Что-то мы долго топчемся на месте вокруг да около дома номер 77 по Невскому проспекту. Пора, что называется, и честь знать! Идём дальше. Между домами 78 и 76 по Невскому проспекту заканчивается Литейный проспект. А в самом начале в него «врезается» улица Петра Лаврова, на которой жил совсем недавно ещё один прототип барона Мюнхаузена. И вот как это было.
«Макарыч» - так много что называли, но одно из этих популярных сокращений относилось и относится к пистолету системы Макарова. В пять лет я получил в подарок точную копию «Макарова», стрелявшую длинными круглыми палочками с широкими чёрными присосками на конце. Однажды дома папа (в войну – морской пехотинец, дважды в обнимку с противником участвовавший в рукопашной) показывал мне, как надо правильно стрелять: стоять, держать руку, корпус, целиться… Он выстрелил в дверь и одновременно в комнату вошла мама. «Пуля» залепила ей глаз.
Примерно так же и примерно в такой же форме прожил целую жизнь другой «Макарыч». Алексей Макарович Смирнов. Актёр кино. Его друг, актёр и режиссёр Алексей Быков, даже назвал персонажа своего фильма «В бой идут одни старики» в честь исполнителя этой роли Макарычем. Короче, Макарыч играл Макарыча.
Это было неким актом справедливости по отношению к этому человеку. Но всё равно не дотягивало до полной настоящей «реабилитации». О настоящей «реабилитации» Алексей Макарович Смирнов мечтал всю свою жизнь. Думая, что на сцене сможет как-то представить своё внутреннее содержание, которое просто никто не хотел замечать.
Мой отец и Макарыч в конце 30-х годов вместе работали в массовке Ленинградского театра Музыкальной комедии. Бессловесно позирующими «пейзанами», служа «фоном» для таких выдающихся мастеров, как Королькевич, Богданова-Чеснокова, Ярон.
Кстати, театр этот проработал в помещении Александринки на Невском проспекте всю блокаду! Позже Королькевич напишет об этом книгу «А музы не молчали». Правда, массовки театра Музыкальной комедии это уже не касалось. Она «рассыпалась» примерно в 1940-м году. Так как состояла исключительно из молодёжи.
Молодёжь жила дружно и весело. И неудивительно! Потому что в массовке служили не только по одиночке, но даже целыми «братствами». Например, мой папа со своим двоюродным братом Иваном Васильевичем. А Алексей Смирнов со своим родным, Аркадием Макаровичем. Не помню, по каким уж поводам, но папа неоднократно подчёркивал, что в труппе театра Алексея не любили, а его младшего брата Аркадия чуть ли не обожали и не носили на руках.
Полагаю, что это связано с матерью обоих братьев. Женщиной, по довоенным воспоминаниям, сильного и сурового характера. Надо думать, первенец ей почему-то невзлюбился!
У меня тоже мать до последних дней утверждала, что у неё родились «неудачные дети». Не знаю, как мама звала Алексея, думаю, выражалась в том же духе, что и Олег Попов, как-то выдавший Юрию Никулину: «Тебе и гримироваться не надо! У тебя без того дурацкая морда!» На что Юрий Никулин навсегда и смертельно обиделся.
Зато младшенький братец Алексея Макаровича - Аркадий стал мамочкиной надеждой и любимцем. А любовь, особенно матери, знаете ли, «заразная штука»! Может быть, определяющая судьбу человека.
И когда в первые же дни Великой Отечественной войны Аркадий погиб, для их матери, так по-разному отличавшей своих сыновей, это явилось не просто ужасным ударом… Страшно сказать, удар усугублялся ещё тем, что не возлюбленный-то сын прошёл всю войну без единой царапины! Словом, мать относилась к своему старшему чуть ли не как к причине и виновнику гибели брата.
А Алексей безнадёжно боролся за любовь матери. Всю жизнь мечтая о том, что, если она холодна к нему самому, то, возможно, полюбит сыгранный им какой-нибудь героический персонаж. Однако, добрых молодцев Алексею Смирнову судьба играть не дала.
Вспоминаю аналогии из своей собственной биографии. Как-то проходил практику в институте ЛенЗНИЭП, который занимал корпус, бывший при Пушкине зданием Министерства Иностранных дел.
В молодости, отрочестве и детстве я периодически очень напоминал Александра Сергеевича в его окололицейские годы.Даже крёстная звала меня «пушкинёнок» В многочасовой очереди на выставку Нади Рушевой в Екатерининском дворце города Пушкина (Царское Село) ко мне неоднократно приближались незнакомые лица, чтобы «незаметно» сфотографировать при соответствующем экстерьере исторического здания Лицея.
Может быть, потому что её крайне раздражал мой «лицеизм», в ЛенЗНИЭПЕ меня очень невзлюбила одна учёная женщина из сектора пространственных конструкций. Но у неё был маленький ребёнок, к которому я приехал со Снегурочкой и с подарком «по профсоюзной линии».
