ее приобретения.
И при этом я бесконечно долго верил в то, что все в один миг могу прекратить, что я продвинутый и что наркотик является уделом избранных.
Я не слушал ни советов друзей, ни родителей, которые то и дело предпринимали попытки переубедить и вразумить меня. Я жил для дозы, все остальное – круг людей, все события, тянувшиеся в водовороте дней, не вызывали во мне ни малейшего интереса.
Но ломка наступала неизбежно. Я корчился на полу от невыносимой боли, и чтобы прекратить ее, мне был необходим дозняк. За него я мог продать что угодно и кого угодно. Все внутри ноет, тело будто выворачивает наизнанку, оно покрыто липким противным потом и будто разрывается на тысячу мелких кусочков, тебя бросает то в холод, то в жар, лихорадит и трясет.
Такое впечатление, что все тело состоит из этой боли. И ты уже готов отдать все, лишь бы этот ад больше не продолжался.
И каждый раз я повторял себе, что этот укол – последний, а потом брошу все. Но из головы не выходили мысли, что это не прекратится никогда, если не сделать нечеловеческое усилие сию минуту. И бесконечный бег по кругу продолжался.
Я предавал себя и всех, кто был рядом
Каждый раз я решал лечиться по-настоящему, стать нормальным человеком, вернуть уважение и доверие к себе… но только не прямо сейчас, а потом – потом-потом. А сейчас: ну дайте, ну найдите, ну принесите… последний разочек.
А потом я шел и перепродавал. И предавал тех, кто верил в мое оздоровление, отдавая деньги за очередной курс моего лечения от наркомании.
Наконец, родители выгнали меня из дома, потому что я тащил все, что лежало под рукой. Несчетное количество раз, полежав немного в наркологическом диспансере, я срывался, уходил. Через три года употребления наркоты я представлял собою биологическую субстанцию.
И все-таки на определенном этапе мне удалось соскочить с иглы. Я не согласен с врачами, считающими, что об успехе первичной реабилитации наркомана можно говорить только по истечении 15 лет. На мой взгляд, первичная, она же вторичная и последняя, реабилитация будет проходить всю оставшуюся жизнь.
В больнице капельки, успокоительные, снотворные и обезболивающие помогли пережить ломки. Потом мне предложили пройти курс реабилитации по программе АН («Анонимные наркоманы»), но я отказался. Мне реально было не до этого, потому что необходимо было погашать огромные долги. К тому же у меня на этот момент было уже совершенно осознанное и бесповоротное решение – перестать употреблять наркотики. Друзья-наркоманы первое время продолжали позванивать, это давило, страшно мешало, но выдержал и это.
Иногда очень хотелось уколоться… временами просто невыносимо… Я зажигался, как спичка, от любого слова – был раздражительным и, наверное, неадекватным. В таком состоянии стрессов, конфликтов, противоречий и скандалов избежать было сложно. Они обостряли хроническую депрессию, а мозги тут же предательски генерировали «известный способ решения проблемы».
Я не колюсь три года. Но до сих пор испытываю на себе последствия героиновой зависимости – депрессию и желание уколоться в случае, если вдруг что-то не ладится.
Смерть от наркотика
Другая история, очевидицей которой была я, имела печальный финал. Я была подростком. Анжела – моя соседка. Она жила в соседнем дворе. Наркотическая зависимость, на которую она подсела, привела к летальному исходу. В 25 Анжелы не стало.
Все начиналось, банально просто – компания, которая куражилась, собиралась у Анжелы на квартире, все употребляли наркотики. Рассказывает ее друг Валентин, в прошлом наркоман, которого, кстати, я также знаю с детства:
– Молодежь слушала улетную музыку. И поскольку в то время многие рок-музыканты употребляли наркоту, то в определенном кругу молодежи бытовало мнение, что наркотик – это улетно и круто. Анжела вскоре подсела на наркотик, а когда потом решила, что пора «завязать», поняла, что плотно «сидит на игле».
