Как живется в детских домах детям, которым не посчастливилось узнать, что такое материнская любовь и забота? В недавнем прошлом жизнь некоторых из них походила на кошмарный сон, в котором и днем, и ночью они видели пьяных родителей, которым до собственных детей не было абсолютно никакого дела, беспросветную бытовую неустроенность и жуткую антисанитарию.
Перед их глазами мелькали недетские жизненные сюжеты: драки, доходящие до поножовщины; уличный мир, живущий по другим законам; постоянную ругань в доме, где кроме матерных слов и похабных высказываний ничего не услышишь. Неудивительно, что многие из этих детей родились с врожденными дефектами и их определили в коррекционные школы-интернаты. Таких историй тысячи.
Что им дало государство, гарантирующее социальную поддержку детям-сиротам? Видимо, дети, которые не нужны родной матери, оказались не нужны никому. Почему они обречены всю свою жизнь быть изгоями среди других, «обычных» ребят?
Взрослые, которым доверили судьбы этих детей, работающие в детских домах и коррекционных школах-интернатах, порой боятся рассказать правду, как живут дети-сироты, потому что рискуют потерять работу и семейный доход.
А если все-таки человеку, пришедшему работать в детский дом или коррекционную школу, вдруг станет не все равно, и он решится протянуть детям руку помощи?
С молчаливого согласия взрослых
– 5 сентября 2014 года я пришла работать воспитателем 4 класса в КГКСКОУ «Коррекционная школа-интернат для детей - сирот г. Артема», – рассказывает Анна Лашун. – Мне довелось увидеть всего лишь некоторые эпизоды из жизни детей-сирот, которые произвели на меня неизгладимое впечатление.
Директор детского дома говорила, что дети в детском доме обеспечены всем необходимым. Но все это пышные фразы для посторонних ушей не имеют ничего общего с отрезвляющей действительностью. Да, детей кормят нормально, но у них нет игрушек, нормальной одежды, игровые комнаты для развивающих занятий закрыты на замок.
И лишь когда в КГКСКОУ «Коррекционная школа-интернат для детей – сирот г. Артема» приезжает проверка, к ней начинают готовиться, как к парадному выступлению, создают видимость благополучия. Но лишь проверка за порог, все становится на свои места.
Я помню, как мы приехали с адвокатом, чтобы побеседовать с детьми, и ее шокировали заштопанные, несколько раз колготки… Но это лишь маленькая часть того, что мне приходилось видеть каждый день. Элементарно не хватало носок: их приходилось штопать, стирать каждый день и надевать мокрыми. Старшие передавали поношенную, в плохом состоянии теплую одежду детям помладше. Я не поверю, что на одежду детям не выделяют средства.
Я видела детей из других детских домов. Но воспитатели молчали, и дети тоже. Младшие не способны были осознавать происходящего, они принимали это за нормальное положение вещей, а воспитанников постарше запугивал родственник сотрудницы КГКСКОУ «Коррекционная школа-интернат для детей-сирот г. Артема», который работает в правоохранительных органах.
Мой конфликт с администрацией школы-интерната начался с того, что я обращала внимание на все, что происходит вокруг меня по другую сторону – за забором школы-интерната. Ее администрация не допускала никакую утечку информации.
Летом в 2014 году в школе-интернате собрались делать ремонт столовой комнаты. Обилие тараканов в столовой создавало антисанитарию.
Начинание благое, но ремонт, включающий в себя демонтаж пола, делали дети, которым давал указания завхоз. Конечно, воспитанникам, особенно младшим, в школе-интернате скучно, нечем заняться, потому что нет игрушек, и детей – с четвертого по восьмой класс – привлекали к ремонтным работам, якобы с педагогом по труду они делали косметический ремонт.
На самом деле, никого из взрослых с детьми не было, и те работы, которые проводили дети, никак не назовешь косметическим ремонтом. Я видела, как они, срывая пол, обнажали лаги с торчащими наружу огромными гвоздями.
Однажды я пришла на работу и увидела, как мальчик из моей группы ходит в перчатках и таскает бревна. Никого из взрослых при этом с детьми не было, а ведь бревно может покатиться, упасть, причинить травму. Кругом грязно, пыльно. Но никого не волновало то обстоятельство, что недетское это дело – делать ремонт, проводя травмоопасные работы. Да и почему дети должны заниматься ремонтом столовой? Очевидно, на ремонт и привлечение рабочих соответствующих специальностей выделялись денежные средства.
Я подозвала к себе мальчика, усердно таскавшего доски, и спросила, кто его заставил это делать. Он ответил, что их привлек к работе завхоз. Как оказалось позже, использование детского труда в школе-интернате города Артема – не единичный случай. Завхоз, который являлся мужем директора, подобные «эксперименты» практиковал не раз.
Труд детдомовца для обогащения?
В июне 2014 года произошел еще один инцидент. Воспитанник школы-интерната Б. из моей группы неожиданно исчез. Мальчик отсутствовал весь день, никто не знал, где он находится. И когда я не обнаружила его к ужину, то забила тревогу, позвонила директору школы-интерната.
