Почти в центре одного из городов Приморского края старый оббитый бюст Кирова С.М. превращен в мемориал жертв политических репрессий. Лично для меня это то же самое, если бы бюст Гитлера был бы превращен в мемориал памяти жертв нацистских концентрационных лагерей смерти, таких как Освенцим, или жертв Холокоста для евреев и геноцида для цыган.
Бюст выполнен из гипса, и руководство города к 30 октября обещает отлить его из бронзы.
В Российском Императорском флоте служил вице-адмирал Макаров, но, допустил, считаю, халатность, возвращаясь в порт после учебных стрельб в походных условиях в открытом море, приказал тральщикам уйти, полагаю, зная, что японцы уже давно наставили плавучих мин, и развязка бездарности наступила. Броненосец подорвался на мине и утонул вместе с Макаровым и многочисленным экипажем.
Вице-адмирал Макаров был командующим отряда боевых кораблей в Порт-Артуре. Но прежде чем попасть в Порт-Артур, он увел молодую красавицу жену у больного туберкулезом земского врача А.П. Чехова.
Считаю, самое время переименовать ТОВВМУ имя адмирала Завойко за его победу в войне!
Сегодня у всех на слуху полуостров Крым и город Севастополь. Так вот Крымскую войну царская Россия в 1854 году в чистую проиграла англо-французам, а вот у нас рядом, гарнизон Петропавловска-на-Камчатке, под командованием адмирала Завойко, разбил наголову напавшую англо-французскую эскадру под командованием адмирала Прайса, который не перенес позора и как настоящий джельтмен у себя в каюте ночью тихо застрелился!
Не будь этой победы, не было бы ни всего Дальнего Востока, ни Чукотки, ни Камчатки, ни Приморского края, ни Владивостока! Осталось только напомнить — в день, когда в бухту Золотой Рог вошел транспорт «Маньчжур», в Амурском заливе находился французский корвет, в боевом снаряжении и не с мирной миссией.
Киров был убит двумя выстрелами бывшим сотрудником аппарата и имеющим пропуск в Смольный Леонидом Николаевым в час обеденного перерыва. Как это было, Николаев рассказал лично И. Сталину в тюремной камере-одиночке в «Крестах».
Свидетелем этого разговора был «вохра» Корабельников, а выслушал его и записал Л. Разгон.
Буксирный пароходик не спеша, тащил по Северной Двине, а потом по Вычегде две баржи с арестантами. В трюме было набито человек пятьсот. Негде было присесть, спали по очереди. Нар в трюме не было, все просто сидели и лежали на грязном и сыром полу.
Кормили всех только селедкой, правда это были настоящие дальневосточные иваси. Ели ее с кожей, чешуей, потрохами, головой, хвостом, костями.
Вот только после нее хотелось пить, а сырую, забортную воду по одной кружке давали два раза в день. К люку, ведшему на палубу, днем и ночью была длинная очередь. Переминаясь с ноги на ногу, кроя конвой в гроб и душу, люди стучали в люк. Многие не выдерживали, мочились и испражнялись тут же в углу.
Наверху, на мокрой палубе, видимо, пьяные конвоиры плясали и истошно кричали песни. Время от времени они открывали люк и пинками провожали очередной десяток арестантов к маленькому, дощатому сортиру на корме.
Наиболее строптивых зэков конвоиры раздевали догола и садили на деревянную чалку. Сидя под дождем, наказанный арестант был свидетелем всех причуд конвойного веселья.
Иногда над люком впереди всех стоял высокий «вохра» в хорошо сшитой форме, в синей энкавэдэвской фуражке, начищенных до невероятного блеска сапогах, весь переплетен ремнями портупей, а рука твердо лежала на деревянной кобуре маузера. Разгон стоял первым, но, увидев в отверстии начальника конвоя, лейтенанта госбезопасности, отпрянул в сторону, пропуская вперед стоящего за ним зэка, со словами – если не боишься, то проходи. И услышал в ответ – сам таким был.
Лев обернулся и увидел перед собой плотно сбитого, без всяких признаков тюремной бледности, хорошо одетого, уверенного и спокойного светловолосого, резко вскидывавшего голову зэка с глазами такого же цвета, как и волосы. От этого его круглое лицо становилось как у незрячего, чьи глаза закрыты бельмами.
Он не был похож ни на блатного, ни политического. И селедку он получал на себя одного, и сам ее ел, не входя ни в одно из арестантских сообществ по великому принципу «кушаем вместе». Он уверенно переступал через лежащих на полу людей, он дышал воздухом трюма, состоящим из запахов мочи, селедки, кишечных газов, махорочного дыма, так свободно и легко, как будто это был воздух леса.
