Из программы «Персонально ваш».
Ведущий Алексей Соломин, гость – журналист МК, член СПЧ при президенте России Ева Меркачева.
А. Соломин: Я слышал, что у Сергея Фургала как-то неожиданно было много проблем, связанных с получением посылок и вообще с известиями из внешнего мира. Сейчас он в каком состоянии? Знает ли он, например, что происходит в Хабаровске?
Е. Меркачева: Да, он знает. Он, например, смотрит телевизор. Сейчас приносят какие-то газеты, его уже подписали. Там проскальзывает информация о Хабаровске. Наверное, не так много, но хотя бы что-то есть. Он уже в курсе.
С письмами у него по-прежнему проблемы. По его словам, ему, например, передали стопку телеграмм за 22-е число. Почему так? Почему именно телеграммы? Почему за это число? Почему не было писем? Непонятно. Знаете, тут сложно сказать. Такого, чтобы ему регулярно приносили письма за все числа, за какой-то период — подобного, к сожалению, нет.
А. Соломин: А у других это по-другому? Другим сразу приносят?
Е. Меркачева: По-другому. Бывает, конечно, что скапливается какое-то количество писем. Цензор прочитает их и отдаст сразу за неделю. Но не так, чтобы, знаете, они копились бесконечно долго. Вообще это должна быть быстрая процедура. Самое главное, с чем мы не согласны — с тем, что, в принципе, следователь взял на себя роль цензора. Закон говорит, что, в принципе, такое возможно. Но мы считаем, что надо бы, конечно, ограничить это право следователя.
Мы уже подготовили законопроект. У нас его написал Андрей Бабушкин, и я там принимала участие. Законопроект будет заключаться во внесениии изменений в законодательство. Брать на себя роль цензора следователь или орган следствия сможет только по решению суда.
А. Соломин: А известно, с кем сидит Сергей Фургал?
Е. Меркачева: Он сидит с Михаилом Абызовым, экс-министром «Открытого правительства». По его словам, сокамерник у него нормальный и отношения у них неконфликтные. Иногда они вместе готовят какую-то еду. Я так понимаю, что вкусовые пристрастия у них отличаются.
Собственно, что самое главное — чтобы не раздражали друг друга. Потому что всё время каждый маячит перед глазами с утра до вечера. С учетом того, что там даже нет кабинки приватности — туалет там не отгорожен полностью. Там такая низкая перегородка. Если человек тебя жутко раздражает, то всё, что он делает, будет вызывать… Всё на виду. В общем, тяжело. Но когда сам Фургал, например, читает книжки, а сокамерник смотрит телевизор, происходит так, что никто другому не надоедает.
А. Соломин: Насколько я понял от ваши коллеги Марины Литвинович, которая писала в Фейсбуке о посещении камеры Фургала, с Михаилом Абызовым вы не общались.
Е. Меркачева: Нет, с Михаилом Абызовым не общались. Он отказывается к нам выходить. Ну, такой своеобразный человек. Когда у него была свадьба в СИЗО, мои коллеги, чтобы как-то создать торжественность, предложили поприсутствовать, попросили разрешения. Он нам отказал достаточно жестко.
А. Соломин: Понятно. По поводу Сергея Фургала всё-таки хотел еще раз вернуться. В каком он состоянии? Как он переживает это?
Е. Меркачева: Он переживает. Очень переживает, но держится молодцом. Он всё время подчеркивает, что здоров как бык — это его дословная цитата. Подчеркивает, что с ним всё в порядке. Говорит, что даже конвой относится к нему нормально.
Хотя его подельника Андрея Карепова конвоиры избили. По крайней мере, есть такое заявление. Сейчас должно быть разбирательство. Хотя я бы сказала, быстро оно не идет. Следователь почему-то даже не опросил избитого Андрея Карепова, как все происходило.
Вместе с тем, по его словам, избиение начали прямо на крыльце самого СИЗО Лефортово. Кстати, в прессу уже после этого впустили такую фейковую информацию о том, что Карепов пошел на сделку, признался, что получал задания от Фургала, кого убивать и как. Это неправда. Они всё это опровергли. Они — это сам Карепов (он даже написал соответствующее заявление) и его адвокаты. Это, конечно, в том числе и избиение, если оно было (а повторюсь, он уверяет, чтобы было) — всё это такие недостойные методы воздействия.
