«…Нам необходимо как можно скорее освободиться от последствий весьма странного культа Хабарова, мешающего нам восстановить историческую правду об амурских походах Хабарова», – писал в одной из своих последних работ Б.П. Полевой, – доктор исторических наук, исследователь Дальнего Востока.
«Историкам еще предстоит скрупулезно разбираться во всех тонкостях и перипетиях этих вопросов, – вторит ему В.А. Тураев, ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, – пока же совершенно очевидно одно: историческая правда требует объективного освещения многих страниц русского «взятия» Сибири и Дальнего Востока, развенчания многих идеологических мифов, ... вернуть историческим документам их первоначальное содержание».
Знаменитый поход Ерофея Хабарова в низовья Амура в 1651 году завершился победоносным сражением с маньчжурами у Ачанского городка. Правда и сегодня еще продолжаются споры историков о том, где же располагался этот Ачанский городок. Б.П. Полевой в 1960 году как будто бы убедительно доказал, что Ачанский городок находился возле озера Болонь, но Ю.М. Васильев, побывавший там в конце 2001 года с экспедицией Приамурского филиала Географического общества, вновь подверг это сомнению.
Автор настоящей статьи предлагает вниманию читателей материал на основе изучения вновь открывшихся исторических документов и исследований последних лет, который на наш взгляд дают дополнительную и весьма вескую аргументацию в поддержку версии, высказанной в свое время Б.П. Полевым. Совсем по-иному рисуется теперь цель этой экспедиции Ерофея Хабарова, становятся понятными ранее труднообъяснимые его поступки. Чтобы убедиться в этом, обратимся к событиям, предшествовавшим сплаву хабаровского войска к озеру Болонь.
Летом 1651 года Хабаров захватил Толгин городок близ устья Зеи и принудил дауров «принять руку государеву». Почти месяц казаки жили мирно, обосновавшись в городке с намерением остаться там на зимовку. И вдруг случилось неожиданное – 3 сентября дауры совершили массовый побег из улуса с женами, детьми и всем домашним скарбом.
Что же произошло в Толгином городке, где так удачно началось взятие ясака с приведением под руку государеву местных князцов, то есть как раз то, чем и надлежало заниматься Хабарову по воеводской наказной памяти?
Замечательный историк ХIХ столетия П.А. Словцов в своем «Историческом обозрении Сибири» называет набранных Хабаровым участников его экспедиции сволочью. Не подумайте ничего плохого: Петр Андреевич был весьма образованным, культурным и неругательным человеком. Просто слово «сволочь» в те времена имело несколько иное значение, чем сегодня. В этом легко убедиться, заглянув в словарь старорусских слов и выражений. Сволочью в те времена называли людей, сволоченных, собранных в одно место откуда попало. Так ведь оно и было.
Хабаров, называя их «охочими людьми», то есть добровольцами, собирал в свой отряд так называемых «гулящих людей», то есть попросту бродяг, промышленников – тоже по существу бродяг, привыкших к неустроенной жизни, озабоченных лишь добычей и едой; «охочих казаков», – людей с рисково-авантюристическим складом характера, по разным причинам не поверстанных в государеву службу, но желающих в такую службу попасть. Настоящих служилых людей, говоря современным языком – кадровых военных, в отряде было всего лишь полтора-два десятка человек. Можно представить себе, каковы были нравы в хабаровском воинстве, и какая была там дисциплина.
Что оставалось делать такому войску после того, как ясак был взят, и они убедились, что свободной пушнины у аборигенов больше нет? Лучше всего, конечно, было бы двинуться дальше, где можно было разжиться мягкой рухлядью. А если оставаться, так грабить здесь, отнимать у жителей улуса последнее, что у них еще было. Долго ли могли аборигены выдержать такое соседство?