Познакомились они неожиданно. Лев отошел от своих к борту и, присев на пол, оглянулся. Около него оказался тот светловолосый человек с желтыми глазами. Вокруг них, разлегшись на своих скудных сидорах, блатные пели старую соловецкую песню: Трюм наш тесный и глубокий нас везут на «Глебе Бокий», как баранов на убой»
– Да, — вскинул голову желтоглазый, — Глеб Иванович Бокий авторитетным человеком был!
Лев Разгон повернулся к нему и спросил:
— А вы что, знали Глеба Ивановича Бокия?
— А как же – ответил желтоглазый – и не его одного. И кого только не знал, кого только не видел! И Артузова, и Молчанова, и Бермана… Ну, само собой – Паукера.
И обращаясь к Разгону, спросил:
– А ты откуда Бокия знаешь? Или тоже оттуда?
— Это был мой тесть, — ответил Лев, — из-за родственной связи с ним и мотаю лагерный срок.
Для читателей напомню, что Г.И. Бокия был автор идеи, архитектор, заказчик и резал ленточки при приемке в эксплуатацию первого в СССР концентрационного лагеря для политических заключенных на Соловках. Выполнял самые секретные прихоти вождей революции Ленина и Сталина, за что был в один день арестован, допрошен, осужден и расстрелян самим Ульрихом.
– А?! Ну, ясно-понятно, значит…
Желтоглазый был рядовой оперодчик, работал в оперативном отделе НКВД, начальником которого был Паукер. Отдел занимался слежкой, охраной начальства, арестами, выполнением приговоров. В звании лейтенанта, вохра был человеком доверенным, со спокойным голосом.
— Работать можно везде, говорил он, но надо иметь сноровку и чутье. На «наружке» работа не интересная, а вот на операции, там надо понимать всю тонкость. Когда пришел на операцию, то сразу срисую себе, что за народ.
На того, кого беру, и не смотрю – его без меня колоть будут. А я сразу же берусь за всю кодлу в его квартире. Кто есть кто. За кого он – за мать или за жену, за сына или дочь – за кого он больше всего боится, кого больше обожает что ли. И берусь за того. Берусь так, что голубчика привозят на Лубянку уже готовенького, только признание оформляй.
Делаю обыск и по глазам все узнаю – где что искать или что им всего дороже. Сразу понимаю, как и что брать, чтобы их всех перевернуло! Знаешь, в ногах валялись, на все готовы были…
И бабы такие из себя красивые да гордые готовые тебе сапоги лизать, могу любую из них тут же.. Но Паукер на этот счет был строг. Некоторые из наших так, незаметно от других ребят, дадут свой телефон и потом пользуются. Самого то уже отвезли в Лефортово и в расход списали, а его баба или дочка, ездят куда им скажут, дают со всем усердием, верят, что поможет, выпустят ихнего..
Но это дело рисковое, я на это никогда не шел. Начальство во мне всегда было уверено, ни на шаг не нарушу, сделаю все, как надо. Мне их трахать и не надобно, мне достаточно знать, что все с ними могу сделать!
Пока я по-глупому не погорел, работенка у меня была, будь спок!
Вот мы с моим напарником приезжаем вечером в «Метрополь». Одеты в самые дорогие габардины и коверкоты, шили нам шмотки в мастерской, где начальство само шьет. В кармане полно монет. У подъезда стоит оперативная машина с «человеком», а мы – как иностранцы — сидим на самом лучшем месте.
Выпьем две бутылки испанского, самого дорогого коньяка, а в счете показана одна пол-литра русской горькой… Едим то мы осетринку с икоркой паюсной, лососину да котлеты деволяй, а в счете показаны гуляш да кета.
Сидим целый вечер, по-благородному, едим, пьем, закусываем и смотрим. Сидят иностранцы из посольств – мы уже знаем, из каких и кто они. Смотрим, не подходит ли кто к ним из советских. Потому что из не наших кто же к ним подойдет по своей охотке, все знают, чем такое для них окончится…
Вокруг фонтана танцует всякая шушера – университеты кончали, зарплата хорошая и с ним клевая девочка, невеста там или кто. Он вьется вокруг нее, глазки у них горят, счастливые, дескать, до усеру… А хозяева то ихние – мы…
Выведут они меня с напарником из терпения, я ему говорю: «Давай оформим, что ли?» – «Давай» – говорит. Тогда мы тихо встаем, напарник мой идет в гардероб, а я так вежливо, интеллигентно подхожу к ним, извиняюсь, чин чинарем, перед его бабой и прошу на пару слов. Она кивает головкой, а я его пропускаю вперед себя и в гардероб.
А там он спрашивает: «в чем, мол, дело» — а ему в глаза книжечку из кармана и в глухую комнатку. Там мы его сразу за карманы, отбираем, что есть, напарник берет номерок и приносит пальто – одевайся парень, кончилось твое счастье – и в машину. Привозим, сдаем, а что с ним будет дальше – не наше дело.