Мы всегда против этого. Вообще, надо доказывать. Есть школа, которая четко преподносит методы того, как следователь должен расследовать дело, как должен собирать факты, а не подобными способами — не запугиванием, не прессингом и так далее.
А. Соломин: Опять же, ваша коллега Марина Литвинович пишет в своем Фейсбуке, говоря о Фургале: «К нам с Евой он уже привык. Нежно называет нас «девчонками» и любит просто поболтать. Настолько, насколько хватает терпения у сотрудника СИЗО, который в какой-то момент начинает нас прерывать и говорить: «Так, давайте ближе к условиям содержания», имея в виду, что обсуждать мы должны только это». Это действительно так? О чем он любит поговорить?
Е. Меркачева: Если вы думаете, что мы болтаем, то это тоже условно сказано. Например, мы говорим: «Ну как, книги вам приносят из библиотеки?». Он рассказывает про то, что книги ему прислали люди. Кстати, это действительно феноменально. То, как ему шлют посылки, деньги, книги — этого не было никогда. Я за 8 лет своего членства в ОНК ничего подобного не видела даже близко. Это феномен. Тут уже надо смириться.
А. Соломин: Опять же, это мешает ему?
Е. Меркачева: Мне кажется, это его, конечно, поддерживает. Я не знаю, с чем связана такая народная любовь, хотя мне, например, писали люди, описывали конкретные истории, как он кому-то помог, спас человека, как он вел себя на встречах и так далее. Всё это такие живые истории.
Наверное, это пример другим губернаторам, каким нужно быть в любом случае. Мы сейчас не говорим, было преступление, не было преступления. Просто как общаться с людьми, с народом.
Мы его спрашиваем: «Какие книги?». Он начинает говорить: «Вот эту книгу я прочитал — она про это», и начинает рассказывать. Сотрудник перебивает: «Вообще-то содержание книги не относится к условиям содержания в СИЗО», простите за тавтологию. Но человек имеет право рассказать, какую книжку он прочитал. Почему нет? Я считаю, что мы вообще можем спрашивать про что угодно, если это не касается материалов следствия. Мы никогда не лезем в уголовные дела.
Бывают редчайшие исключения. Какого рода? Например, сегодня мы были у одного заключенного, который объявил голодовку, протестуя против действий органов следствия. Мы тут просто уточнили, что за органы следствия, просто для того, чтобы их всё-таки оповестить, если вдруг до них не довели, что конкретный заключенный голодает, протестуя против следователя Пупкина и оперативника Васильева. В этих случаях мы узнаем, кто эти люди, чтобы отправить такую жалобу.
Я считаю, что это правильно. У нас в последнее время, к сожалению, голодают именно по причине несогласия с действиями следователя. Как обычно происходит? Следователь человека закрыл и пропал.
И вот этот конкретный заключенный нам рассказал, что за весь 2019 год следователь навестил его 2 раза. При этом каждый раз на суде по продлению меры пресечения он говорил, что выпускать его под подписку или под домашний арест нельзя, потому что мы проводим экспертизы, и нам нужно постоянно с ним общаться, нужно постоянно проводить очные ставки и так далее. Всё это он говорит, судья продлевает — и он пропадает. И пропадает он до следующего заседания. Это, конечно, нехорошо.
А. Соломин: Когда я спрашиваю, мешает или помогает, очевидно, что самому ему, конечно, приятно. Но это ведь может вызывать определенный негатив со стороны или сокамерников, или других заключенных. Они могут завидовать такой поддержке.
Е. Меркачева: Я думаю, что Фургалу часть людей завидует. Будем говорить откровенно: мне кажется, в легком шоке от того, что происходит с ним, и сотрудники. Мне казалось, им не нравилось, что люди звонили в дежурную часть Лефортово и спрашивали: «Как там Сергей Иванович?». Это было бесконечно.
Они даже решили, что это такой своего рода троллинг. Пранкеры или кто-то это делает. Они просили: «Слушайте, скажите людям, пусть они не звонят». И я понимаю сотрудников, потому что это, конечно же, отвлекает людей. Они должны принимать какие-то экстренные звонки. Есть же те, кто интересуется другими вопросами. Родственников много.
Сокамерники? Знаете, я не знаю, как Абызов наблюдает даже то количество телеграмм, которые передали Фургалу за один день. Это огромная стопка. Я сомневаюсь, что у Абызова есть такое количество писем. Я сомневаюсь, что люди ему вот так шлют деньги. А Фургал — мы даже шутили по этому поводу — получил какое-то колоссальное число переводов. Просто колоссальное.