Так думал и сам Хабаров и не скрывал этого. Ведь для него, при его долгах, потеря времени тоже лишь вела к убыткам. В исторической литературе есть упоминание о том, что он говорил казакам, просившим его остаться в городке: «Где мне долги свои взять, а вам, тут живучи, чем долги платить?»
Исследователи теряются в догадках, выдвигая различные версии случившегося. По одной из них, зачинщиком бунта аборигенов был толмач Костька Иванов. Степан же Поляков – предводитель мятежа, который поднимут против Хабарова год спустя казаки отряда, вспоминая эти события, писал, что Хабаров сам явился инициатором побега аборигенов, отпустив одного из аманатов, Балуня, напугав его какими-то действиями, которые он собирается предпринять в отношении его соплеменников.
Так что к месту здесь обе версии. Хабаров своими словами, безусловно, мог спровоцировать грабеж в городке со всеми вытекающими из этого последствиями. Мог быть, причастен к этому и Константин Иванов, правда, совсем с другой стороны. Через год он тоже станет одним из руководителей мятежа против Хабарова, обвинив его в грабежах и насилии. Так что в сложившейся обстановке он вполне мог дать совет улусным людям бежать от Хабарова, как поступил и он сам со своими единомышленниками, год спустя.
Как бы там ни было, но оставаться зимовать в Толгином городке, пишут исследователи, становилось рискованным. Ерофей помнил о судьбе отряда Пояркова, которому пришлось зимовать на Зее в окружении враждебно настроенных дауров, когда дело дошло до людоедства. И потому решил сплавляться дальше вниз по Амуру. Городок он приказал сжечь.
При всем этом есть основания считать, что у Ерофея был свой особый интерес сплавиться в низовья Амура, которым он ни с кем не делился, но который, судя по всему, не давал ему покоя. Об этом говорит тот факт, что, отправляясь из Якутска, Хабаров взял с собой слывшего рудознатцем Федьку Серебряника и гиляцкого князца, привезенного в свое время Поярковым из гиляцкой земли.
Первым из русских людей о серебряной горе в низовьях Амура узнал от эвенков томский атаман Копылов летом 1638 года, находясь в Бутальском острожке. Эвенкийский шаман рассказал ему о существовании большой и рыбной реки Чирколы (Шилкары), в низовьях которой на земле натков есть «серебряная гора Оджал». Копылов направил на поиски этой горы десятника Ивана Москвитина с 30 казаками. Москвитин вышел к берегу Охотского моря, там казаки построили два коча и в 1640 году поплыли вдоль побережья на юг. В устье Уды Москвитин получил новые сведения об Амуре, проживавших там нивхах и нанайцах. Бежавшие из плена женщины-тунгуски рассказали ему, что «были де оне в орде на Омуре реке … там де гора, а в ней – руда серебряная. И тое де руду плавильщики плавят …». Правда пройти в устье Амура Москвитину не удалось, – из-за осенней штормовой погоды и нехватки продовольствия отряд вынужден был повернуть назад.
Вернувшийся из похода Василий Поярков в расспросных речах тоже говорил, что в низовьях Амура, по сведениям местных аборигенов, находится «серебряная гора Оджал».
Правда и в наши дни исследователи-историки порою сомневаются в том, что в горе Оджал у озера Болонь было серебро, даже заявляют, что серебра там нет на сотни километров вокруг. Но, как говорится, дыма без огня не бывает. Ведь не без оснований же два столетия спустя знаменитый исследователь Приморья В.К. Арсеньев писал в своем путевом дневнике: «Люди оджал родились и жили на берегах озера Болона, где в древние времена добывалась серебро-свинцовая руда. Утес с рудой назывался Оджал-Хонкони, а озеро Болон – Оджал». На утесе когда-то располагался чжурчжэньский военный пост, охранявший гору…». К слову сказать, протекавшую возле той горы протоку, поселившиеся там позже русские люди называли Серебряной. Есть и другие, более весомые свидетельства того, что у озера Болонь водилось серебро, – карта месторождений полезных ископаемых, составленная в 1911 году знаменитым геологом Э. Анертом.
