В Петербурге часто идут «молодильные дожди». Правда, когда наступает сезон «молодильных яблок»! И только в очень жаркую погоду, которая, к счастью, в Петербурге большая редкость!
Тогда избыточный сок молодильных яблок испаряется, поднимаясь вверх и попадает в облака. В томи числе, и дождевые.
Растворившись в дождевом облаке, сильно разбавленный сок вместе с дождевыми каплями выпадает на головы петербуржцев и гостей города. Последние, как и первые, мгновенно молодеют не только душой, но и телом!
Как-то раз летом 1753 года барон Мюнхгаузен отправился поохотиться в лесу за посёлком Вырица, что под Петербургом. Но… Предоставим слово самому барону…
Неожиданно налетел «молодильный дождь»! Трава и мох мгновенно исчезли! Деревья, корабельные сосны, превратились в мелкие лесопосадки. Корзины у грибников расплелись, сплетаясь в низкорослый кустарник. А собранные грибы вернулись в родную грибницу.
А я? Я настолько помолодел, что оказался даже не зародышем в материнской утробе, а жителем самого отдаленного будущего!
Аж в 1942 году! В 4-х летнем возрасте! В это время почти вся Ленинградская область («Ленинград», так называли в 1942 году Санкт-Петербург) была оккупирована фашистами!
Фашисты схватили меня, потому что у меня в руках было оружие: охотничье ружье. И немедленно, не глядя на мой прекрасный немецкий, приговорили к расстрелу!
Однако, пуль в моём ружье не оказалось. Потому что «молодильный дождь» пуль не коснулся. И они остались в моём далеком 1753 году! А свои патроны фашисты берегли, боялись тратить. Они закричали, заплакали, не зная, что предпринять! Тогда фашистские полицаи подвели меня к большому розового цвета кусту с зависшим внутри яйцевидным размером с хорошую детскую коляску гнездом диких пчёл или ос, и ударили по нему палкой!
Дикие пчёлы, или осы, мгновенно облепили вашего покорного слугу со всех сторон. Искусали с ног до головы, и я упал, как подкошенный! И лежал бездыханный, не подавая признаков жизни. Ночью «вашего слугу покорного» нашли партизаны и подобрали, чтобы отнести в свой лагерь.
Под утро над партизанским лагерем прошел еще один «молодильный дождь», и я проснулся всё тем же четырёхлетним младенцем, только не у партизан, а у лесника, на даче в 1952 году!
Фашистов уже нигде не было видно, или только так казалось? А они замаскировались под обычных граждан? Завели своих детей… Стали жить-поживать, добра наживать. В частности, зарабатывая на дачниках, приезжающих из Ленинграда.
Дети лесника к 1952 году были старше четырёхлетнего пацана, в два или два с половиной раза. Однажды они подвели вашего покорного слугу к осиному гнезду, или гнезду диких пчёл, и ударили по нему палкой.
Всё опять, как сказано в песне, «повторилось сначала». Только вместо партизан – бабушки-соседки, дачницы с внучатами, бывшие когда-то врачами и медицинскими сестрами как могли, привели пацана в чувство.
На следующий день весь в иоде я предстал перед лесником, отцом вчерашних мальчишек, и…узнал в нем бывшего фашистского полицая. Лесник, или бывший фашист, тоже узнал искусанного, но не поверил своим глазам. Решил, что сходит с ума. Пошел в свою баню «по-черному», построенную специально для дачников, и там его сердце не выдержало, он умер… от водки!
Следователи по этому делу установили, что лесник был резидентом иностранной разведки, специально оставленным на территории СССР.
Что касается прочего… То одни граждане предлагали представить меня к званию Героя Советского Союза. А другие сказали, что в четыре года носить такое высокое звание еще не по плечу, не по росту! Если… только не присвоить мне это звание посмертно?!.
Меня спросили, хочу ли я «посмертно»? Я сказал: «Нет! Не хочу!»
«А зря! - сказали мне. – Был бы самым молодым Героем Советского Союза в истории!..»
Воздушная горка из русского детства
Надо ли говорить, что после пережитого мною в 1942-ом и в 1952 годах в БУДУЩЕМ мне не особенно понравилось! Но как вернуться в свой 1753 год? Когда надо мной впервые сгустились струи «молодильного дождя»?
Естественно, откуда я мог знать? Во всяком случае, чтобы не помолодеть еще больше, я стал пользоваться дождевиком и огромным зонтиком. Края зонтика не оставляли прохожим возможности приблизиться ко мне. И, отставали настолько далеко, чтобы капли дождя, стекающие по краям и подхваченные ветром, не долетали до дождевика.
Если же кто-то пытался подойти ко мне и без спроса залезал под мой зонтик, я давил на кнопку, спрятанную в рукоятке зонта, и купол надо мной начинал бешено вращаться, ускоряясь всё больше и больше. Возникала подъёмная тяга, и я взлетал на воздух в хорошем, можно даже сказать, самом лучшем, смысле этого слова!
