В деле Ильи Фарбера и судья, и прокурор, и следователь — это не какие-то коварные злодеи. Это просто люди, для которых чужая жизнь, чужая судьба не значат вообще ничего. Что такое семь или восемь лет лишения свободы, что такое одинокие дети, эти люди не хотят знать.
Касается это, впрочем, не только судьи, прокурора и следователя. После того как в суде выступили односельчанки Фарбера, я в коридоре подошла к ним и сказала: «Тетки, что вы делаете? Вы заявляете в суде, что у Фарбера плохой характер, и поэтому его надо обвинить и посадить. Вы ведь потом ко мне же придете с рассказами про своих детей — как их незаконно осудили и посадили».
И тут одна из них поворачивается ко мне и говорит: «Ольга Евгеньевна, я давно вас ищу! У меня незаконно посадили сына по статье о наркотиках. Помогите!»
Она только что вышла из зала суда, где рассказывала, какой Фарбер мерзавец. То есть между «я» и «мой мир», с одной стороны, и «мир другого человека» — с другой, у этих людей нет никакой связки. Для них мира соседей, их семей, можно сказать, просто не существует.
Судья Алексей Лебедев — персонаж очень интересный. К нему надо очень внимательно присмотреться. Причем не журналистам. Ему нужна довольно срочная помощь — по крайней мере, психолога.
Об этом можно судить даже по его внешнему виду. Мы видим перед собой молодого человека, в лучшем случае слегка за тридцать. Со следами несчастной юности — щеки у него изборождены шрамами от угревой сыпи, которая уже давно лечится везде.
Видимо, везде, кроме Осташкова, или семья недостаточно за Алексеем Лебедевым следила. Или это необразованная семья, которая не знала, что эта болезнь легко лечится.
Видимо, семья скорее необразованная, чем незаботливая, потому что судья Лебедев сплошь и рядом делает жуткие ошибки, ставя не там ударения в простых словах вроде «средства». Судя по всему, у него проблемы с образованием и с пониманием самых обычных правил.
У судьи очень любопытная прическа: челка выстрижена острым клином, спускающимся к переносице. Такое не получается случайно, это достигается методом долгого выстригания и думания над прической. То есть человек уже сейчас работает над своим внешним видом, но довольно своеобразно. Мне кажется, у этого человека большие проблемы, необходим специалист.
У меня с судьей Лебедевым произошел такой казус. Когда мы с преподавателем истории Тамарой Эйдельман и живущей во Франции одноклассницей Фарбера Юлией Монтель сидели у суда и красили ресницы, к зданию подошел молодой мужчина.
Он не мог не привлечь нашего общего внимания, поскольку на нем были развевающиеся прозрачные белые брюки, из-под которых очень явственно виднелись черные стринги. Это было очень демонстративно. Я не выдержала и отчитала его: мол, в таком виде ходить по улице в провинциальном городе, а тем более приближаться к суду, где могут быть женщины и дети, крайне непристойно.
Оказалось, я дала маху. Через пять минут я увидела этого мужчину уже в мантии — это был судья Лебедев. После этого случая он дулся на меня в течение всего процесса, вел себя, как капризное дитя, заявляя, что не начнет заседания, пока я не уйду, и пытаясь всячески меня оттуда выставить. То есть формально меня в зал не пускали приставы. Но они оказались достаточно глупы, чтобы объявить на весь суд, что это судья велел, что он не выйдет, пока я не уйду.
У прокурора Александра Тихомирова тоже явно есть проблемы. Перед тем, как выступить с заключительной речью, он сказал, что ему надо сначала посоветоваться с областным начальством. То есть он даже не понимает, что и где он говорит!
Никто ему ничего не объяснял про независимость суда, про прокуратуру, что он не может советоваться ни с каким начальством, а уж тем более говорить об этом публично. Он ничего дурного в этом не видит.
Перед последним заседанием к нему подошел корреспондент «Руси сидящей» с камерой и попросил его сказать, нарушена ли в процессе законность, коль скоро главное в деятельности прокуратуры — надзор за законностью. Прокурор не поднимал головы и не отвечал, делая вид, что его никто ни о чем не спрашивает.
А потом он заплакал, закрыл лицо руками и убежал. Вернулся только, когда судья уже зашел в зал.
Короче говоря, этих людей нужно срочно спасать. Их надо лечить, кормить с ложечки. Ведь они сейчас женятся и наплодят таких же.
Эти люди — не абсолютное зло, как, например, судья Марина Сырова, которая вела дело Pussy Riot. Скорее, их случай похож на случай судьи Сергея Блинова, только усугублен размерами проблем. Судья Блинов — просто хороший мальчик из неплохого маленького городка, который посчитал, что он конформист и так проще жить.
В случае с судьей Лебедевым и прокурором Тихомировым речь о конформизме идет в последнюю очередь. Имеет место нагромождение фобий, маний, подростковых комплексов, которые не ушли с годами, а захватили весь мир вокруг. Эти люди мстят всему миру за юношеские страдания.
Достаточно посмотреть, как они реагируют на вопросы, на смех, просто на свободное поведение свободных людей, на отсутствие страха. Встал, пошел вон, сел на семь лет — это они умеют. А когда им говоришь «нет», они теряются и не знают, что делать. После вынесения приговора Фарберу я увидела, что у всех разговоров о том, что в России проблема в головах, в наших дурных характерах, в том, что мы не хотим и не можем учиться, не хотим знать, что происходит с соседями, не хотим принимать чужую боль, что Россия больна, что мы все больны, — у всех этих разговоров есть реальные основания. «Россия больна» — это, судя по всему, анамнез и диагноз, а не просто формула речи. Этих людей надо лечить. Тогда и Фарбера, глядишь, отпустят. Ольга Романова.
