Худрук театра оперы в Приморье: искусство будет доступнее алкоголя
Долгожданное открытие Приморского театра оперы и балета состоится 18 октября. В эти дни его оркестр выступает в городах края в рамках фестиваля «Приморский ключ». Художественный руководитель театра Антон Лубченко рассказал в интервью корреспонденту РИА «Новости» о будущем фестиваля, планах на сенсационную постановку, своем отношении к современной музыке, а также о том, какой глубины должна быть оркестровая яма.
— Первой постановкой Приморского театра оперы и балета будет «Евгений Онегин», почему выбрана именно она?
А.Л: — Я считаю, что для нашего театра «Евгений Онегин» — наиболее подходящая постановка, так как это самый известный русский оперный спектакль и самый исполняемый. Вы не найдете ни одного театра в России и за рубежом, который бы его не поставил. В репертуаре любого театра есть «Евгений Онегин», «Борис Годунов» и, может быть, еще «Пиковая Дама».
Кроме того, «Евгений Онегин» – это замечательное сочетание Чайковского и Пушкина, оба – гордость русской культуры. Поэтому мы решили, что если берем курс на классику, а именно такой курс мы и берем, значит, нужно создать базу классических спектаклей.
Нам еще предстоит учиться, чтобы грамотно использовать современное оборудование, которым оснащен театр. Поэтому на открытии 18 октября состоится сценическая постановка оперы – мы только продемонстрируем наши творческие силы. Полную театральную постановку мы еще проработаем и через месяц постараемся представить эту оперу уже в театрализованном действии.
— Будут ли в репертуаре театра эксперименты, или слушателям ожидать только классику?
А.Л: — Мы, конечно, будем делать разные спектакли. Например, к 2015 году я планирую сделать постановку «Повести о настоящем человеке» Прокофьева – это последняя его опера, которая со дня написания еще ни разу не ставилась на сцене полностью. При жизни композитора ее тоже не ставили, она была сразу после генеральной репетиции снята и запрещена.
Эта опера посвящена мужеству русских людей в годы Великой Отечественной войны. Основой для нее стала одноименная повесть Бориса Полевого, основанная на биографии летчика Алексея Маресьева. Это одна из первых с опер, где были показаны события прошедшей войны. В большей части оперы ее герой предстает больным, физически неполноценным, что, вероятно, и не понравилось партийному руководству.
В 60-х годах была еще одна попытка поставить эту оперу, однако это было другое время, чем сейчас, и большую часть музыки сократили, а текст был почти весь изменен советской цензурой, в общем, это было уродство. Сейчас я занимаюсь, воссоздаем авторской редакции по старым рукописям, и к 2015 году, к юбилею Великой Победы, мы ее поставим здесь.
– Будет ли театр оперы и балета доступен для всех, предполагаются ли льготы или продажа абонементов?
А.Л: — Конечно, доступные концерты планируются: будут билеты и для школьников, и для студентов, а также для маленьких детей. Мы хотели бы, чтобы наш театр стал домом для совершенно разных жителей Приморского края. Предстоит еще подумать, какой репертуар будет для детей, но хочется, чтобы они стали одними из первых наших посетителей и уже с малых лет приобщались к искусству.
Другое дело, что искусство надо хорошо, понятно и интересно ребенку подать, чего в наше время не делается. В советское время были целые программы, как приобщать детей к культуре, к искусству. Сейчас все это нужно воссоздавать.
— Театр находится в районе Чуркина – в спальном районе, где, так скажем, не живет элита. Говоря о доступности, предусмотрен ли особый дресс-код для тех, кто будет ходить на постановки?
А.Л: — Я считаю, что вопрос, в каком виде человеку идти в оперу, – это дело его самоуважения. И смотрю на это довольно демократично. Женщин в вечерних платьях и в бриллиантах, а мужчин в смокингах сейчас можно увидеть в основном только в США, в «Метрополитен-опера». В Европе к дресс-коду относятся проще, потому что многие ходят в оперу и после работы, и не всегда есть возможность переодеться соответственно.
В России в этом смысле все тоже достаточно демократично, однако не стоит перегибать палку. Я бы воздержался от похода в театр в шортах и сланцах. Я далек от таких штампов, как «храм искусств», но цивилизованный человек должен понимать, что шорты не надевают, если ты идешь на вечернюю встречу. Мне кажется, уважающий себя человек в театр не придет в трениках, в майке, только что после пробежки.
Делать замечания человеку по поводу одежды никто не будет. А вот если кто-нибудь придет пьяный, то его выведут. В театре будет буфет, где можно выпить шампанское и другие напитки, но по такой цене, что напиться не получится. Например, в Большом театре бокал шампанского стоит три тысячи рублей, вряд ли за такую цену много выпьешь. У нас искусство будет доступным, а алкоголь — доступным в меру.
— Расскажите о благотворительном фестивале «Приморский ключ», будет ли он проводиться ежегодно?
А.Л: – Да, мы планируем сделать его ежегодным. Финансируется фестиваль из краевого бюджета. Все затраты, связанные с переездом, гостиницами, питанием, перелетом для артистов – все за счет бюджета. Средств на все это ушло около двух миллионов рублей. При этом нет цели окупить эти траты.
Мы просто приглашаем меценатов, которые придут на бесплатные концерты в рамках фестиваля, и призываем всех, кто имеет финансовые возможности, помочь в развитии музыкальных школ. Мы работаем с фондом, куда можно перечислить деньги, и он будет их адресно перечислять учреждениям. Мы объявим, кто из меценатов сколько денег пожертвовал.
В следующем году мы попробуем поступить проще: будем продавать билеты и перечислять деньги на адреса школ самостоятельно. Потому что сейчас это все свободно, и мы решили попробовать взять дальнейший процесс в свои руки.
