Бетонный забор, забранный сверху паутиной колючей проволоки, уходит далеко в горизонт; железные ворота, способные пропустить фуру, приотворяются на пару метров, чтобы журналисты узкой струйкой могли просочиться в палаточный лагерь в Гольяново: именно здесь в армейских палатках цвета хаки живут в ожидании депортации 513 граждан Вьетнама.
В Москве, по разным оценкам, проживает от 60 тыс. до 1 млн вьетнамцев. Однако найти кого-то, кто готов был бы, пусть анонимно, пообщаться с прессой, — дело нелегкое: в отличие от приезжих из Средней Азии, вьетнамские мигранты предпочитают держаться друг друга и на публике не показываться.
Так, Лё Динь Тханг, работающий охранником в бизнес-центре недалеко от Гольяновского лагеря, рассказал The New Times, что даже в его маленькой деревне в 400 км от Ханоя есть агентство, которое занимается отправкой рабочих в Россию. Впрочем, прийти в агентство с улицы для большинства вьетнамцев слишком дорого — стараются искать знакомых и родственников, которые могут договориться о скидке. Лё Динь Тхангу повезло: когда он переезжал в Москву семь лет назад, у него работал здесь дядюшка, нашедший ему место охранника в общежитии, где жили их соотечественники со знаменитого Черкизовского рынка. Рынок закрыли, в бизнес-центр въехали русские предприниматели, а Лё Динь Тханг остался жить и трудиться в каморке 2х5 м и удобствами на этаже. Поскольку работой обеспечил дядя, Лё Динь заплатил тогда всего $2 тыс. за годовую студенческую визу и билеты. Теперь Лё Динь получает 15 тыс. рублей в месяц, большую часть отправляет домой: у него на родине средняя зарплата составляет $40–50, хотя это только в теории — работы там нет никакой.
«Во Вьетнаме все поставлено на конвейер, — объясняет The New Times председатель правления общественной организации «Общество содействия защите прав мигрантов» Ирина Зисман, — когда есть два заинтересованных друг в друге человека, непременно найдется посредник, который будет помогать одному найти дорогу к другому. Если вы хотите уехать в Россию на заработки, вы не можете просто так взять и прийти в российское посольство. Одни люди выправят вам паспорт, другие будут ждать у консульства, где предложат сделать приглашение, третьи помогут с работой. Но это если заниматься самому. А так — у них очень популярно все делать «под ключ». Весь процесс от получения паспорта до швейной машинки может стоить до $5 тыс. $2 тыс. отдают там, остальное — по прибытии».
В аэропорту будущих швей и продавцов встречают сотрудники фирм-посредников, помогающих им перейти границу и доставляющих к рабочему месту — в промзоны. Здесь за ними закрываются ворота, за которыми они могут провести годы, не выходя за их пределы. Да и зачем? В таких вьетнам-таунах все свои, необязательно говорить по-русски, есть все необходимое для жизни: столовая, баня, магазины с продуктами из родного Вьетнама, медпункт, интернет, иногда даже бывают караоке и бильярдные.
Конечно, $5 тыс. для большинства вьетнамцев — целое состояние. Деньги берут в долг, часто под залог недвижимости. Ставки высокие, доходят порой до 20% годовых. Впрочем, если семья не слишком большая и в России нет перебоев с зарплатой (швеи получают обычно $300–$400, продавцы на рынке — $500–$700), то долг отбивается лет за пять. Тин Ву из ТЦ «Москва» в Люблине, гордо демонстрируя паспорт, рассказывает The New Times, что ежегодное продление годовой визы с разрешением на работу стоит ему $1300. «Через фирму все делаем», — поясняет он.
Конечно, Тин Ву мог бы сэкономить, если бы обратился в ФМС напрямую: официально стоимость квоты на каждого работника — 6 тыс. рублей в год плюс пошлина за выдачу разрешения на работу — 2 тыс. рублей и стоимость визы — $80, итого примерно 10 500 рублей. Однако «напрямую оформить документы практически невозможно», — говорит соотечественница Тин Ву по имени Линь, директор вьетнамского ресторана. По ее словам, если раньше ФМС давала квоты легко, то потом чиновники стали беспричинно отказывать или давать гораздо меньше, чем нужно. «Я знаю примеры, когда владельцу швейной фабрики в один год дали необходимую квоту на 500 работников, он завел бизнес, привез людей, а в следующем году квоту дали только на 90. И что делать? Не отправлять же всех обратно! — возмущается Линь. — Зато через посредников разрешения на работу дают всем подряд, даже проституткам, только заплати!»
От аппетитов местной полиции, представителей ФМС и прочих служб зависит, насколько спокойно чувствуют себя обитатели вьетнам-таунов.
Облавы — явление редкое, обычно дело ограничивается заранее запланированными визитами представителей власти, во время которых они для виду проверяют документы образцово-показательных работников и собирают дань со всех остальных. В зависимости от района стоимость спокойствия может составлять от 1 тыс. до 3 тыс. рублей с человека в месяц. Улов получается немалый.
При нарушении сроков пребывания в России иностранцу должны поставить в паспорт отметку о выдворении, с которой он не сможет потом в течение пяти лет получить новую визу, а значит, все оплаченные ранее средства попросту пропадут. Соответственно, нужно любым способом избежать подобной отметки.
Для многих это слишком долго и хлопотно. Впрочем, можно просто «потерять» паспорт, как это сделали 513 «узников Гольянова».
Впрочем, гольяновским мигрантам, похоже, решило помочь само вьетнамское посольство, не спешащее выдавать свидетельства о возвращении на родину. По словам правозащитника Антона Цветкова, даже личности задержанных определить не так просто — они называют вымышленные имена. Ирина Зисман уверена:
«Знаете, почему арестовали именно вьетнамцев? С таджиков или узбеков много не возьмешь, а вьетнамец всегда откупится... Вот увидите, никуда они не уедут».