Воевода ли Францбеков рассказал Хабарову о сведениях, которые принесли из своих походов Иван Москвитин и Василий Поярков, или он сам почерпнул их у казаков, ходивших с ними в походы, неизвестно. Но он, без сомнения, знал про серебряную гору в низовьях Амура и был намерен проведать это место. Из расспросных речей вернувшегося из похода Василия Пояркова Ерофей знал, что дауры называли весь Амур Шилкою, говорили, что Шилка впадает в море. Дючеры же считали великой рекой Сунгари и были убеждены, что именно она идет до самого моря, а Шилка лишь её приток. Лишь жители низовьев реки называли реку Амуром, но относили это название и к Уссури, полагая, что Сунгари является лишь её притоком. В свете этих представлений Хабаров считал, что «серебряная гора», о которой говорил Москвитин с Поярковым, находится где-то в низовьях Амура, ниже устья Уссури.
У предприимчивого Хабарова, о корысти и неудержимом стяжательстве которого свидетельствует немало сохранившихся документов, был собственный интерес к этому месту. Посудите сами: мог ли он остаться равнодушным к известиям о горе Оджал, имея при себе надежного проводника и «специалиста» в лице Федьки Серебряника, не стремиться как можно быстрее попасть к этому месту?
Помня печальный опыт Пояркова, Хабаров не стал дробить отряд и не посылал вперед разведки. Сплавлялся всем войском, готовый к любым неожиданностям. Сто восемьдесят верст Хинганского ущелья прошли без остановок. Через шесть дней плавания вышли к устью Сунгари. Пополнив грабежом запасы продовольствия в дючерских улусах и взяв у них пушнину, пошли дальше – в низовья Амура. Миновали Уссури, Анюй. Здесь кругом по Амуру жили гиляки (нивхи). Могучая река разбивалась на десятки больших и малых проток и стариц.
У озера Болонь казаки увидели крупное поселение. Хабаров писал потом: «И сентября в 29 день наплыли улус на левой стороне, улус велик … служилые и вольные казаки … в том улусе усоветовали зимовать…» В другой своей челобитной в 1655 году, уже находясь в Москве, уточнял: «… плыл вниз по реке с войском, пришел в Отщанский улус … улус своими людьми за боем взял и городок поставил». Правда, по поводу ставления городка Степан Поляков в челобитной, подписанной шестьюдесятью казаками, писал иное: «… почал он, Ярофей, зимовать, не поставя ни острогу, ни крепости, … а пушкам ни роскатов, ни быков не поставил, а поставил среди улицы просто». Нет сомнений в том, что остановка у озера Болонь не была случайной, лишь потому, что, как писал Хабаров, «вольные казаки усоветовали ему там зимовать». Ерофей намеревался поживиться здесь серебром.
Нельзя не сказать, что озеро Болонь и его окрестности было в те времена культовым местом, весьма почитаемым проживавшими там племенами. Культовый комплекс на одной из сопок недалеко от озера сохранился до наших дней, – каменная глыба, издалека похожая на камлающего шамана. Утверждают, что вокруг неё часто наблюдаются разного рода аномальные явления, – вспышки света в ночи, плазменные шары во время грозы. Сам Шаман-камень изрезан рукотворными бороздками, есть на нем ритуальные рельефные изображения и жертвенники. Окрестные жители говорят, что иногда в очень холодную погоду от камня идет жар и возле него будто бы даже в самую суровую зиму зеленеет трава.
Могли ли аборигены этой земли остаться равнодушными и безропотными, когда в 1652 году здесь появились чужеземцы и стали бесчинствовать, своими действиями оскверняя святые места?
