В сентябре-октябре 2018 года снова печальные слухи о выходе России из Совета Европы стали звучать громче и увереннее. В зависимости от формата выхода, система защиты прав, которую предоставляет Европейская Конвенция по правам человека, либо разрушиться, либо сильно модернизируется (подробный разбор последствий разных вариантов выхода я делала в статье «Россия в Совете Европы: выйти нельзя остаться».
Я не буду рассказывать про большие и не очень компенсации, которые назначает Европейский суд в пользу российских граждан. Назову только сумму: в 2017 году суд взыскал с государства 14,5 миллионов евро в пользу российских заявителей («Надзор за исполнением решений Европейского суда по правам человека». Одиннадцатый ежегодный доклад Комитета Министров, 2017.
Не буду говорить и про терапевтическую роль суда для тех, кто не смог добиться справедливости на родине.
Лучше расскажу про его потенциал, который, к сожалению, наша страна использует крайне редко.
Я много работаю по делам об убийствах и так называемых «насильственных исчезновениях», когда человека похищают неизвестные люди в военной или полицейской форме, после чего он бесследно пропадает. Расследование таких преступлений проводится из рук вон плохо. В постановлениях по таким делам Европейский суд требует от государства-ответчика не только выплатить пострадавшим компенсацию, но и провести нормальное расследование (в терминологии ЕСПЧ – «эффективное расследование»). Требования Конвенции относительно эффективного расследования не запредельны. По сути, это «следственный минимум», который по каким-то причинам российские следователи и дознаватели не смогли (или не захотели?) осуществить.
На примере двух дел я покажу, как российским следователям удается не сделать даже самые простые шаги и чему можно научиться из решений Европейского суда.
Дело первое: Омар Валибагандов против России
Трагедия
Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гипс. Такими словами Семен Семёныч Горбунков из «Бриллиантовой руки» объяснял обеспокоенной жене и знакомым появление гипса на руке. Мы знали: он врал.
Подобным неубедительным образом полицейские объясняли, почему прострелена нога у Омара Валибагандова, жителя Махачкалы (Дагестан), 1984 года рождения: шел по пляжу, нашел пистолет, выстрелил себе в ногу. 22 августа 2013 года около 11 утра Омар поехал на работу в Махачкалу. Но до офиса не доехал. В полдень жена подняла тревогу — не дозвонилась до Омара. Вечером того же дня с номера Омара на телефон его родственника пришло сообщение: «У меня проблемы я на пару дней потеряюсь. Машина во дворе на Ломоносова 15» (орфография и пунктуация здесь и далее сохранены). Родственники поняли: с Омаром случилось что-то серьезное – и начали поиски.
Первая зацепка – машина. Ислам, брат Омара, нашел его черную «Приору» по адресу, указанному в смске, – у дома 15 на улице Ломоносова. Оглядевшись, он увидел камеру на доме напротив.
Посмотрели видеозаписи: машину пригнал незнакомый Исламу человек 22 августа в полдень. Он три-четыре минуты сидел в ней. «Как бы вытирал оттуда отпечатки,» — так позже Ислам объяснил полиции.
Около 16 часов туда же подъехала белая «Лада Калина». Еще один незнакомый Исламу человек подошел к «Приоре» Омара и начал что-то делать возле колеса. Ислам считает, что он положил ключи от машины на пружину переднего колеса.
Родственники продолжали искать Омара. «По истечении нескольких дней мы узнали, что его привозили в Избербашскую городскую больницу утром 23.08.2013 сотрудники правоохранительных сил, где ему оказали медицинскую помощь и потом увезли обратно… Мы просим Вас помочь нам в установлении местонахождения нашего брата», — просил Ислам в заявлении в полицию от 3 сентября 2013 года.
Странное объяснение
Это заявление было не первым обращением по поводу Валибагандова. Ещё 23 августа врач Избербашской больницы Умаров сообщил в полицию, что к ним в отделение доставили человека с огнестрельным ранением. Как полагается по закону, местная полиция отреагировала: трое полицейских выехали на место и «собрали материал», как они позже отчитывались следователю по делу Валибагандова Папалашеву.