– Во Владивостоке оркестр театра оперы и балета впервые выступил 6 октября на сцене филармонии, что было на этом концерте, чем удивили публику?
А.Л: — На концерте впервые прозвучала оркестровая сюита из «Повести о настоящем человеке», это, так сказать, пилотный вариант. Во Владивостоке он еще не звучал, а публично я его исполнял только во Франции в ноябре 2012 года. Также впервые прозвучало сочинение Дмитрия Бородаева, специально написанное для фестиваля. Дмитрий – очень талантливый гитарист, а также композитор, пишущий для своего инструмента.
Мы исполнили его фантазию для гитары с оркестром на темы из оперы Бизе «Кармен». Это всем известное произведение, но у нас – его неожиданная трактовка. Остальное публика хорошо знает и любит – это хиты: концерт № 2 для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова и арии из опер Пуччини.
– В театре уже проводились акустические тесты, каковы отзывы музыкантов и ощущения после услышанного?
А.Л: – После первых же тестов стало понятно, что акустика у нас высочайшего уровня. Эксперты даже включили наш театр в 10 лучших залов России. Другое дело, что нам придется некоторое время потратить на то, чтобы понять, как на полную мощность использовать наши акустические возможности.
Вот, например, оркестровая яма может подниматься и опускаться, даже вставать вровень со сценой. Это очень серьезные акустические возможности. В разных операх разный состав оркестров, например у Вагнера он большой: по восемь флейт и кларнетов, до 12 валторн. Для исполнения Моцарта нужен состав проще: две валторны, несколько скрипок, один контрабас.
Плотность оркестра влияет на его акустическое соотношение с вокалистами. Вот почему вокалистам сложно петь Вагнера. Оркестр так плотен, что приходится кричать, чтобы его было слышно. В наших возможностях яму глубже опустить, то есть плотный оркестр сможет играть со всей экспрессией, но за счет того, что он будет глубже опущен, вокалисту будет проще петь.
Однако предстоит узнать, на какую именно глубину оркестр опускать и как это соотносить с наполненностью зрительного зала. Потому что 50% заполнения – это одна акустика, а аншлаг – это совсем другое: много людей в одежде, которая тоже поглощает звук. Поэтому, пока мы поймем нашу акустику и сживемся с ней, пройдет еще не один сезон, но это здорово, этого не стоит бояться.
– Сложно ли вам было, как творческому человеку, перестроиться для работы в роли администратора?
А.Л: — Да, конечно с ноля создавать театр — это непросто. Но я и до этого занимался организационной работой. Сначала занимался своими проектами, потом руководил театром в Бурятии. Буквально за год поднял оркестр, укомплектовал, появились программы, которых раньше не было. И там требовалось тоже очень много организационных усилий.
Для меня административная работа не нова и давно меня не пугает. Однако если я почувствую, что это мешает моей творческой работе в театре, то с этой работы уйду. Потому что я — прежде всего музыкант, и музыка — это именно то, ради чего делается вся административная работа.
– А какая музыка нравится вам, слушаете ли что-нибудь кроме классики? Как относитесь к современной музыке?
А.Л: — Мне нравится абсолютно вся музыка, которая качественно и хорошо написана. Вопрос только в том, что называть классикой и академической музыкой. Вот Стинг – это классика или рок? Многие скажут, что рок, однако у него очень много проектов, которые связаны с академической музыкой.
Например, у Стинга есть запись лютневых мадригалов XVI века, которые он исполняет, с одной стороны, в аутентичной манере, а с другой, своим «стинговским» голосом. Он поет их так, как их спели бы в XVI веке, а их не пели оперным голосом, никогда. Их пели, как обычно пели под лютню. Вот он и записал под лютню, при этом это абсолютный Стинг.
Я не делю музыку на различные направления. Вот как назвать то, что делает Бьорк? Дайте партитуру с ее музыкой любому московскому авангардисту, который сидит в Союзе композиторов, это вызовет зависть. Он, скорее всего, скажет, что тоже бы хотел так. Потому что это совершенно уникальные композиторские технологии, но ведь Бьорк это же не классика.
Есть музыка хорошая, есть плохая, вот Игорь Крутой – это плохая музыка, откровенно плохая. Она не претендует на более сложное, чем два притопа, три прихлопа и одичание российского слушателя. Это несется из всех маршруток и въедается в мозг, например, как Стас Михайлов. Люди получают от этого удовольствие. Всем известно, что русские делают плохие автомобили, но эстраду они делают еще хуже.
– Ходили слухи, что в театре оперы и балета будут совершенно невероятные зарплаты, что уборщица будет зарабатывать как вокалист, так ли это?
А.Л: — Уборщицы у нас получают точно не как вокалист, хотя, может быть, у нас хорошая уборщица получает как плохой вокалист, почему нет. У нас не какие-то бешеные высокие зарплаты, но у нас они высокие ровно до той степени, которая позволяет устроить на работу в этом театре по-настоящему качественных профессионалов с хорошим образованием.
Мы создаем условия для того, чтобы пригласить людей, игравших в лучших оркестрах. Содержать по-настоящему качественный оркестр очень дорого. Размер зарплат не секрет, самая маленькая – 25 тысяч рублей, дальше по нарастающей. Например, у первых голосов самая высокая – 100 тысяч рублей. При этом человек может совмещать должность концертмейстера и директора оркестра и получать больше.
Моя зарплата, при том, что я совмещаю три должности – исполняющего обязанности генерального директора, художественного руководителя и главного дирижера, – со следующего месяца будет составлять 150 тысяч. Она по трудовому законодательству может быть и больше, но это зависит от заработанных средств, и все это проставляется моим начальством.