А. Соломин: Какой там порядок цифр?
Е. Меркачева: В день было по 1,5-2 тысячи переводов. Это количество людей, которые в день ему перечислили деньги. Вы знаете, 1 день — и 1,5 тысячи переводов!
А. Соломин: Не 1,5 тысячи рублей, а 1,5 тысячи переводов.
Е. Меркачева: 1,5 тысячи переводов — нет, не рублей. Но сами суммы маленькие. Они как-то посылали по 27 рублей — это код региона Хабаровска. Они думали, что так он поймет, что его поддерживают из этого региона. Из других регионов посылали другую сумму. Посылали по 200 рублей, по 300. Но там они тоже пытались сделать в этом какую-то систему, чтобы он, опять же, понимал, откуда, что и как. Хотя, по сути дела, этого делать не надо, потому что когда дают человеку квитанцию, он видит фамилию, назначение перевода и регион, из которого послали.
В общем, да, кого-то это раздражает. Но возвращаясь к Фургалу. У него там на счету уже, я так полагаю, больше 200 тыс. рублей. Это приличная сумма.
А. Соломин: Как потратить-то?
Е. Меркачева: Потратить можно в тюремном ларьке, но, конечно, там много не купишь. Ассортимент очень скудный. Можно потратить, переведя деньги обратно в Хабаровск — например, супруге, чтобы она оплатила коммунальные услуги.
Вот он сказал, что, к сожалению, ЖКХ, жилищно-коммунальному хозяйству, представителям и сотрудникам этого ведомства нельзя сказать: «Извините, пожалуйста, я сейчас пока в СИЗО, горячей водой не пользуюсь и электричеством тоже не пользуюсь. Не могли бы вы мне счета пока не слать?». Он даже посетовал, что их это не интересует. Счета должны быть оплачены вовремя, и он на эти цели всё время хотел пересылать.
Мы шутили — было обеденное время, мы говорили: «Вот, хорошо бы сходить в ресторан». Сотрудник говорит: «Вот тогда Фургал бы нам всё и оплатил, всё наше застолье». Знаете, на самом деле без юмора очень тяжело, особенно в таком изоляторе. Мы говорим: «Слушайте, Сергей Иванович, денег у вас теперь много. В ресторан нас отведете?». Он говорит: «Давайте прямо сейчас. Прямо возьмем весь конвой, заберем всех-всех, посадим за один стол. Я готов. Всех заключенных. Давайте все сядем пообедаем».
А. Соломин: О материалах дела вам нельзя говорить, я понимаю. Но есть ощущение: он как-то готовится к процессу? Потому что это процесс по очень тяжелую преступлению.
Е. Меркачева: Разумеется, готовится. Вообще он создает ощущение достаточно умного человека, и при этом мудрого, с такой народной мудростью. Он рассказывал, что родился в многодетной семье, был 10-м ребенком, если не ошибаюсь. У него даже есть травма детства — он без пальца. И он всё время работал. И для того, чтобы продвинуться в этой жизни, в этом мире, как он говорил, нужно было быть мудрым. Нужно было понимать по людям, кто из них что из себя представляет.
Я думаю, что у него хорошо развита интуиция, и какое-то представление о том, кто как себя может повести в конкретной ситуации, есть. Поэтому, наверное, готовится. Но тут уж всё остальное — адвокаты. Они нам не рассказывают, мы у них не спрашиваем. Наблюдаем за судом. Вообще это один из интереснейших процессов.
А. Соломин: Спасибо вам большое! Журналист «Московского комсомольца», член ОНК, член СПЧ при президенте России Ева Меркачева была сегодня в эфире программы «Персонально ваш». Меня зовут Алексей Соломин. Наш звукорежиссер Ольга Рябочкина. Спасибо большое, до свидания!
https://twitter.com/i/
«Эхо Москвы».
[us/1304662465851133955
Фото Фургала - cont.ws, Меркачевой - 360tv.ru
От редакции АрсВест: а в понедельник пришло тревожное известие от Евы Меркачевой. Вместе с коллегой по ОНК она пошла навестить Сергея Ивановича Фургала, но он не вышел к ним.
А поскольку между ними ранее была договоренность, Ева тут же распространила эту тревожную весть по социальным сетям.
И Хабаровск тут же откликнулся.