В материале было объяснение, якобы написанное Омаром от руки: «Я 22 августа 2013 года примерно 23.30 часу находился на заводском пляжу г. Избербаш неподалеку от домиков отдыхающих. Спускаясь вниз через камни я наступил на какой-то предмет. Посмотрев под ноги я увидел пистолет. Данный пистолет был травматическим. Когда я стал его осматривать то непроизвольно произвел выстрел в заднюю часть ноги… Я покатился вниз, ударился головой от чего потерял сознание… Очнувшись, я поднялся наверх к дороге, где остановил транспорт и попросил водителя отвезти меня в больницу… Объяснение написано мною собственноручно». Ислам, брат Омара, сразу сказал, что заявление написано не Омаром.
Дано
Врач со скорой помощи Галимат Шарапова, которая выезжала на место вызова, рассказала нам следующее: «23 августа в 6:08 из дежурной части поселка Карабудахкент поступил звонок. Дежурным было сказано, что в сторону поселка Ачи-Су есть раненый в сопровождении ФСБ, которого нужно перевезти в районную больницу… На повороте у строящейся мечети стояли два легковые машины, которые сопроводили нас до Ачи-Су, где стояла одна легковая машина и одна машина-микроавтобус белого цвета. Там нас ждали люди ФСБ с оружием и люди в штатском… Из микроавтобуса вывели молодого человека в наручниках, укутанного в одеяло, и посадили в машину скорой помощи. Я села с ним в машину, осмотрела его: были многочисленные ушибы на теле, на голове. Пострадавший был в трусах черного цвета и футболке. На вопрос кто, ответил: Валибагандов Омар Магомедович, 37 лет».
Хирург Умаров, который извлекал пулю из ноги Омара, подтвердил, что в больницу мужчину доставили в наручниках, под контролем полицейских. Среди силовиков доктор узнал начальника одного из отделов избербашской полиции по фамилии Даудов. После операции, по словам доктора, на Омара надели наручники и увели его в неизвестном направлении.
Вот уже пять лет Омара никто не видел.
Найти
Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы наметить план поисков Омара.
Очевидные первые шаги:
— найти человека, который вызвал скорую;
— узнать, кто написал объяснение от имени Омара. Для этого сравнить почерк документа и с почерком сотрудников полиции и следователей;
— просмотреть записи видеокамер из больницы и с улиц;
— допросить Даудова, запросить биллинг его телефона, чтобы понять, кому он звонил утром 23 августа;
— найти гильзу от пули, извлеченной из ноги Омара, провести экспертизу гильзы и пули. Узнать, не выпустили ли эту пулю из табельного (и не только) оружия полицейских и сотрудников ФСБ.
Ни шатко ни валко началось следствие
Сначала в возбуждении уголовного дела по заявлению врача о доставления Омара с телесными повреждениями отказали вовсе. «В материалах имеется расписка Валибагандова, в которой он указывает, что получил тяжкие телесные повреждения по своей небрежности и ни к кому претензий не имеет», — написал дознаватель Папалашев в постановлении об отказе в возбуждении дела от 26 августа 2013 года. Мол, раз сам себя повредил и ушел из больницы тоже сам, то и оснований для возбуждения дела нет.
Родственники не успокоились – постановления об отказе им было явно недостаточно. Они обратились в Правозащитный центр «Мемориал» и в прокуратуру. Наш адвокат начал писать запросы в ФСБ, МВД и опрашивать людей. Благодаря его работе, у нас сегодня есть показания немногих свидетелей похищения, которые в октябре 2013 года еще помнили события августовских дней.
Прокуратура отменила отказ в возбуждении дела только 25 октября 2013 года. В начале ноября дело наконец возбудили.
Ни шатко ни валко продолжалось
Когда возбудили дело, записи с камер запрашивать было уже поздно – они хранятся максимум полтора месяца.
И это была не единственная явная ошибка следствия:
Следователи не установили, кто вызвал Омару скорую. Номер зарегистрирован на некую компанию «ДиК». Директора компании даже не опросили.
Следователи получили биллинг с телефона Даудова и допросили его самого. Но противоречия между показаниями и биллингом не устранили. Следователи так и не смогли найти человека, который написал за Омара то самое объяснение. Говорят, готовую бумагу привезли им полицейские, которые ездили в больницу. А полицейские утверждают, что Омар написал ее сам. Брать образцы почерка у сотрудников полиции, которые дежурили 23 августа, следствие отказалось.
