Больше 70 % россиян считают допустимым применение пыток и насилия полицейскими в отдельных ситуациях. Исследования, проведенные Социологическим институтом РАН, показывают, что пыткам и жесткому обращению со стороны полицейских подвергался каждый пятый гражданин России. The Village пообщался с правозащитником и главой «Комитета против пыток» Игорем Каляпиным.
— Какие наиболее распространенные виды пыток, которые применяют правоохранительные органы в России?
— Ничего экзотического: банальные избиения, удушения надетым на голову пакетом, надевание на привязанного к стулу человека противогаза, в который также могут впрыснуть — в зависимости от фантазии — нашатырь или газ из баллончика. Также могут применить электроток. Бывает, конечно, что людей ставят в растяжки (растяжка — поза, похожая на шпагат, при которой человека бьют по ногам, чтобы он опустился ниже. — Прим. ред.), связывают в неудобной позе и подвешивают.
Например, когда к пальцам прикручивают провода и пускают ток — это уже классика. А вот когда на зоне человеку в задний проход втыкают шланг и под давлением пускают ледяную воду — это уже эксцесс. Причем все это дело снимают на камеру и угрожают, что видео покажут блатным. Или эксцессом можно назвать, когда человеку загоняют в задний проход шланг с колючей проволокой. Шланг вытаскивают, а проволока остается. Другой эксцесс — это когда во время сексуального насилия — или, другими словами, ритуальных действий по опусканию — в помещении присутствует начальник колонии, а его заместитель по безопасности и оперативной работе снимает процесс на видео. Причем опускают они заключенного не за какую-то провинность, а за отказ строить дачу гражданину начальнику. Я рассказываю реальные истории — по последней осуждены начальник колонии и его заместитель в Оренбурге.
Также хочу сразу пояснить, что мы имеем в виду под словом «пытка». Пытка — это преступное действие, которое попадает под несколько статей Уголовного кодекса. Это тяжкое преступление не только против человека, но и против государства.
В России сотрудники полиции, ФСИН, ФСБ и другие почти никогда не несут ответственности за пытки. Шансы на расследование есть, только если на стороне пострадавшего работает компетентная команда юристов.
— Раньше вы говорили, что полицейские стараются не оставлять следов на теле пострадавшего, так ли это до сих пор?
— С 2012-го пошла новая тревожная тенденция. Бьют, не думая о следах и даже особо не скрываясь. Они говорят людям: «Да жалуйся ты кому угодно, да хоть президенту, мне все равно ничего не будет». Полицейские снова почувствовали себя самыми важными людьми в государстве.
— Кто чаще всего пытает?
— Чаще всего пытают самые обычные полицейские из уголовного розыска. Потому что это подразделение чаще всего принуждает людей давать информацию или в чем-либо сознаваться. Насколько я знаю, это считается не очень почетным, но необходимым занятием.
— Почему полицейские пытают? Для них это способ добиться правды или инструмент фальсификации?
— Допустим, у вас в районе существует преступное сообщество. Это плохие люди, которые пьют, занимаются вымогательством, гаражными кражами и так далее. Местный участковый и местный опер знают этих людей. Информация о них есть, доказательств нет.
Цель полицейских — ликвидировать это сообщество. Поэтому, когда на их территории происходит грабеж, менты поговорили с потерпевшим, а он готов опознать того, на кого укажут. Теперь не хватает только признания подозреваемого. А если будет признание соучастника, то вообще замечательно.
С точки зрения опера, он не совершил преступления, а с точки зрения закона, это фальсификация, превышение должностных полномочий, преступление против правосудия, преступление против порядка управления, преступление против личности — то есть в сумме лет десять точно. — Влияет ли палочная система на количество пыток?
— Приведу простой пример из моей практики. У меня когда-то был друг, который после окончания Нижегородской полицейской академии, попал на престижную службу — в РУБОП, в отдел по борьбе с экономическими преступлениями, а это — элита элит. В свое время он говорил, что пытают прежде всего дураки, которые плохо учились и не умеют работать по-другому. А он умеет работать по-другому.
Так вот, через некоторое время я захожу вечером к нему на работу, слышу вопли в коридоре и спрашиваю его, как же так. И он мне объяснил: «Я обычное преступление буду раскрывать в лучшем случае месяц, потому что нужно будет заказать экспертизы, а их долго делают. А мой однокашник из той же академии, который окончил ее по блату и ни разу не открывал учебник, раскроет преступление к утру. Он разведет по кабинетам подозреваемых, которые, с его точки зрения, больше всего подходят на роль преступника. Одному пальцы в тиски зажмет, к другому ток подключит — и к утру у него все сознаются. Ему только останется определить, кто из них паровозом пойдет, кто соучастником, а кто свидетелем. Этот человек сделает карьеру и через десять лет станет полковником, а меня со своей криминалистикой вышибут в звании капитана».
