«Я, к сожалению, не могу побывать везде, где мне хочется. Где-то красят траву к моему приезду, а где-то, как, например, там, где сейчас я был, покрасить ничего невозможно. Там с вертолета не видно берегов. Даже если кто-нибудь и захотел что-нибудь покрасить, то краски не хватит…» Владимир Путин сказал это 4 сентября на заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека. Сказал по возвращении с Дальнего Востока, где своими глазами увидел последствия паводка — и был потрясен. До такой степени, что тут же уволил своего полпреда в регионе Виктора Ишаева. Путин, он что — был в неведении? К тому моменту бедствие на Дальнем Востоке и в Приморье длилось уже больше месяца. В июне во время аналогичного по масштабам бедствия — наводнения на востоке Германии канцлер Меркель посетила затопленные районы три раза — в том числе и для того, чтобы ей никто не смел врать по поводу хода спасательных работ. Наш президент, когда затапливало Хабаровск, открывал в Волгограде в компании байкера Хирурга фонтан «Бармалей». Вся отстроенная им вертикаль ему про паводок, скорее всего, врала — «его» министры, «его» полпреды и губернаторы, «его» телевидение, «его» помощники и советники. Это стало абсолютно понятно, когда президент сказал членам СПЧ: вы для меня ничего не лакируете и это «плюс», «…именно поэтому я попросил вас собраться в таком Совете, чтобы была возможность услышать, как ситуация складывается в тех местах, где либо меня нет, либо нет людей, мнению которых я доверяю».
Но совещание вскоре закончилось. И президент снова вернулся в реальность, которую «его» вертикаль заботливо смоделировала специально для него.
В объятиях вертикали
В жизни любого государственного деятеля есть два по-настоящему серьезных испытания на здравомыслие: выборы и война. Все остальное — рутина и грязь. До такой степени, что Уинстон Черчилль позволял себе проводить большую часть дня в кровати. Когда же приходит час испытаний, в политике вступает в силу железный принцип — стоять двумя ногами на земле, вести себя честно и ответственно. Сейчас такой момент настал и для Путина.
Во-первых, впервые за много лет в России проходят выборы, где в целом ряде случаев реально есть из чего выбирать: Москва, Екатеринбург, Ярославль, Воронеж…
Во-вторых, впервые за последние два десятка лет перед Россией реально замаячила вероятность быть втянутой в той или иной мере в крупномасштабный военный конфликт. Это — Сирия. Как реагирует на эти вызовы президент? Он по-прежнему находится в той самой информационной капсуле, которую соорудила для него вертикаль. 3 сентября, интервью Первому каналу и «Ассошиэйтед пресс». (Эфир — 4 сентября.) Вот речь заходит о московских выборах. И мы слышим из уст президента: «По всем социологическим опросам, лидирует исполняющий обязанности мэра Москвы Сергей Семенович Собянин, у него не помню сколько, за 60 процентов, по-моему». (До выборов, на минуточку, — пять дней, озвучивать результаты соцопросов уже запрещено избирательным законодательством.) «Причем такие цифры дают исследования самых разных независимых социологов», — продолжает президент.
Вообще-то 60,1 % Собянину дает (данные на 1 сентября) только Synnovate Comcon, все остальные — на четыре-пять пунктов меньше. Но Путин не обращает на это внимание. Он — агитирует: «Он (Собянин) очень опытный человек, спокойный, он не очень публичный, в известной степени даже молчун такой. Я люблю таких людей. Он меньше говорит, больше делает. Мне показалось, что люди это почувствовали…»
Агитация идет через самый массовый и надежный канал информации. За вмешательством президента в ход избирательной кампании наблюдает весь мир. «Президент отвечал на вопрос», — попытался оправдать своего шефа пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. Стоп! Но вопрос-то (хоть и не очень удачно сформулированный корреспондентом AP) был совсем не про Собянина, а про его главного конкурента: «Станет ли это правильно, если он (Навальный) станет мэром столицы?» Повода агитировать никто не давал.
Но Путин уже увлекся. «Ведь где этот господин (Навальный) ни появляется, там он всегда следит, как у нас говорят, всегда за ним какая-то проблема: то спирт, говорят, или спиртовой завод там утащил, то с лесом какие-то проблемы, то у него обнаружились фирмы за границей, он их не задекларировал… Но оседлать модную тему борьбы с коррупцией — это еще не значит управлять городом 12-миллионным и самому эффективно бороться с этой коррупцией».
Что ни пассаж — то неправда. Когда приватизировали Уржумский спиртзавод в Кировской области, Навальный был в Йельском университете, США. А когда только хотели — выступил против. О том, что дело «Кировлеса» не имеет экономического обоснования и де-факто отменяет капитализм в России, не писал только ленивый, да и сам приговор еще не вступил в силу — впереди кассация. Никаих фирм — во множественном числе — у Навального нет; искали долго и упорно: нашли одну в Черногории, да и ту недействующую. Но кто-то же эту фактурку Путину подложил? А сам гарант прав и свобод всех россиян не посчитал для себя зазорным сначала поагитировать за своего кандидата, а потом макнуть в грязь того, кто к нему в оппозиции. Понимает ли президент, что он делает? Или он уже в астрале — там, где реальность плохо пересекается с тем представлением о ней, которое Путину преподносит его окружение?