На Лубянке сидят ребята не дураки, оформят как взят по подозрению: перемигивался с иностранцами, дескать… Наше дело взять, их дело оформить. Опытный, ловкий следователь на всю катушку намотает, а если поленится, даст ему лет восемь по подозрению в шпионаже – и будь здоров!... И не кашляй! ..
А иногда возвращались обратно. Сидит его баба, ни жива, ни мертва и монет у нее нет расплатиться. Вот умора-то! .. Пропал ее парень, нету его, кранты ему!
В тридцать четвертом, первого декабря, нас всех вызвали, со всех концов Москвы собрали. Паукер и Волович лично отбирали людей. Меня первого вызвали. Ночью всех в специальный поезд и в Ленинград. Приехали. Перрон оцеплен. Нас сразу же на Литейный, и там мне и еще одному парню дают задание сидеть в одной камере с Николаевым, что Кирова шлепнул. И не подсадными, он знал кто мы такие. Мы в камере менялись через каждые шесть часов, его ни на минуту не оставляли одного.
Один раз к нам в камеру пришел сам Иосиф Виссарионович. Сразу видно опытного лагерника. Чтобы задобрить Николаева, из бокового кармана он достал коробку курева «Северная Пальмира», а из нагрудного – коробок спичек, положил все это на столик и предложил нам закурить.
Николаев сказал: «Спасибо, не курю». А я доложил, что нахожусь при исполнении. И тут я заметил, что Сталин левой рукой прижал коробок со спичками к столу, а правой рукой чиркнул спичкой и прикурил.
А затем стал расспрашивать Николаева, кто он и что он знает о Троцком, Зиновьеве, Рыкове, Бухарине, Каменеве и о Паукере. Спросил, с кем из них знаком и за что и как он убил Кирова.
На волне разоблачения культа личности Сталина, нам преподнесли, что Кирова убил сам Сталин как претендента на его пост. А на самом деле его убил бывший мелкий клерк партийного аппарата в Смольном Л. Николаев, заставший Кирова в своем служебном кабинете без штанов на голом теле супруги Николаева во время исполнения полового акта на диване за письменным столом.
Вбежавший в кабинет Кирова Л. Николаев, увидев картину, вынул браунинг из кармана и произвел выстрел в ягодицу Кирова. Киров повернул голову. И в это время Л. Николаев выстрелил в голову Кирова и смертельно ранил его в висок!
Хотел ревнивец третьим выстрелом убить и неверную жену-изменницу, выползающую из под обмякшего тела Кирова и громко в истерике закричавшую: «Леня, не убивай, не виноватая я», но браунинг дал осечку.
Николаев бросил браунинг, развернулся, вышел из кабинета и пошел по коридору на улицу. Находившиеся в смежной комнате вохры из личной охраны Кирова, услышав выстрелы и женский истеричный крик, вбежали в кабинет, все сразу поняли, выскочили в коридор, догнали и задержали уходящего. Николаев сообщил «вохрам», что очень хотел отомстить Кирову за то, что тот уволил его с работы из своего аппарата и из-за ревности.
Подсадным Николаев казался дурачком, то про погоду спрашивал, то про то, что в театре идет… Спросил как расстреливают, — вот чудик. Смехота! Скоро сам узнаешь, и не услышишь, говорю ему, и когда пришли его брать на расстрел, вздохнул с облегчением. Проводил его, и мы с напарником поехали в нашу общагу, приоделись во все вольное, завалились в «Асторию», ух как кутнули! И девочек он раздобыл, хорошо, культурно, весело, с огоньком провели время.
А с Николаевым на расстрел не пошел. Неинтересно. Видел и не раз, как их коцают. Исполнителем быть – другое дело! Маг у нас был первым человеком. Самое высокое начальство с ним всегда за ручку, чего только скажет – сразу и пожалуйста. Всегда пьян, всегда бабы, конспиративную квартиру держали для него. Он туда баб водил. Вот как он шлепнул Зиновьева, Каменева там, Бухарина, ну и всяких других – захотел иметь орден Боевого Красного Знамени и чтобы Указ об этом во всех газетах был.
В 1941 Москву защищала 5-я армия под командованием генерала Москаленко. На стыке воевал командир 16-й армии генерал-лейтенант К. Рокоссовский. И в Сталинградской битве они воевали рядом, севернее города.
6 ноября 1944 года армия Москаленко освободила Киев, за что командарм получил воинское звание генерал-полковник и в этом звании он закончил войну. В 1953 году принял участие в аресте наркома НКВД маршала Берии. Очевидно за то, что связанного по рукам и ногам, да с кляпом во рту, стоящему на коленях Л. Берии пустил пулю в затылок — получил звание маршала и Звезду Героя СССР с орденом Ленина – самую высокую награду страны в сталинскую эпоху!
