Каково начинать новую жизнь матери-одиночке с клеймом убийцы — без ног, денег, работы и жилья
В июле Забайкальский краевой суд вынес необычный для России приговор. Ларису Кошель, мать двоих детей и жительницу поселка Курорт Дарасун, приговоренную Карымским районным судом к восьми с половиной годам лишения свободы за убийство мужа, освободили из-под стражи. Рассмотрев апелляционную жалобу Кошель, суд переквалифицировал «умышленное убийство» на «превышение пределов самообороны» и приговорил женщину к полутора годам надзора. Ларисе нельзя покидать квартиру с десяти вечера до шести утра, нельзя уезжать из города без разрешения надзорного ведомства и раз в месяц необходимо отмечаться в полиции. Лариса, которая и не мечтала вернуться домой, считает, что ее практически оправдали. Ее бывшие сокамерницы называют приговор чудом.
Родственники убитого Дмитрия Кошеля после вынесения неожиданно «мягкого» приговора пожелали Ларисе начать новую жизнь.
«Я убила Диму»
Из апелляционного определения Забайкальского краевого суда:
«…осужденная Кошель Л.М. является инвалидом второй группы, передвигается с помощью протезов ног. Ранее она систематически подвергалась насилию со стороны мужа. Потерпевший, находясь в состоянии алкогольного опьянения, в течение дня вел себя агрессивно, оскорблял и унижал осужденную, причинил побои ей и ее трехлетней дочери. Это послужило причиной тому, что Кошель Л.М. дважды вызывала сотрудников полиции для пресечения его противоправных действий. Несмотря на это, около 22 часов муж, угрожая убийством, вновь напал на осужденную, спавшую вместе с детьми на диване. При этом он применил насилие к Кошель Л.М., сжимая ее шею руками и дергая за волосы. А также к пятилетнему сыну, защищавшему ее. Без протезов осужденная была лишена возможности убежать. Защищая себя и ребенка, она попросила сына принести нож, которым нанесла мужу два ранения, после чего нож бросила. Так как это не остановило агрессивных действий мужа, она попросила сына принести еще один нож и продолжила наносить удары мужу, пока не наступила его смерть».
После убийства Лариса написала эсэмэс сестре Марине: «Я убила Диму, забери детей». Сделала несколько звонков, первый — матери мужа, Татьяне Кошель: «Я вроде Димку убила». Попросила соседку вызвать полицию и скорую. И уселась на крыльцо ждать.
В СИЗО Лариса Кошель провела пять месяцев. За это время родственники убитого продали дом в поселке Курорт Дарасун, где Лариса жила с мужем и детьми. Возвращаться было некуда, так что женщина поехала в Сретенск, родной город, где живут ее сестры.
Лариса и Катя.
Фото: Евгения Волункова.
От столицы Забайкалья Читы до Сретенска почти четыреста километров. Автобус едет семь часов, все это время в салоне по кругу играет тюремный шансон, пассажиры спокойно дремлют в продавленных креслах.
Лариса живет на самой окраине города, до ее дома идти час. Второй этаж, две небольшие комнаты, из удобств — отопление и техническая вода из батарей. Вместо туалета — ведро в прихожей.
Лариса одна дома, пятилетний Миша и трехлетняя Катя в садике. Когда я сажусь за кухонный стол, Лариса хватает лежащий на нем нож и прячет в ящик. «Мне не нравится, что нож тут лежит. Нехорошо это». Рассказывая о себе и о том, что с ней случилось, Лариса много курит. А когда вспоминает ту ночь, когда убила мужа, некартинно рыдает. К сцене убийства она возвращается снова и снова, пересказывая ее в мельчайших подробностях, сожалея и оправдываясь.
СтрашнАя
В Сретенске Лариса прожила почти всю жизнь. Полная семья: мать, отец, сестры. Отучилась в сретенском педколледже на учителя начальных классов. Долго не проработала: вышла замуж, родила двух дочек.
О молодости Лариса вспоминает с улыбкой, протягивает черно-белое фото тех времен. На карточке кудрявая девушка с выразительными глазами. «Вот какая я была! — с гордостью говорит Лариса. — А теперь, как говорят, стала “страшнАя”».
Ларисе 43 года, но выглядит она старше. На лице среди морщин и шрамов — ярко-голубые глаза. Даже сейчас, после всего пережитого, они сияют.
