ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.
Интервью Екатерины Шульман* ТВпрограмме «Живой Гвоздь»
Ж.Г.: Верите ли Вы, что действительно в ближайшее время мобилизация в России будет приостановлена?
Е.Ш.*: Тут есть несколько планов. Есть план юридический, и есть план практический. Мобилизация была объявлена указом президента, и только указом президента она могла быть прекращена. Я бы обратила ваше внимание на разъяснения военного комиссариата Западного военного округа, которые ровно так и сказали с лаконизмом: указом президента начато, указом президента и будет закончено. Пока об этом не заявлено соответствующим образом, мобилизация будет продолжаться. Это с точки зрения правовой.
С точки зрения практической: с первого ноября начинается регулярный призыв в армию. Это тоже было сделано указом президента в обычном порядке. Особенность состоит только в том, что в этом году призыв должен завершиться за два месяца. То есть с 1 ноября по 31 декабря. Обычно он продолжается три месяца, а в этом году — два. Это говорит о том, что по его окончании силы и административный ресурс военкоматов понадобится на что-то ещё.
Очевидно, что две такие большие кампании, как мобилизация и призыв, не могут проходить одновременно. С одной-то мы справляемся не очень блестяще. Поэтому все понимают, что до 1 ноября нужно каким-то образом 1 этап мобилизации завершить.
Далее началась разноголосица. Отдельные регионы, несколько десятков регионов объявили о том, что у них уже все хорошо, что с мобилизационным заданием они справились. Потом у них возникали какие-то донаборы, вторые волны, потом это отрицалось. Потом мэр Собянин объявил, что в Москве всё совсем закончено, потом, вроде, завершилась мобилизация в Петербурге, потом это было опровергнуто. А также мы знаем, что в ряде регионов, где было заявлено о завершении мобилизации, продолжают хватать людей. Продолжаются облавы на предприятиях.
То есть тут никакой единой картины мы не видим. Но понятно, что всё недоделанное надо доделать максимально быстро к 1 ноября, чтобы начать призыв, с которым тоже начнутся сложности, потому что люди уже поняли, чем все это может грозить. Хотя срочников, вроде как, не отправляют в зону боевых действий, но некоторые каким-то образом там оказываются. А кроме того, срочник может быть быстро принужден стать контрактником, и уже тогда в законном порядке отправлен на линию соприкосновения.
То есть тех, кто не попал под раздачу к этому моменту, мы можем поздравить: у них будет передышка. Очевидно, что вот эти шумные объявления о финале, с участием министра обороны и президента, с поздравлениями тех, кто попал, с благодарностями за патриотизм, рассчитаны на то, чтобы снизить тот невиданный уровень массового невроза, который образовался из-за мобилизации. Если вы посмотрите на практически любые результаты социологических опросов, вы увидите кривые, поражающие воображение. Сначала кривые тревожности и оптимизма шли так ровненько, а потом бах: кривые тревожности резко пошли вверх, а оптимистические ожидания вниз!
Что-то надо было со всем этим делать. Поэтому, очевидно, объявить надо было максимально быстро и максимально торжественно. А передышка, я думаю, не универсальная, а с периодическими продолжениями хватать, продлится до конца года. После этого, в зависимости от того, что будет происходить, могут понадобиться и вторые, и третьи, и следующие волны мобилизации, как это было, например, во время часто вспоминаемой русско-японской войны. Там было, если я не ошибаюсь, девять волн, девять кампаний мобилизации, и ни к каким успехам, как мы знаем, это не привело.
Ж.Г.: Ожидается ли всплеск уровня напряжения в обществе? Пусть мобилизация приостановлена, но ведь будут приходить гробы, будут погибать на фронте, и родственники, вряд ли, будут спокойно к этому относиться.
Е.Ш.*: Что касается родственников, тут есть заблуждение. Прямые родственники тех, кто погибает, для них их душевную боль оправдывает происходящее. Иначе просто невыносимо осознавать, что твой близкий человек погиб ни за что и ни за чем, ни с каким результатом. А вот знакомые, более широкий круг, вот они будут понимать, что произошло некое безобразие, у которого нет причины, никакого оправдания.
Поэтому да, гробы пресловутые или пластиковые мешки оказывают воздействие на многих. Я думаю, что мобилизация была масштабным шоком. С ним может сравниться только большое военное поражение.
Если придут второй раз, если будет вторая, третья серии мобилизации, вот там будет труп. Люди будут уже понимать, что происходит, что им грозит. Наивных, первых, кто рассматривал это, как разновидность каких-то военных сборов, их уже всех загребли. Поэтому и ловить людей будет труднее, и реакция на это будет более радикальной.
Я обратила внимание в соцсетях, что некоторые люди считают, что мобилизация — это некая разновиднолсть призыва. Например, мать сказала сыну: ну что ты будешь бегать, послужишь где-нибудь тут рядом с домом. Ну и всё!
