В исламе святой называется Авлия (овлия), что в переводе с арабского означает «приближенный к Аллаху»
СУФИЗМ
Во всех религиях есть свои пророки и свои посвященные, обладающие тайными знаниями, передаваемыми из уст в уста. Похожи между собой и ордена нищенствующих монахов во всех вероисповеданиях. Все это говорит об общности духовных истин всех религий в отличие от приспособленных к светским «правдам» религиозных догм. Ислам – не исключение, а, напротив, одно из его направлений, суфизм, - яркое тому подтверждение.
Знаменитый суфийский подвижник Хусайн ибн Мансур ал-Халладж (IX-X вв.) открыто проповедовал общность всех религий: «Я думал о различных верах, страстно желая понять их, и счел, что они подобны многим ветвям от одного ствола. Не принуждай же человека предпочесть одну веру другой, ибо это отвлечет его от ствола».
Образно формы познания в суфизме сравниваются с четырьмя жидкостями. Первая форма – постижение явлений мира разумом и пятью органами чувств, она доступна всем и породила науку. Ее символом считается прозрачная вода, которая очищает тело, поддерживает жизнь, но мало что дает человеку.
Вторая ступень – интуитивное познание, где главное - воображение, которое порождает искусство и литературу. Символ этой ступени – молоко - жидкость более питательная, чем вода.
Третья форма познания – опыт пророков и святых суфизма – необычайно яркое внутреннее постижение реальности без ее окраски личными чувствами, что сравнивается с медом, жидкостью не только питательною, но приятною.
Четвертая форма познания – прямое переживание высшей реальности, не доступное ни для органов чувств, ни для интуиции. Этот акт божественного озарения доступен лишь духовному восприятию человека. Все религии мира имеют свои практики на пути к нему, но результат одинаков – небывалый подъем духа, выход на новый уровень познания, обретение истины. Символ этой формы познания – вино, разрушающее догмы и шаблоны земного восприятия.
Этот четвертый аспект суфийского символизма глубоко скрыт от многих любителей поэзии Омара Хаяма. Ими Омар Хаям, Гийаса ал-Дина Умара ибн Ибрахима ал-Хаййама, автор математических трудов, возглавлявший крупнейшую астрономическую обсерваторию, известный врач, суфийский посвященный, нередко возводится в ранг пьяницы. Нередкое заблуждение атеистов-интеллектуалов.
Путь в четвертое измерение к Божественным озарениям одинаково труден во всех религиях - долгое нравственное совершенствование для открытия собственного сердца, как источника и сосуда все объединяющей любви, той любви, в которой все сущее - Бог.
Иным требуется много усилий для достижения такой любви, а иные уже рождаются в сердце с нею. Такие появляются в каждом народе в его самый темный час.
КУНТА-ХАДЖИ – ЧЕЧЕНСКИЙ АВЛИЯ
Кунта Кишиев (1830-1867 гг.) родился в селении Исти-сув, позже родители переехали в Иласхан-Юрт. По преданию, он рос тихим ребёнком, любил уединение, обучался арабскому, а в 18 лет ушел в хадж, во время которого вступил в суфийский орден Кадирия.
То был самый разгар Кавказской войны в Чечне под командованием имама Шамиля с российскими войсками генерала Ермолова. А Кунта-Хаджи в это время призывал к отказу от военных действий, к переходу на мирный путь жизни, из-за чего стал личным врагом Шамиля, призывавшего горцев к газавату против русских.
В результате со стороны имама принимаются решительные меры по запрещению вредного учения. Преследуемый Шамилем Кунта-Хаджи совершает повторное паломничество в Мекку. Оттуда он возвращается через три года, уже после пленения Шамиля и присоединения Чечни к России.
Хотя Шамиль был взят в плен 25 августа 1859 года, но война продолжалась, и только в 1864 году царские войска заняли последний очаг сопротивления – урочище Кбааду (ныне Красная Поляна). Этот день считается датой окончания Кавказской войны.