Первый муж Ларисы, Евгений, стал пить после свадьбы. «Начал распускать руки, — вспоминает Лариса. — Колотил меня беременную в живот и всяко-разно. Мать мне говорила: «Лора, уходи от него!», – а я его любила. Он всякий раз просил прощения, говорил, мол, ревную тебя, не могу себя контролировать, ты красивая у меня такая! А ревновал он как? Идем с ним по улице, со мной кто-нибудь из мужчин поздоровается, я отвечу. Придем домой, он выпьет и начинает меня избивать: «Ты ему улыбнулась, ты с ним поздоровалась!» Но я прощала…»
После смерти мамы Лариса стала выпивать вместе с мужем: «Умерла мама — и все пошло под откос. Я переживала, а тут приходит муж с друзьями: «Посиди с нами, чего страдаешь?» Один раз посидела, два — вот так и втянулась. А потом практически одновременно умер мой отец, и Женя повесился в сарае. И я совсем потерялась».
Оставшись без родителей и мужа с двумя маленькими детьми, Лариса запила всерьез. Очнулась, когда опека забрала у нее детей.
«Мне дали месяц, чтобы очухаться и найти работу. Я взяла себя в руки, перестала пить. Пошла в школу устраиваться на работу. А мне там сказали: «Мы тебя знаем, ты – пьяница, у тебя детей забрали, мы тебя не возьмем». Я говорю: «Я сейчас не пью, дайте руку помощи, помогите вылезти из этой ямы!» А меня просто выставили… От стресса я не спала, и что-то с головой получилось. Как-то посреди ночи слышу голос: «Иди в церковь в чем мать родила, тебя там дети ждут». Я на плавки и лифчик пуховик надела и босая пошла. В церкви никого не было, и я пошла дальше. Была зима, я ходила босиком по снегу всю ночь и весь день. Меня видели люди, но никто не остановил, не вызвал полицию, не обратился за помощью. Никто ничего не сделал… Домой я пришла с обмороженными ногами. Скорая не ехала, соседка дала мне гусиный жир, я им мазала ноги. Потом, наконец, к нам домой пришел терапевт. Посмотрел на мои ноги, вызвал скорую. Врачи забрали меня в больницу и отрезали ступни».
«А тут Дима»
После ампутации Лариса долго жила у сестры, ползая на коленях. Получить протез не удавалось. Лариса не понимала, в чем дело, пока не выяснилось, что сестра написала отказ от протезирования: «Она получала мою пенсию по инвалидности. Наверное, не хотела, чтобы я от нее ушла». Ларисиных детей определили в детский дом. Младшую, Алену, забрал брат мужа, а Света так и осталась в госучреждении. Как так вышло, что дочек разлучили, Лариса не понимает, забрать их она хотела, но не смогла.
Соседка тетя Валя позвала Ларису жить к себе, стала за ней ухаживать и заново отправила в Читу запрос на протезирование. В ортопедическом центре в Чите Лариса и познакомилась с будущим мужем, Дмитрием Кошелем, который тоже приехал за протезом: как и Лариса, он отморозил и потерял одну ногу. «Он такой хороший, такой красивый мне показался! — говорит Лариса. — Мы просто общались, даже номерами не обменялись. Но он где-то нашел номер и, когда я вернулась в Сретенск, позвонил. Ну и все… Стали общаться. Когда я ноги потеряла, думала, никому больше не буду нужна, комплексовала. А тут Дима. Он меня увез к себе в Дарасун погостить, и там я и осталась».
Дмитрий с Ларисой поселились в частном доме, принадлежащем его матери. Завели хозяйство: козы, свиньи, куры. Огород. Дмитрий работал сварщиком, ездил на заработки. Оба получали пенсию по инвалидности. Куры неслись, козы доились, картошка росла — на жизнь хватало.
За забором
«Сначала мы жили хорошо. Как люди. Я обожала хозяйство, очень люблю это дело с детства. Родила Мишу, потом Катю, мы расписались. Он начал пить, потом я стала замечать, что он покуривает, варит траву в гараже. Я ругалась, мы скандалили, он начал распускать руки. Постоянно придирался ко мне: то кружку не так поставила, то еще что-то. Я ходила вся в синяках, детей было стыдно водить в садик.
Как напьется, то голой меня заставит ходить перед ним, то еще хуже… Знаете, как это страшно, какие унижения! Я от него ухожу в комнату, а он меня за волосы хватает и на кухню тащит, и там может испинать, избить, выбросить на улицу — снег не снег… Шрамы у меня на лице от его колец: он бил кулаком, разбивал голову, губы. Я никогда не давала сдачи. Он бьет, а я закроюсь руками и лежу. Колотит, пока не устанет, пока вся злость не выйдет. Я потом отползу в баню, там ночую, там у нас тепло было. Когда он заснет, я зайду потихонечку и лягу с детьми. Утром он обычно просил прощения».
К Ларисе и Дмитрию из Читы часто приезжала его мать, Татьяна Кошель. По словам Ларисы, при матери Дмитрий вел себя спокойнее, но руку мог поднять на обеих. Лариса постоянно жаловалась родным мужа на побои. Брат Дмитрия Андрей Ласкер регулярно разговаривал с ним по телефону и лично, Дмитрий обещал, что это больше не повторится.