К вопросу об «Аль-Каиде»
Идем дальше. 4 сентября Владимир Путин упомянул на заседании СПЧ при президенте про дебаты в Конгрессе США по вопросу о применении силы в Сирии (см. стр.22): «Конгрессмен спрашивает господина Керри: там есть (в Сирии) «Аль-Каида»? Говорят, что они усилились?» — «Нет. Говорю ответственно: там их нет»… И далее: «Самое основное боевое звено — это «Ан-Нусра» так называемая, подразделение «Аль-Каиды». Они (американцы) знают об этом. Просто мне было даже не очень приятно, это же видно… Мы же с ними общаемся, исходим из того, что это приличные люди. Ну врет (Керри). И знает, что врет. Это печально». На самом деле печально другое. В ходе дебатов 3 сентября в Сенате (других на тот момент попросту не было) не было ни такого вопроса, ни такого ответа. Автор специально проштудировал стенограмму того заседания в поисках хоть чего-то похожего. Вот сенатор Джонсон спрашивает Керри: «Кажется, что в самом начале оппозиция была больше ориентирована на Запад, была более умеренной, более демократической, но с течением времени она стала разлагаться, в нее стали проникать элементы «Аль-Каиды». Это правда?» — «Нет, это неправда, это неверно…» — отвечает Керри, прежде чем рассказать о встречах лидера сирийской оппозиции, бывшего депутата Национального собрания Франции христианина Жоржа Сабра в Берлине и Лондоне. А чуть позже Керри все же уточняет: «Там есть группировки хуже, чем «Ан-Нусра». И они в основном находятся на Севере и Востоке», — уточняет Керри.
Как говорится, почувствуйте разницу. Слово президента России не воробей и даже не ворона. Но оно вылетело: «Ну врет же». И по странному совпадению через несколько часов становится известно: Керри не приедет на саммит «двадцатки» в Питер, хотя его участие в рабочем завтраке глав МИД 6 сентября было запланировано.
Вообще-то очень многие и в России, и за ее пределами прекрасно осведомлены, в чем на самом деле виноват перед российской властью Навальный. И хорошо понимают разницу между Асадом, «Ан-Нусра» и Жоржем Сабра. Но дело даже не в этом. Дело в том, что существует хрестоматийная взаимосвязь между внутренней и внешней политикой. Если вы нечестно топите политических оппонентов внутри страны, то не пытайтесь после этого выступать миротворцем на внешней арене — вам никто не поверит. Морального авторитета не хватит. Потому ведь и не верили в свое время «главному борцу за мир» Леониду Ильичу Брежневу, что инакомыслящие у него сидели в психушках.
Лояльный Пушкин
«Президент набит информацией», — не без пафоса сообщил как-то автору этих строк один приближенный к телу коллега. Кто бы сомневался — Путин много чего знает. Как он использует эти знания, каково качество этой информации, насколько президент зависим от шифровок и прослушек, которые приносят ему люди в погонах, — вот в чем вопрос. Оправдывая принятый Госдумой закон о запрете пропаганды гомосексуализма, Путин прибегает к своему любимому аргументу — «сами такие». «Вам известно, например, что в некоторых штатах (в США) до сих пор нетрадиционная сексуальная ориентация признается уголовным преступлением. В частности, в Оклахоме, как мне сказали, и в Техасе?» — спрашивает он корреспондента «Ассошиэйтед пресс». Что интересно: формально Путин прав, и даже более того — не в двух, а в четырех штатах до сих пор действуют архаичные законы о запрете содомии. Но еще в 90-х годах Верховный суд США вынес определение, что все законодательные акты, дискриминирующие сексуальные меньшинства, противоречат Конституции США. Это значит, что ни один из этих законов не может быть (и ни разу не был!) применен как нарушающий нормы федерального законодательства. Те, кто рассказал Путину про Оклахому и Техас, забыли рассказать ему про Верховный суд.
Правда, в одном месте этого большого интервью Путин приводит точную и грамотную цитату. Это вообще очень интересный эпизод, когда президент, «прагматик с консервативным уклоном», как он себя — кажется, впервые в своей карьере — назвал, начинает рассуждать на тему лояльности и нелояльности элит. Это цитата из Пушкина: «У нас очень много людей, которые стоят в оппозиции не к правительству, а к России». Это устное высказывание поэта приводит в своем дневнике декабрист Муханов — правда, Пушкин говорил об «озлобленных людях». Процитировав, Путин добавил: «Такая традиция у нашей интеллигенции, к сожалению, есть».
Подтекст ясен: даже свободолюбивый Пушкин, друживший с декабристами, признавал необходимость лояльности, а нелояльность в итоге губит государство, как это и произошло в 1917 и 1991 годах. Но ведь есть еще и другой Пушкин. О нем невозможно не вспомнить, когда Путин в интервью начинает говорить об Украине: «…куда бы Украина ни шла, мы все равно когда-то и где-то встретимся. Почему? Потому что мы один народ… Потому что у нас одна днепровская киевская купель, у нас безусловно общие исторические корни и общие судьбы» — и еще много чего общего. Все очень трогательно и нежно.
Но есть и разница, о которой Пушкин почти два столетия назад писал Чаадаеву: «Мы восприняли у греков Евангелие и традиции, а не дух ребячества и споров. Нравы Византии никогда не были нравами Киева». Пушкин не соглашался с другом в том, что византийская покорность закрытой несменяемой власти и есть суть русского национального духа.
Так вот, в Киеве сейчас — снова споры: где искать сырьевое импортозамещение — то ли на Западе, то ли на Востоке? И спорят потому, что собрат «по общей днепровской купели» заломил самые высокие в Европе цены на газ и не хочет уступать. Не хочет — потому что сама Россия идет как раз в другом, византийском направлении. И Путину нужен другой Пушкин — тот, который поможет ему остаться в придуманной для него реальности — с крашеной травой.