(Так было) В.Ф. Васютину посвящается
23.10.1989 г. Сегодня должны отчалить из порта Восточный по ФАЛ, Феско-Австралиан-лайн (была тогда такая регулярная линия). Первый заход – Япония!
Позавчера нечаянно разыграл начало «Алых парусов»... Вошёл на вокзале в 23-й автобус. В руках чемодан с книгами, рукописями, вещами и огромная сумка с литературой на английском языке и сувенирами для австралийцев.
На кондукторском сиденье – девочка лет восьми. Примостил чемодан около неё, между сиденьями, а она неожиданно возьми и встань: «Садитесь!» Исполненный благодарности, сел, тяжёлую сумку положил на колени и пробормотал, что да, мол, действительно, сундуки тяжёлые, что так, мол, поступают советские пионеры...
Девочка чуть-чуть улыбнулась. Была она светленькая, белолицая, востроносенькая, голубоглазая. Дюймовочка! На ремешке через плечо крест-накрест у неё висела маленькая, почти игрушечная кожаная сумочка. В школу с такими не ходят.
Я подумал: наверное, 6-летняя акселератка едет к бабушке или домой от неё. Потом решил: нет, всё-таки велика она для дошкольницы, да и время было послеурочное уже, третий час. Спросил, далеко ли ей ехать.
– До Второй Речки, – ответила Дюймовочка светлым голоском-ручейком. И я ещё раз подивился, что она уступила мне место. Вторая Речка, заработали мысли, едет после школы, сумочка, так-так, похоже, девчушка в балетной школе там занимается...
– Ты в балетную школу едешь? – полуутвердительно спросил я.
– Да, – несколько удивлённо ответила она.
– Видишь, как я угадал! – похвастал я.
– А как это вы угадали?
– А по глазам твоим... Ты в какой класс ходишь?
– В пятый, – ошарашила она меня.
– А, ну да, – сообразил я, – это по-новому (одиннадцатилетку как раз ввели), а по-старому – в четвертом. Ну и как же теперь быть, в четвертом, получается, ты и не училась. А я, например, в четвертом уже влюбился в одноклассницу. Вот какие у меня воспоминания о четвертом классе на всю жизнь. А тебя, выходит, обидели, ты не сможешь даже сказать так: когда я училась в четвертом классе...
Девочка улыбалась, поблёскивая голубыми глазёнками. Осмелела и спросила:
– А как вы по глазам угадываете?
– Я увидел в твоих глазах настоящую Цель. Ты обязательно станешь балериной, хорошей, известной. Как Уланова. Или как Плисецкая. Вот увидишь.
Она слегка застеснялась, но тут же рассказала, что у них в группе есть девочка Надя Павлова... Я сказал, что она будет лучше, только для этого надо трудиться, балет не признаёт лени.
– Такая длинная дорога, – говорю, – как ты всё успеваешь – и в школу, и в студию, и уроки делать?
Беседа наша всё больше оживлялась. Девочка рассказала, что живёт на Калининской, недалеко от Чуркинской переправы, ездит на автобусе до вокзала, оттуда вот на 23-м. Это час, а то и больше – в одну только сторону...
– А пообедать успеваешь?
– Да. В прошлом году болела, гастрит был, потому что ленилась первое греть...
Я снова сказал, что лень и балет несовместимы. Что если она не будет лениться, то непременно когда-нибудь будет танцевать в Большом театре, в Москве. Она опять что-то спросила о моей способности угадывать по глазам. И я решился, поманил её пальцем и, когда она пригнулась ко мне, шепнул на ушко:
– Знаешь, я немножко волшебник.
– Правда? – очень серьёзно, с лёгким недоверием на личике, спросила она. Я кивнул:
– Правда. Только ты никому дома не говори, а то скажут: это просто какой-то сумасшедший или пьяный дядька.
Она взглянула на меня уже с большим доверием. Глазки на миг ушли в себя. Едва заметно качнула отрицательно головкой:
– Нет, папа так не скажет... Мама да, мама может сказать так. А папа нет.
Разговорились о студии. Я спросил о Васютине. Она не знает его, и я рассказал о книге Ивана Зюзюкина «Люди, я расту!», где есть повесть о Васютине-Лопатине «Учитель танцев». Девочка обрадовалась и заверила, что достанет книгу:
– У меня мама работает на такой работе, что может всё достать.
– Возьми в библиотеке, – посоветовал я, – книжка эта вышла давно, даже мама твоя может не достать. Не всё можно «достать». Ведь мама достаёт что – тряпки всякие, продукты, да?
– Не только, – без всякого кокетства сказала Женя, назвав себя, когда я стал убеждать её, что не обязательно быть Павловой, можно зваться Машей Петровой и стать великой балериной, если не лениться.
Я увидел, как порой раздуваются ноздри вострого носика, и подумал: эта девочка действительно сможет добиться многого.
Дай Бог тебе, Женя, стать Ассолью, как я сейчас невольно стал добрым волшебником из гриновской феерии.
Она сошла на Второй Речке и помахала мне рукой с улицы. Я – ей в ответ.