Но это всегда повторялось.
Ларисины протезы очень тяжелые, дома она снимает их, чтобы отдохнуть
Фото: Евгения Волункова
Лариса не скрывает, что тоже пила. «Крепкие не пила, я выпивала пиво. Но никогда дети не видели, чтобы я пила! Выпивала я, потому что мне было тяжело. Физически и морально. Понимаете, это все хозяйство, дети, я все одна тянула, уставала сильно. И еще Дима, даже трезвый, унижал меня. Дошло до того, что маленькая Катя, когда папа уходил за бутылкой, спрашивала: «Мама, папа тебя опять будет бить?»
В полицию Лариса не обращалась до самого дня убийства. Говорит, боялась, что мужа посадят. Дмитрий уже отсидел за избиение первой жены. Когда Лариса об этом узнала, ее это не смутило, потому что Дмитрий рассказывал, что жена сильно пила и не давала ему покоя.
О том, чтобы уйти, Лариса думала после каждого избиения. Но уезжать было некуда, хозяйство и дом оставлять жалко, а детям, которые «папу сильно любили», нужен был отец. «Я думала, что он перестанет, одумается. Когда я однажды уезжать собралась, он молил остаться, обещал не пить. И перестал. На два месяца его хватило».
Скандалы и побои в семье Кошель происходили часто и громко. Соседи все слышали, но никогда не вмешивались. Только один раз, когда Дмитрий избивал Ларису в огороде, вышел мужчина из дальнего дома и пригрозил полицией. В остальное время все, что происходило за забором дома Кошель, оставалось за ним.
«Папа, прости нас!»
Неизвестно, сколько еще терпела бы Лариса, если бы муж не начал бить детей.
«Незадолго до всего этого (Лариса имеет в виду убийство. — Прим. ТД) я доила коз. Вернулась домой, а муж держит Мишу за ногу и колотит ремнем. Я его еле отбила. У Миши такие шрамы были на спине! А потом, в тот день, он избил Катю…
Накануне мы сильно поругались из-за кредита. Я по глупости по просьбе подруги взяла в кредит телефон. Она обещала выплачивать проценты, но пропала. У меня начал копиться долг, звонили приставы, угрожали. А еще я брала кредит на дом: диван купила, комод ребятишкам, окошко мы на кухню вставили, сварочный аппарат Диме купила… В общем, каждый месяц я гасила долг».
По словам Ларисы, она отправила Диму гасить кредит. Он закинул деньги на ее карту, а она оказалась арестована. Пришел взбешенный, накричал на Ларису и пошел в магазин за водкой. Лариса заплакала. «Дима, не бери, не надо! Ты вон какой чистенький, свеженький, голова не болит, кушать дома есть… Не ходи, не бери».
«Он выпивал, а я легла спать с детьми. У нас дома были козлята, он их как-то выпустил. Я проснулась от шума, надела протезы, собрала козлят. А Дима говорит: «А теперь, сука, иди сюда!» Я убежала в баню, до утра там сидела. Утром он опять побежал за бутылкой. Я была на улице, когда он начал бить Катю. Колотит ее по жопе, говорит: «Смотри, как надо воспитывать детей!» И тут у меня терпение лопнуло. Я побежала к соседке, попросила вызвать полицию. Они приехали, зашли, я рассказала, в чем дело. Что он пьяный, бьет меня и детей. Я написала заявление. А они с ним стали разговаривать, мол, зачем ты так, у тебя баба хорошая, дети. Иди в гараж, сиди там спокойно. Сказали ему: «Мы не будем заявление в ход пускать, но если еще раз она вызовет нас, заведем дело».
Как только полицейские уехали, Дмитрий, по словам Ларисы, схватил поварешку и начал бить ее по голове. «Всю ее изогнул, голову мне разбил. Наколотил меня, лег спать. Проспался, пошел за выпивкой. Я прикинула, что сейчас он меня снова будет избивать. Заперлась дома, думаю, не пущу его, пусть в бане спит. Когда он вернулся, я так и сказала, мол, не пущу, я тебя боюсь. Иди в гараж, затопи печку. А он схватил топор и начал долбить по окну. Я позвонила соседке, снова попросила вызвать полицию. Когда они приехали, я показала им свою разбитую голову и попросила его куда-нибудь увезти, написала второе заявление. А он им снова дал слово, что меня не тронет: «Мужики, все нормально будет, я сейчас лягу спать». Они предложили меня с детьми увезти в больницу на ночь. А я думаю: не проще его увезти, чем меня с двумя детьми? Куда я поеду-то с ними? Отказалась».