Те, кто «коцал» и сегодня еще живы и здоровы и живут в Приморье, но это главная тайна КГБ.
Пока вернемся в 30-е. Фриц Фридрих Платтен организовал в 1917 г. перевозку Ленина и других большевиков в опломбированном вагоне через Германию из Швейцарии в Россию. Платтен еще известен тем, что в январе 1918 г., когда автомобиль, в котором ехали Ленин, Крупская и Платтен, был обстрелян бандитами, он заслонил собой Ленина и был ранен.
Ленин был крайне возмущен тем, что при них не было оружия. Н. Крупская тогда подарила Ф. Платтену браунинг, на рукоятке которого велела выгравировать: -«спасителю нашего Ильича». За такой пистолет и жизни не жалко, подумал Платтен.
Сталин методично убирал соратников Ленина. Конец действия по Чехову наступил в 1937-м. Вышинскому было очень важно получить подтверждение того, что Ленин прислан немецкой разведкой, (он это писал не только в 1917 г., но и в начале 1918 г., когда он редактировал газету в Москве).
Родным языком Платтена был немецкий, и молодой следователь, здоровенный дядя с железными кулаками и отсутствием совести, выбивал у него признание, что он сызмальства работал в немецкой разведке. Платтен слезно уговаривал своего палача приписать ему службу в любой разведке: английской, французской, бразильской, ватиканской, даже марсианской, любой, кроме немецкой. Так как, если он подпишет такое «признание», то останется документ, подтверждающий, что переезд Ленина в Россию организован разведкой Германского генштаба.
Упырь перестал его бить. И тогда «выстрелил» тот самый пистолет, его же нашли при обыске. Платтен бережно хранил этот браунинг – подарок от Н.Крупской. По статье «За незаконное хранение огнестрельного оружия» Платтен получил: 8 лет, этап, лагерь и смерть от дистрофии.
Комендант московского Кремля Мальков сам описал, как он лично расстреливал Каплан, и как с помощью присутствующего при этом Демьяна Бедного, он тащил ее труп в кремлевский сад, как они облили этот труп керосином и сжигали. С восторгом и восхищением описана сама казнь женщины, и смех над тем, что поэт Демьян Бедный неумело засовывал труп в машину.
В одном из своих старых фельетонов Михаил Кольцов писал, что мы в установлении права далеко ушли от того времени, когда полуграмотный матрос, ставший председателем ЧК, писал на куске бумаги: «Расстрелять купца Кутепаткина как гидру мировой буржуазии, а вместе с ним еще 29 человек в его камере». Не известно, вспоминал ли этот фельетон Михаил Кольцов перед тем, как его убивали, и скольких казнили в камере «как заодно» 70 или все 700 человек?
Н.С. Хрущев прославился тем, что согласно закона 7-35 о тунеядцах, не расстрелял, а выслал поэта Иосифа Бродского.
В 1964 году, после ожесточенной подковерной борьбы, Н.С. Хрущев был снят со всех постов и отправлен на пенсию. Поливая помидоры на грядке правительственной дачи, Хрущев сказал: «Слава Богу, я добился того, что сегодня снятых с должности коммунистов не расстреливают».
А вот Сталин лично дирижировал подготовкой многих судебных процессов. Известно, что 2 декабря 1934 года, прибыв в Ленинград после убийства Кирова, он отверг те версии, которые выдвинуло следствие, и дал указание доказать, что убийство Кирова – дело рук зиновьевцев.
Сохранилось его письмо Менжинскому – председателю ОГПУ – в ходе подготовки процесса подследственные должны дать нужные показания. Понятно? Менжинский и его упыри «поняли» и нужные показания на этот счет были получены. Как это делалось, рассказал начальник тюрьмы «Лефортово» Зимин. Блюхера били дубинками и тот кричал: «Сталин, слышишь, меня убивают»!
Во второй половине 30-х годов была репрессирована большая группа работников НКВД более 40 тысяч человек. Коса террора не обошла никого, а всех следователей и причастных к делу Кирова расстреляли. С 1923 по 1953 годы было репрессировано более 41 миллиона душ.
Счита, непосредственную ответственность за репрессии, кроме Сталина, несут Калинин, Молотов, Каганович, Берия, Ворошилов, Жданов, Маленков, Микоян, Хрущев, Булганин, Андреев, Суслов, С.Косиор. Лично участвовали в репрессиях Ягода, Ежов, Абакумов, Вышинский, Ульрих и все первые секретари краевых и областных партийных комитетов коммунистов-большевиков и др.
Юрий Трифонов-Репин, председатель Приморского ПРО ОМОО «Мемориал» по книге Льва Разгона «Пленник эпохи»
На снимке:
1. Леонид Николаев. Фото из архива.
2. Вход в расстрельный