В Петербурге начался суд над Никитой Леонтьевым — подростком, которого в январе 2012 года до смерти избили полицейские. Недоживший двух недель до своего 16-летия мальчик обвиняется в грабеже — якобы он пытался вырвать у женщины сумку, в связи с чем и был тогда задержан. Пострадавшая, которая из-за непрекращающегося запоя смогла дать показания следствию только с третьего раза, в суд не явилась, поэтому пока свидетелями обвинения выступают те самые полицейские, от рук которых Никита погиб.
411-й зал заседаний в Невском районном суде Петербурга находится на последнем, четвертом этаже. В зале помимо судьи и двух ее секретарей сидят прокурор, два адвоката и высокая худая женщина с осунувшимся лицом. Клетка для обвиняемого пуста: тот, кого здесь судят по статье 161 ч. 2 п. г) УК РФ (грабеж, совершенный с применением насилия, не опасного для жизни) не может присутствовать на процессе и давать показания в свою защиту: Никита Леонтьев уже более полутора лет лежит в могиле на Ковалевском кладбище. В ночь с 21 на 22 января 2012 года его до смерти избили пьяные полицейские из 75-го отделения Невского района. Они же обвинили погибшего подростка в попытке отобрать сумку у подвыпившей гражданки — якобы это и послужило причиной его задержания. Худая высокая женщина в зале суда — его мать. Это она настояла, чтобы дело против погибшего сына не прекращали по нереабилитирующим основаниям. Она решила, что добьется восстановления его доброго имени и потребует, чтобы его непричастность к грабежу была доказана в суде. Из-за двери хорошо слышно, что происходит в зале судебного заседания.
Версия обвинения
«Лица не видел. Но узнал по росту и одежде», — объясняет Иванов, почему он уверен, что задержали того, кто вырвал сумку у потерпевшей. «Вы говорите, что они (грабители) бежали в вашу сторону. Как вы не запомнили их лица?» — «У того, кто в сером, был капюшон, на второго не обратил внимания». Полицейские настаивают на своей версии событий: Никиту задержали не просто так, а по горячим следам после совершенного грабежа, его опознала потерпевшая, сам он тоже признал вину и даже вроде бы раскрыл имя подельника. Правда, имя это никто тогда почему-то не запомнил, и в деле этот второй грабитель отсутствует. «Вы объяснения с него (задержанного) брали?» — адвокаты пытаются выяснить, сохранился ли хоть какой-то письменный документ, доказывающий, что Никита признавался в грабеже и что вообще кто-то должным образом оформлял его задержание. «С него — нет. Но он вину не отрицал, имя подельника назвал. Но я его сейчас не помню. А с потерпевшей объяснения брал Малых».
Майор полиции Алексей Малых из того же 75-го отдела, участвовавший в задержании Никиты и уволенный после смерти мальчика, до предъявления ему обвинения не дожил: через две недели после происшествия он умер от инфаркта. Потерпевшую Светлану Кузьмину, сумку которой с 300 рублями якобы пытался отобрать Никита, вскоре после убийства разыскал журналист Фонтанки.ру Денис Коротков — в квартире, «к обстановке которой лучше всего подошло бы слово «притон». Соседи рассказали журналисту, что Светлана «пьет, гуляет, шумит», а сожитель говорил, что Кузьмина вроде бы признавалась ему, что не рассказывает настоящей версии происшедшего, потому что «боится ментов». Показания на следствии дала с третьего раза, когда ее с трудом вывели из запоя. «Во время другого допроса вы говорили, что момента нападения не видели. Сейчас вы опять говорите, что видели», — уточняет показания Иванова судья. «Я до этого чуть-чуть другие показания давал, — соглашается бывший участковый. — Когда меня допрашивали все эти разы, акцент был на другом». — «Сколько вы выпили в тот день?» — «Пол-литра, наверно». — «А другие?» — «Малых столько же. Петров и Прохоренков — не знаю». О том, что происходило в отделении, после того как полицейские выпили по пол-литра водки, Ольга Леонтьева слышала в другом зале заседаний того же суда за несколько часов до этого: одновременно с процессом над ее сыном в четверг начались слушания по делу Олега Прохоренкова, заместителя начальника 75-го отдела полиции Невского района, также обвиняемого в избиении Никиты. Своей вины Прохоренков, в отличие от Иванова, не признает, а потому его ожидает полноценный судебный процесс с вызовом свидетелей и исследованием доказательств. А Ольге предстоит еще раз во всех подробностях услышать от убийц и свидетелей убийства ее сына о страшных последних минутах его жизни полтора года назад.