Когда полицейские уехали, Лариса сняла протезы и легла с детьми спать на диван. Дмитрий продолжал выпивать на кухне. А потом ворвался в комнату со словами: «Держись, сука, сейчас я тебе повыламываю ноги!»
Портрет Дмитрия Кошеля в доме его матери.
Фото: Евгения Волункова
«Он навалился, схватил меня за горло, — вспоминает Лариса. — Дети проснулись, кричат: «Папа, не трогай маму! Прости нас!» В темноте он по ошибке схватил ногу Миши, начал ее выкручивать. Миша закричал. И у меня замкнуло все. Я вырвала ногу Мишину, как-то вывернулась, навалилась сверху на Диму, закричала: «Миша, неси нож!» Он принес, и я ткнула его ножом два раза, даже не видела куда. Ножик бросила, а он начал подниматься. И закричал: «Сейчас я вас поубиваю!»
А я понимаю, что сейчас он поднимется и точно нас убьет. Миша принес мне другой нож, и я опять его начала тыкать… Помню только, что мне было дико страшно… Когда поняла, что он умер, я перелезла через него, надела протезы, вышла на кухню, и мне стало так легко-легко, так хорошо… Я попросила соседку вызвать полицию и скорую.
Когда полицейские приехали, спросили, мол, что ты натворила. А я же просила их забрать его, они же видели мою разбитую голову! Надели мне наручники, детей забрали, увезли меня в КПЗ. Вот и все».
Восемь с половиной
В полной мере случившееся Лариса осознала только на второй день в СИЗО. «Я сидела и думала: «Что я наделала! Бедные мои дети, потеряли отца и мать, оказались в приюте». Я понимала, что, скорее всего, меня посадят, ведь я убила человека! А значит, я больше не увижу детей.
И начала сходить с ума, уходить в себя, но меня привели в чувство девчонки, соседки по камере. «Если уйдешь в себя, тебя положат в психушку, и потом с такой справкой даже после отбывания срока детей не получишь обратно! Ты не убийца, ты защищала детей!» И я собралась. Через месяц ребятишек забрала сестра в Сретенск, и я немного успокоилась.
Лариса очень хорошо помнит все, что было на суде. Полицейских, которые говорили, что у них не было оснований увезти Дмитрия Кошеля, когда Лариса вызывала полицию. Мать Дмитрия, которая рассказывала суду, что Лариса провоцировала ее сына, доставала его и пилила. Брата Андрея, который сказал, что наказание просит назначить на усмотрение суда. И слова «восемь с половиной лет колонии», после которых у нее внутри все умерло.
С адвокатом по назначению Лариса не общалась, как писать апелляционную жалобу — не имела понятия. Помогли в СИЗО — написали образец жалобы, она вписала детали. «Когда узнала, что мне назначили апелляционный суд, заплакала. А девчонка, со мной сидевшая, Зуля, меня утешала: мол, не плачь, наоборот, это хорошо, значит, есть основания рассматривать жалобу, значит, есть шанс, что смягчат приговор».
Лариса рассказывает, что было на суде.
«Заходят три мужика во всем черном. Мне так страшно стало…
«Они у меня спросили только, рабочая рука у меня правая или левая. И ушли на совещание. Их не было очень долго, а когда вернулись, сказали: «Лариса Михайловна, мы вас поздравляем, мы переквалифицировали вашу статью на самооборону!» Я как стояла, так и села. И ничего не слышала больше, только последние слова: «Освободить из зала суда». Я выхожу, руки для наручников подставляю, а мне говорят: «Все, идите». Я говорю: «Правда-правда?» В камеру зашла в слезах, девчонки расстроились, спросили, сколько мне еще добавили. А я говорю: «Девчонки, я домой». И они все ахнули. Сколько мне надзора дали, я потом в приговоре увидела, тогда не расслышала даже. Думала только о том, что скоро обниму своих детей».
В СИЗО Ларисе дали билет на автобус Чита — Курорт Дарасун. Автобус отходил рано утром, ночь предстояло провести на вокзале. Лариса уселась на скамейку и вдруг поняла, что ехать в Курорт ей незачем: дом продан, ее там никто не ждет, а ее дети в Сретенске у сестры.
Телефона у нее не было, денег тоже. Выручил дедушка, который, увидев встревоженную женщину, предложил помощь. «Угостил меня чаем с пирожком, дал телефон позвонить. Чужой человек! Я набрала Марину. «Это я, Лариса!» — «Да, ты моя! Отпустили, что ли?» — «Отпустили». Приехал сын Марины, который учится в Чите, купил мне билет на ближайший автобус, и я поехала к детям. Их привезли к автобусу на машине. Я выхожу — дочь стоит, на меня смотрит. И у нее такой взгляд, будто она не верит, что это мама».