Она пыталась бросить колоться, но не смогла – начиналась ломка, от которой не хотелось жить, от которой кипели мозги и болело тело. Она кричала, что хочет сдохнуть (именно так она кричала), потому что не было сил терпеть. Она гнила на глазах у изумленных соседей, которые приходили в ужас, видя перемены, которые с ней происходили.
Анжела едва держалась на ногах, у нее было состояние истощения, ноги, казалось, представляли собою вязкую массу – желе, боль угнетала организм и не давала свободно вздохнуть. Она ползала по квартире и просила дозу.
Помню, как в прихожей зазвонил телефон. Анжела не смогла дойти до прихожей, к телефонной трубке она ползла по полу, думая, что звонят по поводу наркотика. А потом, сняв трубку, услышала мамин голос. Бросив трубку и оборвав разговор на полуслове, Анжела крикнула: «че звонить, на фиг ты мне нужна сейчас, сказала, перезвоню».
Раньше мы иногда употребляли наркотик вместе. После укола ей стало плохо, она закатывала глаза и кричала: «Че за дрянь? Почему мне плохо?»
Вдруг Анжела стала вспоминать маму: «Мама, мама, я так тебе и не позвонила». Через две минуты Анжелы не стало.
Ее похоронили. Остались фотографии, в том числе, из далекого детства. На одной из них светловолосая девочка с вьющимися волосами в нарядном платье, в кругу семьи стоит на табуретке, непосредственно и важно подняв головку, наверное, читает стихи о родине, о маме и о том, как хорошо оставаться в детстве.
Чем моложе наркоман, тем меньше у него шансов прожить долгую и счастливую жизнь. Как говорят специалисты, 10% юных наркоманов не доживают даже до совершеннолетия. Но поток наркотиков в наркопритоны и дома терпимости, которых у нас, как оказывается, хватает, течет непрерывно. Все знают об этом зле, но никто не может остановить этот конвейер наркотика.
Поток наркотика, идущий через Россию
Как рассказал один из влиятельных людей в Приморье Сергей Латкин (имя и фамилия по понятным причинам изменены), очень часто машины с наркотой проходят через «кордон» беспрепятственно. Заинтересованные лица, которые причастны к провозу, – высокопоставленные люди, в мундирах и при погонах. Их машины при переезде через границу особенно никто досмотрами не беспокоит или осматривают фиктивно.
Часто наркотик везут не в самой машине, а прикрепляют снаружи – например, под машиной. Если найдут наркоту, то не в машине же, кто знает, чья эта наркота?
Те, кто транспортирует наркотик, спят спокойно. В то время, как молодежь, употребляя наркотик, становится в буквальном смысле биомассой, лишенной воли и здравого рассудка.
Почему власти бездействуют? Они считают, что безвольными и обезличенными – управлять проще?
Сейчас ни для кого не секрет, что много наркоты идет через Россию. Если другие государства оберегают собственный народ от наркотического бедствия, то наши власти вряд ли думают о судьбах людей, описанных выше.
Случается, полиция «крышует» наркотики и проституцию. Полагаем, прикрыть наркоточки не составит труда. И даже криминальный мир в Приморье в свое время объявил войну наркотикам. Известный всем авторитет Джем настаивал на том, чтобы закрыть все наркоточки.
Видимо, полиция и прокуратура охраняют этот денежный «мешок», которыми являются наркопритоны и бордели. Правоохранительные органы, прокуратура и другие чины бывает живут и жиреют за счет контрабанды наркотика, проституции и оружия.
Ходят слухи, что лично прокурор А.А. Миненко причастен к такого рода доставкам наркотика из-за границы. Я решила спросить об этом лично у него.
Мой собеседник оказался немногословным.
– Говорят о вашей причастности к перевозу и сбыту наркотика в Октябрьском районе. Что вы можете пояснить по этому поводу? – спросила я.
– Я ничего вам не скажу, обращайтесь в пресс-службу, пусть они вас обо всем информируют. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите, – произнес прокурор.