Последние годы призывов в армию перестали бояться, потому что сократился срок службы до одного года, дедовщины ярко выраженной стало меньше, не стали так активно хватать всех. В основном, в армию шли те, кто хотел служить или, скажем так, не возражал активно. И это сформировало более терпимое отношение к тому, что исходит от армии. Сейчас это очень сильно подвело людей. Но за прошедшие недели от этой наивности людей уже очень сильно отучили.
Ж.Г.: Вы сказали, что правовая неопределенность уже проявилась во всём. О мобилизации и спецоперации говорить не будем. Но как, вообще, можно руководить при формировании такого правового облака, тотальной неопределенности, которая нависла?
Е.Ш.*: Я думаю, что наша бюрократия к этому как раз уже достаточно привыкла.
А вот недавно читала статью про русские методы протеста: про саботаж, неисполнение руководящих указаний, волокита или, наоборот, демонстративный энтузиазм — это вот такие наши русские методы протеста. Они свойственны нашей политической культуре.
В этом отношении мы имеем дело не с каким-то новым явлением, но с усилением того, что было до и достигло теперь каких-то карикатурных или даже трагических масштабов. Да, всегда была некоторая муть, образовывающаяся от избыточного количества каких-то нормативных актов, зачастую противоречащих друг другу. В этой мутной воде наш правящий класс жил и развивался десятилетиями. Он эту муть, собственно, создает, он ею и питается.
Но одно дело, когда это касается строительства, и совсем другое дело, когда это касается военной спецоперации. Она создает реальнось, от которой нельзя отмахаться бумажкой. Там наше родное очковтирательство, создание иллюзий, имитация и прочие методы управления — они ищут действий. Это то, с чем мы сейчас сталкиваемся. То есть парады проводить — это одно, а участвовать в военной спецоперации, как выясняется, это несколько другое.
Но пока мы видим, что именно гражданская бюрократия и управленцы внутри страны справляются лучше, чем и военные и спецслужбы. Как ни странно, именно та часть нашей политической машины, которая считалась наиболее подозрительной, пятой колонной своим прозападным либерализмом, она сравнительно держит ситуацию. К добру или к худу, но сдерживает страну от состояния коллапса. А вот те, на кого была главная надежда, кем гордились, с кем себя ассоциировали — армия, разведка и даже пропаганда, они несколько подкачали.
Другое дело, что и уровень хаоса сейчас, конечно, невиданный, беспрецедентный. Никогда ещё не было такой изоляции от внешнего мира. Наша политическая система не привыкла к этому, в основном, она носит паразитический характер, паразитирует на свободном мире. Неплохо: мох, лишайник, цветочки расцветают.
Если ты рос на тепле и влажности трубы, которая под тобой проходила, ты там расцвел. А вот теперь, когда трубу выключили, как ты будешь? Где ты будешь добывать питательные вещества? Это сложно.
Поэтому здесь я не смогу ответить на прямой ваш вопрос, можно управлять или нельзя управлять. А как управлять? Мы, конечно, видим попытку моделировать, ослабить связь, но здесь слишком большие риски для системы. Например, мобилизация явно сворачивается. Потому что она висит, невыполнима: слишком большой уровень недовольства, слишком трудно это делать, мобилизованных некуда девать, непонятно, что с ними делать, когда их с таким трудом набрали. Надо быстро закончить.
Очевидно, первым это понял мэр Москвы Собянин, правда, до него ещё глава Чечни понял, который сказал, что в Чечне мы мобилизацию проводить не будем. Оказался самый умный администратор, и своих поберег. Но все остальные тоже через некоторое время поняли, что надо сворачивать, иначе всё развалится.
И попытки перевести на военное управление практикой уравления во время ковида – тоже говорит о каком-то стремлении выжить. Уже все заметили, что военное положение везде введено по образцу самоизоляции, нерабочих дней и режима повышенной готовности. Весь вопрос в том, насколько ВСУ похоже на вирус или не похоже совсем.
Ж.Г.: Хотела спросить по поводу федерализации. Помните, весь негатив во время ковида спускался губернаторам, в регионы? Будет ли это означать настоящую федерализацию? Возможно ли, что губернаторы скажут: я своих пацанов никуда не отдам? Мы уже видели, что некоторые губернаторы уже отчитывают военкомов. Гражданский чиновник отчитывает военного комиссара!
Е.Ш.*: Который ему не подчиняется, которого он не может ни уволить, ни назначить, ни оштрафовать. Но, по крайней мере, это демонстрируется! Как и в ковид, губернатору даются обязанности без полномочий. Это было оправдано, когда речь шла о гражданском администрировании. О том, чтобы управлять здравоохранением, образованием, проводить, не проводить вакцинацию, обеспечивать масками и перчатками. Это хотя бы элементы гражданского управления. Сейчас предполагается, что губернаторы могут руководить военными силовиками, которые, повторяю, им не подчиненные.
Тут есть два варианта: либо это останется фикцией, формальностью, губернатор будет собирать совещания, а силовая вертикаль будет подчиняться сама себе. То есть военком, которого отчитывает губернатор, может сказать: я тебя могу мобилизовать, как и твою шайку-лейку... А тот ничего не может сказать.