Первое время Лариса жила у сестры, потом нашлась квартира, которую Лариса обязалась выкупить на материнский капитал. Он, правда, арестован. Недавно Лариса собрала все документы, чтобы восстановить на него права. Ждет. Обстановка в квартире у Кошель бедная: старая мебель, из техники только холодильник и телевизор. Все ее имущество, за которое она по-прежнему выплачивает кредит, осталось в доме бывшего мужа. Она пробовала звонить матери и брату Дмитрия, спрашивала, может ли хоть что-то забрать, но говорит, что получила отказ.
«Мама сказала, что не хочет меня знать. Что я нанесла им столько вреда, столько ущерба. Я понимаю ее, она потеряла сына… Я на суде у них попросила прощения, пыталась кричать, что у меня не было выхода… Позвонила потом Диминому брату, он сказал, что все имущество из дома новый жилец выбросил на помйку. Сказал: «Тебя отпустили, вот и начинай все с чистого листа. А про нас забудь».
С чистого листа
Забирать детей из садика мы с Ларисой идем вдвоем. Она ходит медленно, опирается на трость. Допотопные и тяжелые протезы первое время в мясо стирали ноги, потом Лариса привыкла.
Миша подбегает к маме с букетом цветов: «Мамочка, это тебе!» Катя обнимает Ларисины ноги и внимательно смотрит на меня исподлобья.
Дома дети первым делом несутся к холодильнику: «Мама, чего ты купила?» Сегодня мама не купила ничего, потому что пенсия уже закончилась. Но еда в доме есть. «Скоро будем ужинать, потерпите немножко».
Устроиться на работу Лариса пока не может — не берут даже уборщицей. Она живет на пенсию по инвалидности (8,7 тысячи рублей) и пенсию по потере кормильца (17 тысяч). За квартиру отдает 4 тысячи, столько же за садик. А еще каждый месяц платит за кредит 5 тысяч рублей (общая задолженность у Ларисы 60 тысяч). Вяжет носки и продает знакомым за 150 рублей. Но это скорее способ успокоиться, чем заработок. То, что остается, уходит на продукты. Как правило, до следующей пенсии Лариса не дотягивает. Спасает тетя Валя, та самая соседка, которая иногда угощает овощами с огорода, сестры, которые иногда дают в долг, и магазин, в котором можно взять продукты «в кредит».
А еще Лариса пытается помогать деньгами старшей дочери Светлане. Несмотря на то, что забрать ее из детского дома она не смогла, она навещала ее. И младшая, и старшая дочери общаются с мамой и даже приезжали в гости (они живут в других городах) после того, как она вышла из СИЗО. Лариса говорит, что помогать ей материально не могут: у всех семьи, кредиты, свои проблемы. «Я виновата перед ними за то, что они выросли в детском доме, что росли без матери. И сейчас я должна им помочь».
«Мы убили папу!»
— Миша, а ты помнишь папу? — спрашиваю мальчика, который крутится вокруг нас с Ларисой.
— Да! Мы его убили! — отвечает ребенок и утыкается носом маме в колени.
«Это ужасно — то, что он говорит, — шепчет Лариса. — Как-то Миша в меня вцепился и сказал: «Мама, папа умер, а ты не умрешь? Я не хочу, чтобы ты умерла!» А как-то мы ложились спать, и я сказала Мише фразу, мол, будешь таким же большим, как папа! А Миша говорит: «Я не хочу быть таким большим, как папа! Ты же папу убила, я не хочу, чтобы ты меня, как папу, убила!» И мне так не по себе стало… Сказала: «Сыночка, мама никогда в жизни тебя не тронет».
Спрашивать у Ларисы, работал ли с ней и детьми психолог, бессмысленно, но я все-таки спрашиваю.
«Психолог приходил ко мне в СИЗО, — отвечает она. — Сказал, что у меня «душевное истощение» и мне «нужно больше позитива». А здесь откуда психолог, вы что? И с детьми нет, конечно, некому тут разговаривать. И помощи просить не у кого».
Лариса говорит, что в Сретенске она получает поддержку от незнакомых людей. «Соседи подходят на детской площадке, выражают сочувствие. Утешают: «Все будет хорошо». Кто-то приносит детям одежду. Тот позитив, который мне советовал психолог, я получаю от этих людей».
Сретенск – не лучшее место для того, чтобы начать новую жизнь, считает тетя Валя, которая, как и прежде, иногда помогает Ларисе.
«Коммерсант на коммерсанте, — говорит тетя Валя про рабочие места в Сретенске. — Куда она тут работать пойдет? Сейчас все живут для себя. Все! Вот сейчас у нас связи нет, ничего нет. Люди даже позвонить по мобильному не могут. Скорая у нас одна, ее можно вызвать и ждать три часа. У нас и врачей-то нету. Все глухо. Вы проедьте по городу. Все развалено. Все закрылось, ни пищекомбината, ни рыбзавода, ни фабрики — ничего. А еще здесь же все пьют! Как люди пьют, ой!»