Версия матери
Хорошо помнить себя и окружающих Ольга Леонтьева, по ее словам, начала где-то с марта. Два месяца до этого, прошедшие с ночи на 22 января, она была как в тумане, а потому путает дни недели, даты и последовательность событий. Помнит, как звонила в скорую в ту ночь и выслушивала от врача странные слова «умер по жизненным показателям», помнит, как приехала к отделению полиции, где ее ребенка убили, и услышала от полицейского Малых: «А вы знаете, что ваш сын — наркоман? Что он на «спидах» сидит?» Помнит его же слова о том, что сына никто не бил, «ну, может быть, дали пару-тройку пощечин». Не помнит даты — кажется, 26-го, — но помнит точно, почему она решила прийти на ток-шоу на 100ТВ: это было сразу после получения результатов экспертизы, показавшей, что в крови Никиты не обнаружили ни алкоголя, ни наркотиков. Ольга хотела об этом рассказать с того же экрана, с которого ее семье до этого сообщали, что погибший был грабителем и наркоманом. Она не помнит, когда — до похорон или уже после — к ней приезжал какой-то генерал (это был генерал-майор Николай Роговой, попросивший прощения от имени руководства Главного управления петербургского МВД). Но помнит, как четыре дня подряд на машине ездила по оледеневшим дорогам и застревала в колеях во дворах вокруг опорного пункта, пытаясь понять, как можно было на машине догнать убегающего по сугробам грабителя.
Помнит, что настояла на том, чтобы Никиту хоронили в открытом гробу, чтобы видно было хотя бы лицо. На теле мальчика эксперты насчитали не менее 79 повреждений или «зон приложения травмирующей силы». Ольга помнит, зачем, подойдя к гробу, первым делом откинула покрывало: «Я знала, как началась его жизнь. А теперь я точно знаю, как она закончилась».
Свидетельства друзей
Никита родился в день, когда его маме исполнился 21 год, потому был для Ольги скорее товарищем. «Он с самого детства был со мной везде, а когда вырос, мы слушали одну музыку, смотрели одни фильмы», — говорит она. Никите было шесть с половиной, когда у него появилась младшая сестра, и с самого начала он счел себя ее нянькой и защитником. В тот вечер с 21 на 22 января именно 9-летняя сестра позвонила маме пожаловаться, что Никиты до сих пор нет дома. Известно, с кем из друзей подросток гулял до 8 вечера. Где он был с 8 до 12, когда, по словам полицейских, был задержан и доставлен в 75-й отдел полиции Невского района — никто не знает. Возможно, с девушками, потому что последнее время он много и часто влюблялся. Мобильного телефона у Никиты с собой не было: за последний год он потерял сразу несколько аппаратов, а новый, купленный мамой большой черный HTC лежал дома в ожидании дня рождения. «У нас никогда не было проблем, — говорит Ольга, — он всегда отзванивался. И всегда где-то в 11 вечера был дома». Адвокаты Ольги просматривали записи с камер наблюдения Невского торгового центра, но ничего на них не увидели — слишком плохого качества были эти записи. «Он не мог ни у кого ничего своровать, — говорит тренер Никиты по баскетболу Юрий Владимиров. — Он занимался у меня с третьего класса: никакой агрессии у него не было. Если бы он употреблял наркотики, я бы сразу это увидел». «Как вы объяснили его смерть ребятам? — спрашиваю у тренера. «Я ничего не объяснял. Что я могу объяснить? Что у нас такая «классная» милиция? Что у нас такая система? Все ребята уверены, что он ничего не сделал». Все знакомые Никиты, с кем автор разговаривала о нем, говорят разными словами, но одно и то же: да, он мог вспылить, мог огрызнуться и послать куда подальше подвыпивших полицейских. Но ударить ногой женщину, чтобы отнять у нее сумку, он не мог. «Конечно, был шок, — вспоминает классная руководительница Никиты Наталья Вальтеровна Егорова. — Девчонок — с ним многие дружили — только врачи смогли успокоить, отпоить лекарством. Рыдали взахлеб». В углу в классе справа от двери, между горшками с цветами, до сих пор стоит фотография Никиты: за полтора года она немного выцвела, и Наталья Вальтеровна думает попросить кого-то из ребят поменять на новую. Рядом с фото — красная машинка: последний подарок одноклассников погибшему товарищу. «Весной один наш мальчик отправился на кладбище искать могилу Никиты — захотелось ему побывать на этой могиле. Там были сугробы, и могила далеко от входа. Не нашел, вернулся домой. Никита был хороший, ну кто бы ради плохого пошел по пояс в снегу искать могилу? — И после паузы добавляет: — Я поражаюсь, насколько у его мамы много сил, насколько она борец, у нее не опускаются руки. Она сказала ему у гроба на похоронах: я сделаю все, чтобы оправдать твое имя. Я поставила себя на ее место: я бы так не смогла, руки бы опустились».
