Кому не нравится — могут валить: из правительства, из бизнеса, из страны
Реплика Владимира Путина о том, что несогласные (нарушающие процедуру) могут уходить в экспертное сообщество, не является, конечно, прямым ответом Дмитрию Медведеву, осмелившемуся выразить несогласие с одной из новых президентских идей (речь о дозволении следователям возбуждать налоговые дела по первому же доносу). Но как симптом она любопытна.
Во-первых, характерно сравнение с Кудриным, к которому Владимир Путин питает некоторую слабость: так иногда честных врагов или, по крайней мере, оппонентов уважаешь сильней, чем сомнительных друзей.
Кудрин, что называется, прямой и честный: он ушел. Не в оппозицию, конечно, как наивно подумали некоторые, а в кадровый резерв. При первых серьезных трудностях его призовут обратно, он может согласиться, а может и подумать, поскольку возвращаться на «Титаник» имеет смысл только в качестве водолаза, но в любом случае он для президента свой.
Относительно Медведева такой ясности нет: при всей лояльности премьер стал заложником собственной двусмысленной роли, побывал любимцем и надеждой системных либералов, а потому его позиция слабей кудринской.
Первый помощник капитана на «Титанике» — всегда главный виновник. Напомню, что на реальном лайнере это был Мэрдок, который как раз нес вахту в момент столкновения и не сумел его предотвратить. Поэтому одни считают его главным виновником происшедшего, другие — героем, спасавшим жизнь многим пассажирам. Сам он погиб, как это обычно и бывает с первыми помощниками.
Но суть, конечно, не в Медведеве, а в пассажирах и низших чинах, которым недвусмысленно дали понять: если кто не согласен, выносить в прессу эти несогласия не следует. Более того, лучше честно покинуть команду.
Это яркая иллюстрация путинского метода — не слишком кровавого, отнюдь не сталинского, но и сугубо нереформируемого, как почти всякая русская власть. Кому не нравится — могут попросту сваливать: никто не будет уничтожать несогласных, если они, конечно, не разоблачают чересчур громко разные финансовые схемы, но и прислушиваться к ним тоже никто не намерен.
Кому не нравится — могут валить: из правительства, из бизнеса, из страны. Мы на «Титанике» никого не держим.
Я редко хвалю Владимира Путина (надеюсь, это не слишком его огорчает), и тем радостней подчеркнуть, что в этом вопросе он совершенно прав. Публичные дискуссии с ним невозможны, конституционные средства влияния исчерпаны, а неконституционные травматичны, и непонятно еще, кому от революции хуже будет.
Пушкин в 1833 году предупредил: когда стихия ополчается против гранита, больше всех страдает бедный Евгений. Оптимальный способ контакта — это максимальное уклонение от него. Таким образом Россия отделится от власти — ибо несогласных становится все больше даже в собственных ее рядах, недавно, казалось бы, монолитных.
Конечно, митинговая активность хороша, поскольку она-то и не позволяет власти окончательно превратиться в Stalin-soft, но возлагать главные надежды на эту активность нельзя было и в самом начале белоленточного движения: задача не в том, чтобы опрокинуть власть и погрузиться в хаос, и даже не в том, чтобы вместо хаоса устроить временную демократию и почти неизбежную многолетнюю диктатуру.
Задача в том, чтобы выстроить альтернативу, и лозунг «Несогласные могут убираться» может и обязан стать нашим главным вектором.
Убираться за границу необязательно, да не всем и хочется, хотя, раз уж речь зашла о статьях отечественного экспорта, главной такой статьей, обгоняющей оружие и промышленные лазеры, является русский эмигрант. Его охотно берут крупнейшие державы, расплачиваясь нейтралитетом, то есть снисходительным игнорированием приблатненных интонаций и сомнительных манер российской власти.
Промышленное производство эмигрантов обоего пола — великих изобретателей, музыкантов, литераторов, компьютерных гениев и несравненных жен — как раз и есть практическое применение лозунга «Слишком умные могут уйти».
Но еще более поточное производство — внутренняя эмиграция, те самые «эксперты», которые уходят в себя или в те сферы жизни, куда не может дотянуться государственная лапа. Иногда эти сферы расположены под самым брюхом государства — в науке, в «оборонке», в дипломатии, где государство вынуждено содержать незаменимых специалистов, которых в силу их незаменимости нельзя трогать.
Иногда, напротив, они свободны именно потому, что никому не нужны: я говорю о гуманитариях всех мастей, о независимых художниках и мыслителях. Этим уходом и определяется так называемая инертность российского общества, которое давно уже игнорирует верхушку при строительстве собственных планов: чем больше несогласных уйдут во внутреннюю или внешнюю эмиграцию, тем быстрее власть останется в одиночестве, без резерва и опоры, хотя и с выдающимся количеством титана.
Весь вопрос в том, хватит ли у несогласных решимости вовремя покинуть «Титаник» — или они до последнего будут надеяться, что в наше гуманное время айсберги перевелись.