Остановившись в городке, Хабаров, не медля, даже, как видим, не соорудив острожка, послал вниз по Амуру сотню казаков искать добычи. Можно даже предположить, что с этим отрядом Ерофей отправил наиболее любопытных и критически к нему настроенных казаков. 5 октября эта сотня на двух дощаниках под парусами отправилась в низовья Амура «по рыбу для прокорму». Там они нашли гиляцкого князя Жакшура, владевшего тремя улусами с почти тремя сотнями жителей, и захватили в аманаты его сына. Под сына Жакшур дал ясак два сорока соболей. Захватили казаки и всю заготовленную гиляками рыбу.
Чем же занимался в это время сам Ерофей Хабаров? По всей вероятности, он выяснял в это время, не удастся ли здесь поживиться серебром, и был, наверное, разочарован, узнав, что добыча руды там велась лишь в древние времена. Трудно сказать, насколько наивны были Ерофей Хабаров и Федька Серебряник в намерении выплавить серебро из сырой руды, к тому же полиметаллической и с малым содержанием желаемого компонента. Федька, конечно, имел какой-то опыт переплавки готового серебра в изделия (нательные кресты и проч), не напрасно же его прозвали Серебряником. Но опыта выплавки серебра из сырой руды он, конечно же, не имел. Такого опыта еще не было ни у кого из русских людей. Кто знает, может быть он даже провел примитивную опытную плавку, не получив при этом положительного результата. Впрочем, надо полагать, Федька все же отобрал пробы руды, – не напрасно же Ерофей взял его в поход. Но уж конечно не для того, чтобы передать эти пробы воеводским властям.
Дальнейшие события освещены в исторической литературе довольно подробно: нападение на казачий городок ачанов, гиляков и дючеров и их разгром, потом – атака маньчжурского отряда и не менее успешное отражение этой атаки. Правда единственным источником информации об этом явилась лишь собственная отписка Хабарова якутскому воеводе. В изветной челобитной Полякова, подписанной шестьюдесятью казаками, об этом нет ни слова, как будто они и не были участниками этих событий. Это конечно же не вызывает сомнений в победе над богдойцами, которую признали и сами маньчжурские власти, но вызывает целый ряд вопросов у исследователей в части достоверности описания деталей сражения. Впрочем, это выходит за рамки нашего повествования.
Нельзя, однако, не сказать о том, как обошелся Хабаров с аманатами, под которых казаки взяли ясак, – сыном гиляцкого князца Жакшура и братьями дючерского князца Кечи с их улусниками, которых привели из карательного похода Дунай Трофимов со Степаном Поляковым. Сыну Жакшура и братьям князца Кечи Хабаров поотсекал руки, а потом повесил их на виду у местных жителей, чем вызвал недоумение даже у ближайших своих сподвижников. Всех других аманатов порубил.
Можно ли в свете этих действий расценивать пребывание Хабарова в Ачанском городке с целью призвать местное население в русское подданство и закрепить эту территорию за Россией? Разумеется – нет!
Послание с описанием событий, произошедших на Амуре, Хабаров отправил лишь полгода спустя, с устья Зеи. В отписке якутскому воеводе он ни словом не обмолвился о том, что городок, где его атаковали маньчжуры, расположен возле горы Оджал. Косвенно это подтверждает мысль о том, что он все же взял там пробы руды, надеясь выплавить из них серебро, но не намерен был делиться этими сведениями с воеводой Францбековым. Зато, демонстрируя свою лояльность и усердие по проведыванию серебра, подробно извещал воеводу о серебре и золоте в Никанских землях, – сведениях, полученных им от плененного китайца («царя богдойского служилого человека Нюлгуцкого города, именем Кабышейка»): «И яз Ярофейко того мужика роспрашивал: при какове де то золото и сребро месте родятся? И тот мужик сказал: родится де то золото и серебро: есть де река пала из болот, а впала устьем в море, а та река невелика, на той реке есть Камень, и в том де Каменю та золотая гора, а ломают ту руду золоту ломами железными, и у той де золотой руды стоит город каменной да и служилые люди живут многие на той же реке пониже того Камени, и в той реке находят в раковинах жемчуг, да и серебро на той реке родится; да и в иных местах в той Никанской земли серебро родится во многих местах, а золото родится в одном месте, и из той де Никанской земли во всей орде в Богдоеве земле золото и серебро, и шелк и камки и всякие узорочья, а в иных землях яз де не слыхал про золото и про серебро что родится, опроче Никанские земли».