Вернувшись из Мекки в период этого последнего сопротивления, Кунта Хаджи обращается к народу: «Братья! Нас из-за восстаний становится все меньше и меньше. Царская власть уже твердо укрепилась в нашем крае. Я не верю в разговоры, что из Турции придут войска для нашего освобождения, что турецкий султан желает нашего освобождения из-под ига русских. Это неправда, ибо султан сам является угнетателем своего народа, как и другие арабские правители. Верьте мне, я все видел своими глазами».
Эта была речь глубокого сочувствия к чеченскому народу, находившемуся на грани полного физического истребления при условии продолжающегося тотальное сопротивление после проигранной Кавказской войны в 1859 году. Именно в этом и заключается вся суть его призывов к смирению.
Святому был открыт исход этой войны задолго до ее окончания. Ведь Божественными Откровениями святым дано знать и причины зарождения войн, и их исход. Такое знание – продукт их святости, оно не подвластно уму.
Поэтому Кунта-Хаджи и предлагает смириться с поражением, выполнять требования царской власти. Но он в то же время ставит предел смирению: «Дальнейшее сопротивление властям Богу не угодно! И если скажут, чтобы вы шли в церкви, идите, ибо они только строения, а мы в душе мусульмане. Если вас заставляют носить кресты, носите их, так как это только железки, оставаясь в душе магометанами.
Но! Если ваших женщин будут использовать и насиловать, заставлять забыть язык, культуру и обычаи, подымайтесь и бейтесь до смерти, до последнего оставшегося! Свобода и честь народа - это его язык, обычаи и культура, дружба и взаимопомощь, прощение друг другу обиды и оскорблений, помощь вдовам и сиротам, разделение друг с другом последнего куска чурека".
При этом сам он жил в соответствии с теми истинами, которые излагал публично. На этот счет существует такое предание.
Однажды мюриды (ученики) решили оказать помощь своему учителю. Незаметно пристроившись на кукурузном поле, где Кунта-Хаджи собственноручно совершал прополку, его мюриды начали полоть кукурузу. Обнаружив на своем поле мюридов, он подходит к ним, благодарит за помощь, отделяет линией часть поля, прополотую мюридами, и заявляет, что урожай с части, где не приложен его труд, ему не принадлежит, и он отдаст его бедным.
Он призывал к братству всех мусульман, говорил о недопустимости вражды между ними. Люди с жадностью ловили его слова, проповеди шейха-чудотворца передавались из аула в аул, слушать его приходили из самых отдаленных городских селений.
В связи с этим, уже российская царская власть испугалась растущего влияния святого, в проповедях которого ей померещилось объединение суфиев к сопротивлению. 3 января 1864 года по доносу ортодоксальных мулл и личному распоряжению великого князя Михаила Романова Кунта-Хаджи вместе с ближайшими мюридами был арестован.
Из тюрьмы он сразу написал письмо последователям с просьбой не предпринимать никаких насильственных действий. После чего был направлен на вечную ссылку в город Устюжна Новгородской губернии.
АРЕСТ И СМЕРТЬ
Арест духовного лидера вызвал панику у его последователей. Будь это другой шейх, чеченцы подняли бы восстание и отомстили властям, но Кунта-Хаджи учил их отказаться от насилия. Начался сбор денег для его освобождения, деньги русскими чиновниками брались охотно, но пленника не освобождали.
Тогда его ученики, в том числе женщины, собравшись в Шали, потребовали его освобождения, а затем, побросав огнестрельное оружие, с одними кинжалами направились на позиции царских войск. Пошел слух, что оружие русских не выстрелит, поскольку учитель-чудотворец наполнил его водой. Когда толпа подошла к шеренгам на расстояние 30 сажень, она была расстреляна ружейными залпами и картечью, погибло около 400 человек.
После шалинской трагедии учение было запрещено и ушло в подполье, где при отсутствии духовного водительства приобрело политическую окраску и стало прикрытием в борьбе с Россией. Ненасилие и любовь ко всему живому постепенно выхолостились. В таком виде, по мнению экспертов, оно просуществовало в подполье до новейшего времени и сыграло большую роль в приходе к власти Дудаева и первой чеченской войне. Именем Кунта-Хаджи часто спекулирует и Рамзан Кадыров.