Окончание на стр. 11
Окончание.
Начало на стр. 6-7
Либо губернатор будет пытаться, опираясь на священное имя президента, перехватывать рычаги управления на своих территориях. Я себе не представляю, как это можно сделать, если у тебя нет собственной армии. Тогда можно, когда ты – одновременно и губернатор, и генерал, и гражданский управленец, и верховный главнокомандующий.
Ж.Г.: А у кого-то, кроме Чечни, может быть своя армия?
Е.Ш.*: Ну, эти добровольные пресловутые поощрялись во всех регионах, хотя это совершенное безумие со стороны России и её конституционного порядка. Прямое создание вооруженных формирований по национальному типу или по территориальному типу – это, конечно, рискованно. Например, так же рискованно, как это сделал покойный военачальник, который сначала вооружил людей, а потом сказал нечто нехорошее про их религию. Через полтора часа его расстреляли из пулемета.
Тут надо брать во внимание, стоит ли вооружать людей, которые неизвестно, как к вам относятся. Но по-моему, за исключением Чечни, ничего хорошего из этого не вышло. Хотя, мы можем много чего не знать. Я не поручусь, что в других национальных республиках не появились такие же вооруженные формирования, которые просто не так засвечены, как это было у чеченцев.
Ж.Г.: Марий Эл тоже набирали, Вы помните? Они отчитались, что сколько-то тысяч уже набрали.
Е.Ш.*: Да отчитался-то много кто! Я помню, как в Белгородске губернатор тоже позировал перед отрядом каких-то лишенцев, которые выглядели, как персонажи из фильма «Приключения Шурика», которые по 15 суток отсиживают: «Кто на мясокомбинат?» Но это то, что мы видели! Но, может быть, и то, что мы вовсе не видели. Не все могут стремиться к публичности.
Ж.Г.: Известно ли, что возникают такие местные очаги активизма: в Якутии, в Бурятии сообщества, которые борются с мобилизацией у себя конкретно в регионе?
Е.Ш.*: В национальных республиках, очевидно, зреет предтавление о том, что их больше бросают в мясорубку, потому что их больше набирают в процентном отношении. Что русские идут на обучение, а их сразу кидают на передний край. И это представление не совсем справедливо, потому что федеральному центру нет никакого дела до русских точно так же, как и до любого другого этноса. Видимо, они считают, что те, кто живут победнее, они охотнее пойдут. Их можно и не пугать, а соблазнить какими-то воображаемыми выплатами, они пойдут. Поэтому их больше набирают.
Хочу обратить внимание на расчеты, которые делала Медиазона*. Там получается корреляция не с национальным составом, а с бедностью. То есть те регионы, которые бедны, там выше процент мобилизованных. А многие национальные республики – достаточно бедные.
Что касается сепаратистских настроений, о которых вы спрашиваете. Когда мы об этом говорим, то чаще вспоминаем республики Северного Кавказа, в меньшей степени — Якутию. Но есть небольшие республики в составе Российской Федерации — это Башкортостан и Татарстан. Это, вроде как, тихие субъекты Федерации, но они большие, они богатые, у них есть разделение наций — где русские, где нерусские, каков процентик, кого больше. Они тихо сидят, пока не проявляют активности. Но надо следить, что будет там, поскольку они, скажем так, определяющие.
Ж.Г.: Если можно, объясните нам эту плашку иноагента, потому что непонятно, кому это адресовано?
Е.Ш.*: Я думаю, что адресат — это внутренняя аудитория, которая должна думать, что эти люди потому так говорят, что они – иностранные агенты. Мне совершенно непонятно с загадочной дамой Екатериной Босох, почему стала иноагентом вдова миллиардера. Может быть, там какой-то бизнес образовался, по заказу популистов вносят иноагентов или, наоборот, по заказу того, кого вносят, для спасения от санкций: вот смотрите, российское государство меня преследует. Всё может быть в этой мутной воде, в которой мы находимся по самую макушку.
Что касается записи, её цель – ограничить аудиторию из-за недоверия к автору публикации. Эта плашка бросает тень на всё, что вы говорите или пишете.
Ж.Г.: Можно ли Вас, как политолога, спросить про разные режимы. Путин же был разным, в начале нулевых, восьмой год, 14-й и вот 22-й год. Совершенно какие-то разные режимы. И этот новый военный режим: он надолго, вообще?
Е.Ш.*: Как политолог, я вам скажу: нет, это не разные режимы, это один и тот же политический режим. Это персоналистская автократия. Политический режим, основанный на нескольких базовых принципах, которые не меняются.
Первое, самое главное — это присвоение власти, когда власть дает собственность, но не наоборот. Когда с властью появляются деньги, но не к деньгам должность. Государство является центральным элементом экономической системы, и государство даёт тебе доступ к любым финансово-эконоическим ресурсам, но не наоборот. В отличие от олигархии, где связь обратная.

Рисунок DW*,
Сергея Ёлкина*.
Фото HUBSpeakers.
* – внесены Минюстом РФ в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агент