Несостоятельная система
Адвокат бывшего замначальника 75-го отделения полиции Олега Прохоренкова Игорь Чигирь считает, что Иванов оговаривает его подзащитного, чтобы снизить свою роль в убийстве. «Ему (Иванову) надо было показать кого-то злодеем, а себя — пешкой». «Какой смысл Прохоренкову бить несовершеннолетнего мальчишку? — рассуждает Чигирь, который, до того как стать защитником, работал несколько лет в правоохранительных органах. — Ну грабеж. У Прохоренкова этих грабежей — миллион». — «А Иванову зачем?» — «Когда задерживают человека, появляется адреналин: я задержал преступника, некий звериный инстинкт. Это обычно бывает у молодых, особенно при первом задержании, а Иванов, я думаю, до этого никого и не задерживал. У тех, кто давно служит, все по-другому». «В любом случае Прохоренков — начальник Иванова. Неужели он не переживает, что в его отделении убили ребенка?» — «Очень переживает. На самом деле». «Система показала свою несостоятельность, — говорит другой бывший сотрудник угрозыска, ныне замдиректора агентства журналистских расследований в Санкт-Петербурге Евгений Вышенков. — Если трое «красавцев» решили нажраться — жрите. Если что-то случилось — вызывайте трезвую подмогу или запритесь и сидите тихо, если это не ЧП». Посмертное обвинение Никиты в грабеже Вышенков объясняет так: «Есть два варианта трактовки произошедшего. Первый называется «перестарались». То есть грабеж был, было задержание преступника, но полицейские немного не рассчитали силы. В таких делах общественное мнение часто на стороне полиции. То есть, конечно, ай-ай-ай, какой ужас, подростка забили, но с другой стороны — не фига было грабить. Второй вариант: нажравшиеся в говно полицейские ни за что забивают невиновного мальчика. Это уже называется «озверевшая банда», и это совсем другое. Я бы на месте начальства, наверное, выбрал бы первый вариант: зачем мне свора убийц? Пусть лучше будут облезлые псы, которые перестарались».
Бороться с несправедливостью
Теперь Ольге придется бывать в суде 2–3 раза в неделю. Она уверена, что справится, главное — не встречаться глазами с полицейскими и выдержать чтение экспертиз о повреждениях на теле Никиты. «Когда у человека нет возможности оправдаться самому, своими словами, его нельзя судить. Может быть, только эти женщины с ДТП на Ленинском знали что-то такое, что могло бы их оправдать, или тот же Магнитский. Или Никита. — Ольга делает паузу. — Но почему я настаивала на суде? Потому что по-другому мне никак. Может быть, у меня гипертрофированное чувство материнства, и меня надо лечить. Но я больше всего переживаю за его друзей, которые сталкиваются с подобным в начале жизни. Сначала это дико страшно, а потом появляется чувство несправедливости, на которое накладывается неуверенность в себе, разочарование, вот это тягучее «а какой смысл?» А так они хотя бы узнают, что с несправедливостью надо бороться».