Не было выхода
На следующий день мы снова встречаемся с Ларисой. Она выглядит расстроенной. Говорит, когда остается одна, все время гоняет мысли об убийстве мужа. Теребит сигарету, плачет. «У нас ведь было и хорошее, — вспоминает она жизнь с мужем. — Я его любила… Помню, как Димка качели, песочницу детям сделал своими руками… Сколько раз я его просила: «Дима, не пей, Дима, не бей меня, пожалуйста!» Вот сейчас, если бы он был живой, сели бы вместе, пообедали… У меня такое ощущение, будто он на работе, не осознаю, что его нет.
— Лариса, ваш муж регулярно вас избивал, ваши дети были в опасности. Вы считаете себя виноватой?
— Я убила человека! Какой бы он ни был, он человек!
Конечно, лучше, чтобы он был живой. Такой грех на мне… Но если бы я его не убила, он поубивал бы меня и детей. У меня не было выхода. Была бы я на протезах, убежала бы. А так… Не было, не было выхода.
Покурив в окно, Лариса вспоминает, как ее не пустили на похороны Дмитрия. «Я просила подвезти меня к дому, откуда будет вынос, чтобы я хотя бы из машины посмотреть на него могла, проститься. Следователь сказал: «Ты же уже простилась с ним, ты его убила, все». А я хотела у него прощения попросить… Когда я протезами ногу смозолила, ходить не могла, он меня на мотоцикле в Читу возил к хирургу. Я потом десять дней на коленках ползала, он мази, все купил, помогал мне…»
Вечером из окна кухни открывается красивый вид на город. Вдалеке светится мост, мерцают фонари. Катя залезает на стульчик и восхищенно смотрит в окно. Лариса расстилает постель на троих на узком диване, снимает протезы. Дети укладываются рядом: спать без мамы они отказываются.
Оправдать было бы неправильно
Судья Забайкаль.ского краевого суда Константин Ануфриев соглашается поговорить. Он в деталях помнит дело Ларисы Кошель и то, как долго они с коллегами принимали решение. В смягчении приговора он не видит ничего удивительного.
— Честно скажу, я удивился приговору. Да, дают женщинам восемь лет лишения свободы, но это должно быть как минимум умышленное убийство. Я не знаю, чем руководствовался судья Хайруш.
Мы с коллегами долго сидели в совещательной комнате, решили в итоге переквалифицировать статью.
— Чем вы руководствовались?
— Обстоятельствами дела. Женщина эта, конечно, далеко не ангел. Она лишила жизни человека, превысила пределы необходимой самообороны. Но она инвалид, конфликта избежать не могла. Она была без ног на кровати вместе с ребенком, на нее нападает муж, начинает ее избивать… Имелся вред ее здоровью, жизни вряд ли, но здоровью точно, и она имела право обороняться. Но 29 ножевых ранений — это явный перебор. При этом мы же еще оцениваем личность потерпевшего: он злоупотреблял алкоголем, периодически ее избивал. Был ранее судим, далеко не подарок, в общем.
— А возможно ли было ее оправдать?
— Оправдать было бы неправильно. Она имела право обороняться, но степень насилия с его стороны была не настолько велика, чтобы наносить 29 ранений. Если бы он был хотя бы вооружен чем-то… Степень нападения должна соотноситься со степенью обороны. Мы, конечно, все это обсуждали, но решили, что правильно вот так квалифицировать. Это не мое решение, это коллегиальное решение, мы долго сидели, минут сорок или больше.
— А человеческий фактор на ваше решение освободить ее из-под стражи повлиял? Можно ли говорить о том, что вы посочувствовали подсудимой?
— Мы посочувствовали ей, исходя из обстоятельств дела. Там находились дети, он в присутствии детей ее избивал, и это было не в первый раз. Ребенок ее от него оттаскивал. Он в темноте по ошибке схватил ногу ребенка, ему было очень больно, он кричал, и это ее сподвигло на то, чтобы начать активно защищаться.
— Вспоминали ли вы потом о Ларисе? Было ли вам интересно, как она живет на свободе?
— Я думал о ее детях… Она не самая хорошая мать, но пока не лишена прав. Посмотрим, что будет через год или два.
— Вы осознаете, что апелляционное определение, которое вы вынесли Кошель, редкое для России в последнее время?
— Ну не знаю, по-моему, не такое уж и редкое.