И, странное дело, «Дед Мороз» очень понравился не только ребёнку, но и его маме! На работе женщина бурно делилась восторгом от новогоднего визита и восхищалась «дедушкой». Те из сотрудников, кто был в курсе моего участия в этом деле, недоумевали: «Может быть, ты с кем-то перепутал свой маршрутный лист?» Нет, всё как полагается, у Римских-Корсаковых был, и у этой сотрудницы - тоже.
«Так это ты был, - или нет?» - наконец задали мне прямой вопрос. А сотрудница, не дожидаясь моей реакции, бросилась убеждать товарищей, что нет, никогда, не может быть, а я, дурак, утвердительно кивнул. Бедная женщина долго не могла найти себе места. До сих пор сожалею, что не соврал, желая её успокоить.
…Мама Смирнова не могла «простить» Алексея Макаровича точно так же, как эта женщина - меня. А ему даже никак не удавалось явиться перед ней «желанным Дедом Морозом».
Однажды в Ленинградском аэропорту мой прилетевший папа и улетавший Алексей Смирнов столкнулись «нос-к-носу». Для папы, у которого все были «Лёньки», «Петьки» и «Аркашки», встреча не явилась какой-то особенно радостной неожиданностью. Он постоянно чувствовал вкус к жизни. И радовался ей равномерно. «Привет!» - «Привет!» - «Ну как, женился?» - «Да этого добра…» «Какого добра?» - потом передёрнула плечами моя мама.
Наверное, Смирнов мог бы сыграть Маяковского. За нарочито грубоватой манерностью пряча такую беззащитную нежность, что, только покажи её краешек наружу, мы бы все за неё смертельно испугались! А для меня Смирнов – ещё и барон Мюнхаузен, ищущий подходящую форму для привлечения другого внимания к своей воистину героической персоне. Сути, безжалостно скрытой под впечатлением от видимой фактуры.
Давно собираюсь пронести его портрет с орденами в «Бессмертном полку», но не нахожу такого. Очевидно, Алексей Макарович практически никогда не появлялся на публике в наградах. И, естественно, не закреплял этого в фотографиях. Боялся «бросить тень» на заслуженные им ордена. Он, очевидно, боялся, что награды будут смотреться на нём, « на клоуне», нелепо. Что снизит их достоинство. А что люди воспринимают его положительно только в привычно «комическом» обличьи, он убеждался не раз и в течение всей своей жизни.
…В 1977 году студия Ленфильм проводила свой творческий вечер в Омске во Дворце Культуры. На сцену поднялся Алексей Смирнов со своей знакомой улыбочкой, «носимой на лице и, особенно, на губах». И уже начал что-то говорить… Но вдруг намертво замолк. Словно не в силах вымолвить хоть слово. Пауза затянулась неприлично долго, но зрители приняли это за прикол, и хохотали до слёз. А по лицу Алексея Макаровича бесконтрольно текли слёзы , заливая рот.
…В первом ряду, прямо перед собой, он увидел своего бывшего боевого командира, который один во всей стране, во всём мире, знал о нём, что Алексей Макарович Смирнов – герой и храбрец. И по этой главной для него сути это был единственный на свете родной, самый близкий ему человек, роднее родной матери. В этот вечер Алексей Макарович так ничего и не произнёс. За него и о нём говорил поднявшийся на сцену боевой товарищ.
Прототипом барона Мюнхаузена Алексей Смирнов стал для Григория Горина в фильме «Тот самый Мюнхаузен». Как все гении, Горин брал своё, где находит. Фразу о том, что «смех удлинняет жизнь тому, кто смеётся, и укорачивает тому, кто шутит», автор сценария взял у живого классика современной юмористической литературы Константина Мелихана.
А вот что ещё. Однажды, во время войны отряд, в который входил Алексей Смирнов, преследовало фашистское спецподразделение. Отряд долго уходил от погони по болоту. Наконец, залёг в тине и лежал неподвижно под самым носом у фрицев незамеченным.
Когда стемнело, Алексей Макарович «не выдержал», и поднялся над болотом во весь рост, крупный, увешанный лягушками и ещё какими-то болотными тварями вперемешку с грязью и «водорослями». Вслед за ним медленно начали подниматься и остальные бойцы. От неожиданного зрелища немцы даже не успели разобраться, в чём дело. И, бешено открещиваясь, бросились бежать.
У Горина этот эпизод превратился в патетический монолог барона: «…В том страшном бою с турками, когда погибла половина моего полка! Они загнали нас в это чертово болото, но мы выстояли! Выстояли и ударили с фланга. Но тут мой конь оступился и стал тонуть… Тогда я схватил себя руками за волосы и рванул... Рванул! И мы поднялись над осокой…»
Всеволод Мельников
Фото автора.