— В каких помещениях чаще всего проходят пытки? Марем Долиева рассказывала, как ее пытали в кабинете начальника РОВД. Насколько это распространенная практика?
— Обычно все же пытают в служебных кабинетах оперов, о чем все в отделе знают, потому что слышно. Мимо этих кабинетов ходят следователи, которые стыдливо отворачиваются.
Я критически отношусь к идее сделать у нас в отделах опенспейсы, как в американской полиции, или понатыкать везде камеры. Некоторые считают, что тогда в нашей полиции не будут бить. Но дело ведь в людях, а не в условиях. К примеру, у полицейского нет никаких доказательств и он официально не может ни задержать, ни арестовать подозреваемого, но ему нужно, чтобы человек оговорил сам себя. Для этого он незаконно тащит человека в отдел и там бьет в своем рабочем кабинете. Неважно, пять или десять камер будет висеть, опер найдет угол, где избить человека. В полицейских участках, где часто бывают проверяющие, ОНК, журналисты и правозащитники, опера не пытают подозреваемых — они отвозят их в ближайший лесок и бьют там.
— Насколько эффективны пытки и избиения и что происходит, если человек не сознается в преступлении, которое на него хотят повесить?
— Обычно пытки всегда приводят к какому-то результату, например чистосердечному признанию. В далеком 1992 году, пока меня били и я сидел в следственном изоляторе, полицейские поймали настоящего преступника. Хотя, если бы меня еще пару раз потрепали, я бы сознался в убийстве. После того случая я понял, что правозащитная деятельность важнее, чем бизнес. Если этим не займусь я, то государство совсем оскотинится.
— В каких регионах правоохранительные органы пытают чаще всего?
— Хуже всего ситуация с пытками обстоит на Кавказе. Чечня — это эпицентр неблагополучия. Там все настолько плохо, что даже нет жалоб. Приведу пример: если в колонии куча жалоб на отсутствие в душевых кабинках резиновых ковриков и на малое количество мяса, то это хорошая колония. А если из колонии жалоб нет вообще и при этом она вся в мраморе и зеркалах, значит, все плохо. Я таких колоний знаю три, и все три были образцовыми концлагерями.
Одна из особенностей Северного Кавказа — это похищение или насильственное исчезновение. Сотрудники полиции приезжают к вам домой или выдергивают прямо из автобуса. Зачастую они не скрываются и даже представляются. Задерживают, и все — вы исчезаете. Потом через несколько дней вас находят в отделе полиции уже во всем сознавшегося. В Чечне и Кабардино-Балкарии ни разу не осудили полицейского за пытки.
— Часто ли пытают в Москве?
— Москва — это зона бедствия. Здесь много и часто пытают. В Москве СК вообще не работает — только в ручном режиме. Законы для Москвы не писаны. Для того чтобы Следственный комитет возбудил дело на должностное лицо, нужно, чтобы другое должностное лицо с большими погонами дало на это указание.
Обычно Следственный комитет отказывает в возбуждении уголовного дела против сотрудника полиции — так происходит всегда и везде. После этого наши юристы собирают доказательства, идут в суд и опровергают отказ. Потом снова отказывают, и мы снова идем в суд. В Москве все процедуры соблюдаются еще хуже, чем в Чечне. В Чечне хотя бы есть обратная связь: на ходатайство мы получаем отрицательный ответ, а в Москве можно написать ходатайство и никогда не получить на него ответ. Можно сходить в суд, а СК наплюет на суд.
— Велика ли вероятность, что при задержании в Москве меня будут пытать?
— Люди почему-то считают, что если они не бомжи, не имеют отношения к криминальным структурам, не оппозиционеры, не наркоманы и не ссорятся с начальством, то они находятся в абсолютной безопасности. Наша многолетняя практика показывает, что почти все жертвы пыток — это обычные люди, которые просто оказались не в том месте не в то время.
В качестве примера приведу историю дедушки — заслуженного ветерана атомпрома. На старости лет он заболел и сидел как-то на остановке возле больницы с большим красным носом. Мимо проезжал патруль ППС: «О, дед, да ты у нас бухарик». Дедушка оскорбился до глубины души: «Да как вы смеете со мной так разговаривать?» Деду вломили, не отходя от кассы, скрутили и в машине еще раз дали как следует. В итоге он получил 25 тысяч рублей компенсации, но возбуждения уголовного дела мы так и не добились.