А наутро у них любовь
Родственники Дмитрия Кошеля — его мать и брат — живут в Чите. Они соглашаются поговорить со мной и приглашают к себе домой. Уютная светлая квартира, портрет сына, завернутый в полиэтилен, по моей просьбе Татьяна извлекает из комода: «Стоял сначала, потом я убрала: не могу смотреть». И добавляет: «РОстила, рОстила — и зарезали…» У Татьяны Кошель третья группа инвалидности («Сердце, ноги, целый вагон»). После смерти сына долго было высокое давление, до сих пор иногда кружится голова, но сейчас, по ее словам, «полегче».
Решение апелляционного суда для них с братом Дмитрия Андреем стало сюрпризом: никто не ожидал, что Лариса выйдет на свободу. «Когда мы ездили к следователю, я спрашивал, могут ли выпустить? — говорит Андрей. — Он сказал: «Нет, у нее умышленное убийство, ее не отпустят». Ну отпустили… Ну пусть живет».
Про Ларису Андрей и Татьяна говорят, что она «была любительница выпить», «провоцировала Дмитрия на скандалы». Татьяна вспоминает, как тратила на внуков и невестку с сыном пенсию: закупала продукты, давала деньгами. Говорит, что при ней они не дрались, но признается, что знала, что Дмитрий «ее поколачивал».
«Жили они хорошо, — говорит Андрей. — Свой дом, хозяйство, баня. Поколачивать — это, конечно, было с его стороны. Она его вызлит, он ее побьет… А наутро у них любовь, мир, порядок. Как в любой семье. Но это бывало очень редко. В принципе, их такая жизнь устраивала».
— Вы думаете, Лариса хотела убить Дмитрия? — спрашиваю Татьяну Кошель.
— Я не буду утверждать. Она любила пиво. Когда он выпивал, она себе пива наберет и к вечеру до того этого пива напьется, что тоже ни тятя, ни мама. Он в бане спит, она здеся… Но в то же время он был работяга. Ездил на вахту на золото, в город приезжал, халтурил… У них скандалы пошли… Я ей сколько раз говорила: «Лариса, у вас скандал? Выйди на улицу, покури!» И Диме говорила: «В тебе злость кипит? Выйди на улицу, остынь». Говорила ей: «Не хочешь жить? Собирайся, езжай в Сретенск. А она: «Как я хозяйство брошу!» Если бы она захотела уйти, она бы ушла, ее бы никто не держал.
— Обыденная жизнь в деревнях в Забайкальском крае, — ухмыляется Андрей. И добавляет: — Мы вообще думаем, что он просто спал. Она его придавила и… Я на суде встал, сказал назначить наказание на ваше усмотрение. Это была их семья, их жизнь, и раз все так получилось… Хотя у меня есть сомнения, что она этого не хотела сделать.
На вопрос, действительно ли они продали дом, в котором жили Лариса и Дмитрий, родственники отвечают утвердительно. «Когда ее выпустили, она звонит матери и говорит: «Где моя духовка и стиральная машинка?» — вспоминает Ласкер. — Потом мне звонит. А я говорю: «Лариса, ты о чем спрашиваешь мать?» Я был просто в шоке. Что человек, позвонив, начал спрашивать про свои вещи. Она даже не спросила, как мы его похоронили… Ее посадили на восемь с половиной лет, мы, конечно, не думали о том, чтобы хозяйство охранять и вещи хранить все это время, чтобы ей потом отдать. Что-то вывезли, что-то покупательница дома выбросила на улицу. Скотину продали: куда нам?»
Татьяна говорит, что общаться с Ларисой у нее нет никакого желания. По внукам скучает, но и с ними общаться не готова. «Знаю, что Миша рассказывал детям в садике, как они с мамой убивали папу. Страшно…»
— Пытались ли вы что-то сделать, когда Лариса вам звонила и жаловалась, что Дмитрий ее бьет? — спрашиваю Андрея.
— А что мы могли? Ну я с ним разговаривал. Просил, чтобы он ее не трогал. Он говорил, мол, Андрюха, все, больше не буду. В тот день, перед тем как милицию вызвать, она нам звонила. Я с ним говорил, а мама — с ней. Мы вообще общались, они к нам ездили, мы к ним. Но когда они вдвоем оставались, у них происходили конфликты, из которых он выходил таким методом: начинал прикладывать руки. Но с синяками она никогда не была, разбитые головы, носы — такого не было. Если бы это было, мы бы видели.
Не вникали
Курорт Дарасун гораздо ближе к Чите, чем Сретенск, всего два часа на автобусе. Поселок вытянут по обеим сторонам трассы, в самом конце единственная достопримечательность — санаторий с минеральным источником «Дарасун».
Чтобы уточнить направление, захожу в первый попавшийся магазин. За прилавком — молодая девушка. Не успеваю к ней обратиться, как раздается громко: «А ну давай тащи пустой стакан!» Девушка берет трубку, это рингтон. Поговорив, объясняет, что я должна идти в самый конец, к санаторию.