И вдруг, так же неожиданно, как и исчез, мальчик появился: он вышел откуда-то из-за угла и направлялся к нам. Мы с воспитателем из другой группы взволнованно обсуждали исчезновение ребенка. На наши вопросы мальчик ответил, что мыл машины старшего воспитателя Людмилы Петровны Кудашовой.
Как известно, брать детей без соответствующего разрешения и подписания документа о выдаче ребенка нельзя. Тем более, я не знаю, что происходит вне поля моего зрения, каким образом Людмила Петровна использует труд ребенка. Оказалось, что это не первый случай использования детского труда в своих интересах.
Я не собиралась больше молчать. И в этот же день написала докладную на имя директора. На следующий день я попросила зарегистрировать докладную, и через десять минут меня вызвали на ковер к директору школы-интерната. Она упрашивала меня не писать так резко докладную, обещала все уладить.
Я вышла за дверь, сфотографировала прежнюю докладную и написала новую, не сгущая краски – менее экспрессивную, без эмоций. Но в книге происшествий я все-таки написала все, что думаю о поступках педагога школы-интерната, которая являлась старшим воспитателем.
Потом я собралась писать заявление в прокуратуру, и спрашивать, кто из сотрудников, работающих в школе-интернате, подпишется под ним.
Но вскоре меня отправили на выходные дни, а когда я пришла мне устроили чуть ли не допрос. Директор школы «пытала» меня, о чем я собираюсь писать в прокуратуру, пугала, что устроит за мной слежку и будет контролировать каждый мой шаг, и наконец, предложила мне взамен на молчание повышение по карьерной лестнице.
Она сказала, что я смогу пройти двухгодичное обучение в Уссурийске на базе высшего образования и занять место старшего воспитателя. Но я отказалась, объяснив, что мне трудно понять директора, которая сначала собирается следить за мной, а потом повысить в должности, потому что у меня легко получается находить общий язык с детьми.
Я написала заявление об увольнении по собственному желанию, потому что не могла работать в такой обстановке. Вместе со мной пострадала и музыкальный работник школы-интерната Бех Наталья Вадимовна, которая только что устроилась работать. Она также вступилась за детей.
Замкнутый круг отписок
Со слов Н.В. Бех, она стала свидетелем того, как воспитатель коррекционной школы-интерната Ч., заставляя ребенка убирать спальную комнату, пнула его ногой, отчего под глазом мальчика выступил огромный синяк.
Музыкальный работник, увидев синяк под глазом ребенка, принялась скандалить и жаловаться администрации школы-интерната. Директор собрала экстренное собрание, на котором одобрила поступок музыкального работника, сказав, что она единственная, кто не стал молчать о происшедшем.
Но потом директор, предпочла не выносить сор из избы, и о данном инциденте никто в школе не вспоминал.
Но Бех Н.В. не согласилась молчать.
Дальнейшие события развивались стремительно. Бех Н.В. попросили написать заявление об увольнении, хотя она только устроилась на работу, Лашун А.А. уволилась по собственному желанию. Обе женщины обратились в прокуратуру города Артема, в департамент образования, но объективной проверки по их жалобам до сих пор не провели.
– Мы пишем жалобы, – говорит Анна Лашун, – но получаем отписки по поводу всех сведений, изложенных в наших заявлениях. Отписки похожи одна на другую, как будто написаны под копирку.
О том, что старший воспитатель Кудашова Л.П. использовала труд ребенка в своих личных целях – вообще ни слова, хотя мы подробно писали о данном инциденте в своих заявлениях. Бесконечный круговорот отписок продолжается по сей день. С избиением ребенка воспитателем Ч. случился парадокс. Прокуратура пишет ответ, что ребенок играл, прыгая на койке и случайно упал прямо на ногу воспитателя. Таким же образом у него появился синяк под вторым глазом. В материалах проверки по нашему заявлению об избиении ребенка имеется распоряжение директора о привлечении Ч. к административной ответственности, но в документе нет ни росписей, ни печати. Можно ли этот документ считать действительным? А через три месяца после нашего увольнения мы узнаем, что воспитатель Ч. представлена к награждению. Вот такие методы поощрения у администрации школы-интерната?!
Коррекционная школа-интернат города Артема находится неподалеку от дома, в котором я живу. И не так давно я вижу, как три воспитанницы интерната с какими-то бомжами идут в подвал. Зато в отписках на наши заявления генеральная прокуратура пишет, что побегов и уходов из коррекционной школы-интерната нет. Никому нет дела до детей! Разве они нужны нашему государству и обществу?
Даниэла ФОНИНА
От автора:
Я позвонила в КГКСКОУ «Коррекционная школа-интернат для детей-сирот г. Артема». На другом конце повода взяли трубку и сообщили, что я попала по адресу. Но едва абонент услышал, что я журналист, связь прервалась. Быть может, мой малоразговорчивый собеседник не захотел продолжать разговор? Я не знаю… Но на мои дальнейшие настойчивые звонки никто не поднял трубку.
Данную публикацию прошу считать открытым обращением в прокуратуру Приморского края. Требуем проведения проверки по сведениям, изложенным в публикации.