В ссылке Святой провел два года и три месяца. В мае 1867 года по личному указанию Его Императорского Высочества якобы был вынесен приговор о казни Кунта-Хаджи. Однако в архивах и официальных источниках нет сведений, как о приговоре, так и о последних днях его пребывания тюрьме. Но были очевидцы тех событий, русские солдаты, офицеры из охраны.
На сайте Российского исламского университета имени Кунта-Хаджи приводится рассказ одного из них, Ильи Смирнова:
«Дело было весной 1867 года. Я служил в охране заключенных в тюрьме города Устюжино Новогородской губернии. Прошел слух, что из поселения переводят какого-то «басурмана»: очень опасный, как говорили, преступник, из политических. Ему якобы вынесли приговор о смертной казни.
...Один приятель, мне рассказывал, что в камере, где содержится Святой Шейх, происходят странные вещи: он исчезает, потом появляется; его приковывают к стене цепями, чтобы не молился, смотришь, цепи валяются, а заключенного нет. Поднимают тревогу, его находят под деревом на травке: спокойно сидит и что-то шепчет, то ли молится, то ли с Богом или с ангелом общается! А охранника, который первым рассказал об этой чертовщине, отправили в дурдом, не поверили.
А странности-то эти все повторяются и повторяются, начальство стало какие-то меры принимать, решили не менять охранников заключенного, а назначить в постоянную охрану шесть человек, которые будут подменять друг друга. Посторонних к шейху запретили строго-настрого подпускать. Среди этих шестерых оказался и я. Из еды шейху давали кусок хлеба утром и вечером, да воду. Причем передавали это через окошко в двери, так как дверь можно было открывать только в исключительных случаях.
Однажды во время очередного моего дежурства произошло вот что. Я тогда, чего греха таить, задремал, прислонившись спиной к двери, присел и меня сон одолел. Проснулся от сильного удара по голове. Тут же вскочил, огляделся вокруг, никого нет. Подумал, что это очередной приступ головной боли, которая уже несколько лет мучила меня.
Затем услышал шум в камере шейха. Открыл окошко в камеру, смотрю, цепи лежат, а его самого нет. Я в ужасе открыл дверь, забежал в камеру, заключенный как ни в чем не бывало, сидит в цепях и улыбается.
Рукой показал мне, чтобы я рядом присел. А я не имею права один оставаться в камере с заключенным, мой напарник вышел по нужде ненадолго. Попытался объяснить это шейху, а меня как будто какая-то сила заставляет присесть возле него.
Шейх по-русски не говорил и слов моих не понимал так же, как и я его. Он мне жестом показывает: освободи, мол, мне руки и ноги от цепей. Я, как заколдованный, выполнил его просьбу.
Он встал, прошелся по камере, подошел ко мне и долго водил руками по моей голове, да так нежно и ласково, что я, то засыпал, то просыпался. Не знаю, сколько это продолжалось, а когда шейх убрал руки с моей головы, большим пальцем показал вверх, мол, с головой у тебя будет хорошо, и похлопал по плечу.
Я не помню, как вышел из камеры, заковал ли снова в цепи Святого, все было как во сне. Пришел в себя, когда напарник позвал меня во двор тюрьмы. Я вышел, а он мне на небо показывает. И, действительно, было чему удивляться: над городом, как будто от какого-то шара, стояло ярко-зеленое свечение.
Я не мог понять, что же происходит: странные явления в камере шейха, в небе странное свечение...
Я помолился и с охранником вернулся в тюрьму продолжать вахту. А голова-то у меня с того дня так ни разу и не болела. Уж сколько лет прошло, а я и думать забыл, какие сильные боли меня одолевали.
С того дня мы с шейхом вроде как сдружились. Я любой возможностью пользовался, чтобы побыть рядом с ним. Потихоньку из дома приносил ему еду, а шейх от мяса вообще отказывался, иногда кусочек хлеба пожует да несколько глотков воды сделает. На этом его еда и заканчивалась.
Лицо у шейха было очень красивым. Как будто сияние какое-то исходило от него. А в остальном выглядел очень обычно, небольшого росточка, худощавый мужик лет 50-60. Но была в нем какая-то сила, которая притягивала к нему.