В Курорте в глаза бросаются заборы. Плотный высокий частокол окружает практически каждый дом. Увидеть хоть что-то за ним почти невозможно. Бывший дом Ларисы окружен таким же. Он действительно продан, но хозяев сейчас нет. На стук в ворота Людмилы Бузуновой (тоже высокий забор) врываются собаки. Через минуту женщина, переворачивая котлеты, рассказывает о том, как жили их соседи, Лариса и Дмитрий.
— В принципе, это нормальная семья была, но выпивка мешала… Мы сюда закочевали чуть позже, чем они. И вот в первый же день вечером кто-то начал долбить в дверь. Открываю, а там она (Лариса) с разбитой головой. Я сразу подумала: куда мы закочевали? Мы с ними особо не общались. С Ларисой только через забор разговаривали. У нас люди живут сейчас и соседей не знают. Так что в то, что у них там происходило, мы не вникали.
— Но все-таки вы можете рассказать, как они жили?
— Ну как… Лариса — женщина деревенская, громкая. Они как выпьют — у них скандалы. С ними жила бабушка, мать его (Дмитрия), она тоже любит поквасить, с ними пила. Лариса — женщина неплохая, все хозяйство на ней было, она огород копала, все. И дети у нее всегда были чистые. Как-то она умудрялась все в порядке держать.
— Вы знали, что он ее бьет?
— Слышать мы слышали, как они орут, ревут, но видеть не видели, — говорит муж Людмилы Олег.
— Я видела, что она в синяках ходила, но не видела, как он ее бьет,— говорит Людмила.
— Вы говорите, что общались через забор. Пытались ли вы с Ларисой поговорить, обсудить то, что вы слышите, их скандалы? Как-то, может быть, помочь ей?
— Нет, только один раз она мне говорила, что думает уехать от него. Я говорю: «Так собралась и уехала, в чем дело?» Мне жалко обоих, и ее, и его. Я не думала, что ей реальный срок дадут. Когда про восемь лет услышала, была в шоке. Жалею ее, но, с другой стороны, она как женщина виновата. Если бы она не пила, может быть, он бы меньше пил.
Людмила и Олег рассказывают, что пьянство — серьезная и давняя проблема их поселка и региона в целом. Из-за этого таких историй, какая произошла с Ларисой и Дмитрием, в Курорте полно. Олег поясняет, что народ спивается потому, что чувствует: он тут никому не нужен. Работы нет, на заработки приходится куда-то ездить. Сам он сидит дома с ребенком-инвалидом, а жена работает в санатории «на грязях». «Развлечений, — говорит Олег, — тоже нет. У нас иногда батуты приезжают на день поселка. 150 рублей минута! Дети — это наше будущее, а на них деньги зарабатывают, парадокс! Мы иногда, чтобы что-то увидеть и продукты купить, ездим в Читу. Повезло, что не сильно далеко… Тяжело, в общем, жить, но мы же вот не пьем. Всякое бывало, но взялись за ум».
Людмила говорит, что никогда не слышала об общественных организациях, к которым можно было бы обратиться за помощью. Материальной, юридической или психологической. «Какое там, вы что? Нет ничего! Мы сами по себе тут».
Из дома Людмилы и Олега я отправляюсь в санаторий. Когда-то ухоженная территория запущена. Со стен невысоких зданий и беседок отвалилась мозаика, вывески выцвели, стекла выбиты, вместо асфальта колдобины. Но очень красивые сосны и тихо. В дальнем конце — источник с минеральной водой, окруженный лавочками. Набираю воду, усаживаюсь. То и дело к воде подтягиваются люди. По некоторым видно, что отдыхающие, у многих уставшие, осунувшиеся лица. У одного такого мужчины спрашиваю, местный ли он, и как ему водичка.
«Живу здесь, — отвечает мужчина. — Водичка хорошая. Вот так выпьешь крепко, на утро встанешь — плохо. Идешь сюда, водички попьешь — легчает. Можно дальше жить».
Когда я возвращаюсь из Курорта Дарасуна в Читу, звонит Лариса. Спрашивает, видела ли я ее дом. Рассказываю, что дом продан и видела я его только издали, через забор. Женщина вздыхает в трубку и говорит: «Я понимаю, что из этой ямы я должна выкарабкаться сама. Я потеряла одних детей, этих не потеряю ни за что. Я ради них буду землю грызть, костьми лягу, все сделаю, чтобы быть для них хорошей матерью. Мне хоть водку, хоть пиво поставь, я глотка в рот не возьму. Все!»
Евгений ВАЛУНКОВ,
Редактор — Настя Лотарева,
takiedela.ru