Еще один случай — шел честный работяга Александр Аношин с завода вместе с друзьями. По дороге они крепко выпили и запели песни. К ним подъехали полицейские, его выдернули, посадили в машину. А дальше слово за слово, и его задушили полицейские. И таких историй очень много.
— Как нужно себя вести с полицейскими, чтобы не быть подвергнутым пыткам?
— К полицейским нужно относиться так же, как вы бы хотели, чтобы они относились к вам — с презумпцией невиновности. Если вас остановил полицейский и просит показать документы, которые у вас с собой есть, — покажите. Он имеет право у вас их спросить. Если у вас нет оснований считать, что полицейский враждебно к вам настроен, не надо демонстративно снимать его на камеру или включать диктофон — вы только разозлите человека. Если вы опасаетесь сотрудника полиции, то включите диктофон незаметно в кармане.
Если чувствуете, что может начаться что-то неладное, привлекайте внимание и оставляйте следы. Если пошла кровь — измажьте ей все что можно. Если вас бьют, кричите как можно громче — вас должны увидеть и услышать не только оперативники, которые ходят по коридору, но и случайные люди. Если вас посадили в камеру административного задержания, расскажите всем, кто там сидит, о том, что вас били, потому что потом этих людей можно будет найти.
— Часто ли пострадавшие от пыток со стороны полицейских отказываются бороться и подавать заявление?
— Многие отказываются еще до начала нашей работы, потому что боятся за свою жизнь и не верят в справедливость. Череда нападений на наших сотрудников в Чечне была направлена именно на устрашение людей, с которыми мы работаем. Местные жители видели, как наших юристов избили и несколько раз подожгли среди бела дня наш офис — при толпе народу. При этом полиция следила, чтобы не дай бог с нападавшими ничего плохого не случилось. Поэтому люди рассуждают просто: «Вы не можете себя защитить — как вы защитите нас?»
— Какие приговоры обычно выносят полицейским за пытки?
— Могут дать пять лет, могут дать пять лет условно, а могут дать год. Но полицейских, осужденных за должностные преступления, больше никогда не возьмут на работу в органы. Несмотря на то что суд обычно устанавливает запрет на три года, их все равно не возьмут — таков внутренний приказ в МВД.
— Привлекали ли когда-нибудь к ответственности сотрудников полиции, которые знали о пытках, но не рассказали или ничего не сделали, чтобы их предотвратить?
— Я могу вспомнить лишь один такой случай — тогда дело кончилось убийством. При пытках присутствовало четверо ментов, одного назначили убийцей (причем, по-моему, не того, кого надо), а остальных судили за халатность. Суд состоялся через семь лет после убийства, поэтому сроки давности истекли, и тех трех никак не наказали.
— Расскажите о самом успешном деле «Комитета против пыток».
— Это самое известное дело «Комитета против пыток», дело Михеева. Это было первое решение Европейского суда по пыткам в полиции. До решения Михеев 23 раза обращался в суд с жалобой на то, что Следственный комитет отказывается проводить расследование. И 23 раза суд удовлетворял жалобу. СК говорил: «Хорошо, еще раз проверим». И через месяц говорил, что не будет возбуждать уголовное дело. Это продолжалось восемь лет, пока мы не выложили все документы страсбургским судьям на стол. С тех пор прошло 20 лет, и несколько месяцев назад я положил на стол омбудсмену Москальковой доклад с десятком дел, аналогичных делу Михеева. За 20 лет ничего не изменилось.
Кстати, в качестве мер общего характера после решения Европейского суда на кабинете третьего этажа, откуда Михеев выбросился из окна после пыток, поставили решетку. Следователь, который вел это дело, сказал ментам: «Если бы у вас стояла решетка, он бы не выбросился из окна и не было бы никакого скандала». То есть для них ЧП — это то, что человек выбросился из окна. А то, что человек, который не совершал преступления, под пытками оговорил себя, признался в убийстве, — это не ЧП.
2 147 сообщений о нарушении прав человека
189 дел в производстве
175 фактов пыток
138 виновных осуждено
67 643 608 рублей присуждено компенсаций
859 незаконных решений отменено
88 жалоб направлено в Европейский суд по правам человека
Андрей Яковлев,
The Village
(В сокращении)