Так вот, приговор ему вынесли, а вот почему-то все откладывали его исполнение. То на один день назначат, но по каким-то причинам отложат, то на другой. Так время и тянулось. А что за причины такие были, нам об этом не говорили.
Как-то в середине лета, в июле, числа не запомнил, в караулку возле камеры пришел сам начальник тюрьмы с офицерами, высокими, статными, и сообщил, что завтра, до полудня, приговор шейху приведут в исполнение. О деталях не сообщили нам, видно, это держали в строгом секрете. Я не знал, как именно казнят шейха, но точно было известно одно: его вывезут из тюрьмы за пределы города. Так сказал начальник тюрьмы.
Еще накануне, перед исполнением приговора, охрану шейха усилили, у дверей стояли четыре охранника вместо двух. А меня как на грех назначили старшим этой четверки... Так и пришлось мне быть в карауле, да еще и старшим.
А утром шейху принесли завтрак, такой бывает только однажды, перед казнью: много хлеба, мясо, горячий чай и еще что-то. Я решился нарушить приказ начальства, дать еду не через окошко, а открыв дверь. Подчиненным своим приказал об этом молчать и не впускать никого, пока заключенный не поест.
Шейх от еды отказался, но с удовольствием выпил не спеша кружку чая. Я жестом предложил еще принести, но старик показал рукой, мол, достаточно. И все время улыбался спокойно и ласково. Затем поднялся ко мне навстречу, обнял, погладил по голове и указал рукой на дверь, чтобы я ушел.
Все это время шейх был без цепей. И я решил: пусть старик хоть перед смертью побудет без кандалов, хотя я знал, что такое самовольство начальники не одобрят. Старик будто читал мои мысли и показал на цепи, чтобы я заковал их вновь на его теле. Обнялись на прощание, и я вышел из камеры.
Спустя некоторое время пришла комиссия. Один из ее членов видать доктор, осмотрел заключенного. Потом все вышли. Начальник тюрьмы приказал тщательно закрыть дверь, окошко не открывать и никого больше не впускать до особого распоряжения. Примерно в полдень опять пришли те же люди, что были утром, но уже с конвоем для сопровождения заключенного к месту исполнения приговора.
Приказали мне, как старшему, открыть дверь камеры. Я исполнил приказ и встал по стойке «смирно» у входа. Первым вошел в камеру начальник тюрьмы, чтобы зачитать приговор, и тут раздались крики и ругань. Все вбежали следом за ним в камеру, в том числе и я. От увиденного все опешили: цепи целы, замки не взломаны, а заключенного нет, будто Святого Шейха здесь никогда не было!
Начальник тюрьмы в ярости стал бить меня чем-то железным по голове. Больше ничего не помню, потому что очнулся в госпитале. А шрам от раны так и остался. В госпитале меня лечили около месяца, а когда выписали, то сразу отправили в тюрьму, теперь уже как заключенного.
Начальника тюрьмы уволили, троих охранников, дежуривших в тот день со мной, тоже в тюрьму отправили. Там они давали показания, что я позволил заключенному сбежать, потому что я жалел его, о чем-то подолгу беседовал с шейхом.
Никто не хотел признать Божественную силу, дар шейха, а может быть, делали, вид, что не верили в чудо.
Меня осудили на десять лет тюрьмы, весь срок я отсидел, видать, Бог меня сохранил, да еще и жизнь такую долгую нарек. Здоров, крепок, думаю еще жить, потому и женился (в 100 лет на 45-летней – прим. автора). А Святого шейха по сей день помню. Умирать буду, не забуду его».
Верить или не верить? Но верят и любят сердцем, а не умом, этому учат Посвященные всех религий. Есть мнение, что учение Кунта-Хаджи о ненасилии оказало влияние на философию служившего на Кавказе Льва Толстого, а через него - на Махатму Ганди, который заставил англичан без единого выстрела покинуть Индию после двух столетий колонизации.
Все империи временны, вечна лишь Истина, и памятны во всех народах вестники ее. Авлия Кунта-Хаджи – один из них.