Не афишировал Ерофей своего интереса к горе Оджал и перед людьми своего отряда, поскольку нет об этом упоминаний ни в изветной челобитной Полякова, изобилующей обвинениями Хабарова в корысти, ни в отписках других казаков.
В 1653 году Хабаров, как известно, был арестован прибывшим на Амур государевым посланником стольником Дмитрием Зиновьевым и доставлен в Москву. Федька же Серебряник остался в амурском войске Степанова, был участником сражения с богдойцами на Сунгари в 1654 году, вместе со всеми оборонял Кумарский острог, и стал свидетелем прибытия к войску отряда Федора Пущина, спустившегося с Аргуни, где по информации енисейских служилых людей из отряда Петра Бекетова тоже когда-то добывалось серебро. Причиной, заставившей Пущина уйти с Аргуни к амурскому войску, была пустынность и бесхлебность этих мест, грозившие отряду голодом. В те дни было много разговоров о серебре и местности, где побывал отряд Пущина. Без сомнения участником этих разговоров был и Федька Серебряник. Должно быть, именно тогда он узнал о существовании на Аргуни месторождения серебра.
В 1656 году Федор Пущин со своим отрядом был направлен Степановым сопровождать государеву ясачную казну до Тунгира, после чего он снова должен был следовать на Аргунь. Пущин взял с собой и Федора Серебряника. Но случилось так, что на Тунгирском волоке отряд был атакован даурами. Казакам, защищая казну, пришлось с боем отходить к Тунгирскому острогу, при этом в столкновении погибло 27 человек. Казну отстояли, а Федор Серебряник оказался на Лене, так и не побывав на Аргуни.
Вскоре из Москвы на Лену вернулся Хабаров. Несмотря на все его просьбы, на Амур его так и не пустили. Но он не утратил интереса к серебру, не остался в стороне от дел, связанных с месторождением этого металла, теперь уже на Аргуни. Вернувшегося на Лену Федьку он завербовал в свои покрученники, и уже следующей весной отправил его со «спецзаданием» на Аргунь, снабдив всем необходимым.
Последнее упоминание в архивных документах Ерофея Хабарова, Федора Пущина и Федьки Серебряника в связи с аргунскими серебряными рудами относится к 1658 году. Пущину было приказано оправиться с Ерофеем на Тунгирский волок, принять от него казенные вещи и припасы, которые были спрятаны им перед поездкой в Москву, с тем, чтобы доставить их на Шилку воеводе Афанасию Пашкову.
Припасов Хабаров не нашел, – «ямы оказались порозжи». Но не об этом речь. На обратном пути к отряду пристал Федька Серебряник. Он вез в мешке несколько образцов руды, взятой им на Аргуни, показал их Хабарову и тот признал, что руда и в самом деле, «пожалуй, серебряная». Пущин, оказавшийся свидетелем этой сцены, не мог остаться в стороне от такого дела, – тотчас послал казака к якутскому воеводе с просьбой о приказе доставить Федьку в Якутск.
Чем закончилась эта история – неизвестно, но, судя по всему, в Федькиных образцах серебра не оказалось. Впрочем, может быть он просто не сумел его выплавить. Ведь это было далеко не простым делом. После этого еще не раз русские люди будут брать пробы с Аргунского месторождения и все безрезультатно, пока двадцать лет спустя, не расчистят старые копи, не заложат «новые ямы», и не возьмут из них многопудовые пробы из глубины. Лишь тогда, наконец, будет выплавлено из них первое русское серебро.