При осмотре места происшествия дознаватель нашел гильзу, но решил не приобщать ее к материалам дела. «Для проверки не нужна», – коротко заключил он. Действительно, чем гильза поможет в расследовании дела?
С 2016 года следствие бездействует. «Мемориал» несколько раз обжаловал бездействие в суде. Суд соглашался с нами, но на эффективность следствия это не влияло.
Европейский суд требует элементарного расследования
Мы надеемся, что, когда ЕСПЧ примет решение по делу Омара Валибагандова, он не просто назначит компенсацию за нарушения Конвенции — но будет рекомендовать провести эффективное расследование дела.
Дело Омара Валибагандова – не первое и не последнее дело Европейского суда, в котором человек пропал после того, как оказался в руках военных или полицейских.
Со свежей официальной статистикой по делам об исчезновениях всё сложно, есть только статистика за 2006-2009 годы. За этот период в Дагестане пропал 671 человек, 60 из них видели в последний раз в окружении людей в камуфляжной форме.
Дагестан не рекордсмен среди республик Северного Кавказа по исчезновениям людей, оказавшихся в руках силовиков. Согласно данным Парламентской ассамблеи Совета Европы, в Чечне за этот же период 287 человек (из 536-ти зафиксированных случаев исчезновений) были предположительно украдены неизвестными силовыми структурами (там же).
Как правило, итогом рассмотрения российских дел по исчезновениям становится не только вывод о нарушении Конвенции, но и требование устранить нарушение статьи 2 Конвенции (право на жизнь).
Устранить нарушение просто – нужно провести тщательное расследование. Европейский суд не требует найти преступников, он требует всего лишь выполнить минимальный набор следственных действий.
Дело второе: Аслаханова и другие против России
Например, знаменитое дело Аслаханова и другие против России (жалобы № 2944/06, 332/08, 42509 10и др., решение от 18 декабря 2012 года). Дело касалось многочисленных исчезновений в Чечне. Суд пришел к выводу о том, что в республике систематически не расследуют исчезновения. Требовал ли Суд что-то запредельное? Судите сами.
Суд требовал:
— дать следователям доступ к материалам о прохождении транспортных средств спецслужб через контрольно-пропускные пункты;
— а также к данным военных и спецслужб;
— дать доступ к материалам уголовного дела об исчезновении человека его родственникам. Здесь я сделаю пояснение. Дела по исчезновениям, как правило, приостанавливают за невозможностью установить преступников. Однако согласно нашему законодательству, когда расследование приостановлено, родственники и их юридические представители имеют право ознакомиться с немногими документами следствия. В деле Валибагандова нам удалось получить материалы только после коммуникации дела Европейским судом. До этого суды говорили нам, что «защитник не вправе знакомиться со всеми постоянно пополняемыми материалами расследования, а по окончании расследования защитник вправе знакомиться со всеми без исключения материалами уголовного дела».
Европейский суд не требует проводить дорогостоящие экспертизы или перекапывать весь Северный Кавказ в поисках тел пропавших. Всё, что требует суд в деле «Аслаханова и другие против России» – дать следователям доступ к документам спецслужб и военных, ведь именно они подозреваются в похищениях, и дать родственникам доступ к материалам уголовного дела. Но именно с выполнением элементарных мер у России возникают проблемы.
Решения ЕСПЧ как конструктивная критика
Согласно данным ВЦИОМ, следователям из следственного департамента доверяют 50% респондентов (данные ноября 2018 года https://wciom.ru/index.php id=236&uid=9418). Если бы решения ЕСПЧ о неудовлетворительной работе следствия власти не воспринимали в штыки, а видели бы в них конструктивную критику (коей они и являются), это пошло бы на пользу всей системе дознания и следствия. А если бы по следам этих решений проводилась работа над ошибками, то система улучшилась бы на глазах. Глядишь, перестали бы появляться поддельные объяснения, как в деле Валибагандова, и следователи начали бы выполнять элементарные следственные действия, которые не выполняют по много лет. Хотя бы по таким страшным событиям, как исчезновение человека, оказавшегося в руках представителей государства.
Марина Агальцова, адвокат, Правозащитный центр «Мемориал»