Словом, зонтик превращался в настоящий вертолёт! А когда мне прискучивало летать, нажатием кнопки я останавливал его вращение, и зонт становился настоящим парашютом!
Особенно мне нравилось летать над районом, называемом Полюстрово, из-за находящегося в нем множества ухоженной зелени! Прямая, как стрела, Апрельская улица начинается от сада «Нева» и кончается под прямым углом, «втыкаясь» в проспект маршала Тухачевского. Пострадавшего за пристрастие к реактивной технике… Которую здесь, когда еще эта местность принадлежала к «Волчьему полю», испытывали генералы Константинов и Засядько в 1825 годах!
Как здорово было разгоняться над этой улицей на своём зонтике-вертолёте, скатываясь, как с ледяной горки, с начальной высоты, превосходящей высоту жилой застройки, которая от длины улицы занимала всего 10 процентов, а еще километр ее – это ухоженное благоустроенное озеленение по обе стороны дороги. Плавно опускаясь всё ниже и ниже, до самого приземления по правую сторону проспекта Тухачевского, я всё больше изумлялся аскетичному оформлению знаменитого места.
Словом, мне пришло в голову отмаркировать обе точки – начало моего разгона и точку приземления, какими-либо памятными знаками… Например, в точке приземления установить настоящую фронтовую «Катюшу». Знаменитую «внучку» генералов Засядько и Константинова. Чьими именами названы кратеры на обратной стороне Луны!
А высшую точку моего разгона над садом «Нева» обозначить в саду «Нева» на оси Апрельской улицы заново изваянной статуей Екатерины Великой. Которая стояла когда-то неподалеку от этого места в усадьбе графа Кушелева-Безбородко.
Екатерину Вторую неизвестный скульптор представил когда-то в образе царицы Зенобии, правившей городом Пальмира в середине третьего века н.э. Возрождение этой статуи с нуля представилось мне совершенно возможным за счет меценатов.
Ведь смогли же власти после Великой Отечественной войны, когда страна повсеместно страдала от разрухи, воссоздать здесь же, на Невской набережной, перед домом номер 40, двух утраченных гранитных сфинксов?
Их по фотографиям изобразила мой добрый старший товарищ Ирина Николаевна Бенуа. По ее чертежам гранитчики запросто вырубили парочку, на место «сбежавших сфинксов»! А что Ирина Николаевна выполнила эту работу максимально добросовестно, можно не сомневаться! Помню, как она с присущим ей тщанием созидала проект какого-то пропавшего латунного шпингалета от старинного окна Строгановского дворца…
Скажу честно, окажись я на ее месте, чтобы пришлось дотошничать со шпингалетом… При всей своей любви к правде, и при том, что искренне считаю себя карателем всякой лжи, «я б так не смог»!!!
Камень с души
Успех с продвижением монументального оформления Апрельской улицы, точнее, её начала и ее конца, вдохнул энергию в мою творческую деятельность, и я, как бы между делом порхая над Любашинским садом, на своём замечательном зонтике-вертолёте, разглядел внизу некий свиду крохотный мемориальчик. На задворках 138-ой общеобразовательной школы, носящей имя Александра Невского.
Но что мне в «мемориальчике» не понравилось? Его история оказалась весьма и весьма рискованной. Хотя и заслуживает всяческого внимания. В самом начале (посмотрите на фото!) камень размером с детскую коляску – с железной фуражкой «белогвардейца» и железной бескозыркой «революционного матроса», приваренных сверху камня, установили в городе Пушкине Ленинградской области на месте недавно снесенного памятника Владимиру Ильичу Ленину. В свою очередь, «Ленин» был воздвигнут на месте взорванного в 30-е годы Царскосельского храма.
На камне вырубили надпись – строки из стихотворения местной жительницы и поэтессы (к сожалению, запамятовал ее по имени, отчеству и фамилии). На мой вкус – строки замечательные:
«Мы один народ, одна страна,
Никуда от этого не деться,
Даже если разрывает сердце
Надвое гражданская война.»
Увы! Когда было принято решение о восстановлении взорванного храма, камень с такой душетрогательной надписью кто-то решил отправить на помойку. Очевидно, кто-то, кому «поперек горла» единство русского народа.
И кто имеет вес в управленческих структурах России… На счастье, такому решению воспротивились сами горожане. И стали искать, кому бы передоверить камень? Нашли в городе Санкт-Петербурге директора 138-ой общеобразовательной школы.
Я же предложил убрать с задворок камень, а на его месте воздвигнуть скульптуру этого самого замечательного директора школы! Камень же перенести на видное место в Любашинский сад. А чтобы все поняли: «это – надолго»! – приставить охранять камень скульптуру «Часовой» работы Леонида Владимировича Шервуда. Скульптура родилась неподалеку от Любашинского сада в мастерской Леонида Владимировича. А уж я, барон Мюнхгаузен, русский ротмистр с 1750 года, позабочусь о том, чтобы композиция стала новым символом города Санкт-Петербурга!
Всегда ваш, барон Иероним фон Мюнхгаузен. Перевёл с немецкого Всеволод Мельников.
Всеволод Мельников
Санкт-Петербург