В Замоскворецком суде Москвы рассматривается иск председателя Санкт-Петербургского отделения «Союза пенсионеров России» Бориса Ивченко к телеканалу «Дождь». Истец, который в 4-месячном возрасте оказался в Ленинграде в конце блокады, утверждает, что его оскорбила формулировка вопроса, заданного в эфире программы «Дилетанты» 26 января 2014 года, а именно: «Может быть нужно было сдать город, чтобы спасти тысячи жизней?» За этот вопрос общественность в лице депутатов Госдумы и различных ветеранских комитетов обвинила телеканал в кощунстве, потребовала его закрыть и привлечь к уголовной ответственности. Но в конце концов дело «ограничилось» изгнанием телеканала из кабельных телевизионных сетей и многочисленными гражданскими исками к «Дождю», из которых только один пока дошел до судебного разбирательства.
Корреспондент радиостанции «Эхо Москвы» побывал на заседании 28 мая и в своем репортаже (http://www.echo.msk.ru/blog/akselenc/1329832-echo/) изложил аргументацию истца. Например, представитель истца сказала, что речь идет о спланированной провокации, которую специально организовали накануне празднования 70-летия со дня снятия блокады, чтобы унизить человеческое достоинств и добавила:
«Телеканалу повезло, что внесенные изменения в Уголовный кодекс, касающиеся ответственности за реабилитацию нацизма, не имеют обратной силы. Парадоксальная ситуация: с одной стороны, они принесли извинения за оскорбления; с другой стороны, продолжают считать себя невиновными. Если субъективных мнений миллионы, то они перестают быть субъективными и становятся объективными! Недавние события показали, что мнение народа может пережить такую метаморфозу. Был проведен референдум, у народа спросили его мнение, и теперь у нас есть новый регион в составе России!».
Ивченко, когда настала его очередь заявил:
— Честь и достоинство людей есть основа их мироутверждения о морали и воспитании. Оскорбление этих норм — это есть унижение чести и достоинства! Этот опрос был унижением тех людей, которые насмерть стояли в блокадном Ленинграде. Уничтожение города стало бы уничтожением страны, а значит, этот опрос был бы унижением всего народа страны.
Это пытка. Нельзя стоять на коленях, лучше умереть стоя! Люди старшего поколения представляют из себя духовную основу, корни общества. Вырубая корни, оскорбляя их, мы уничтожаем общество! Это попытка уничтожить суть общества и исказить духовность народа и мышление нового поколения.
Я отстаиваю свои интересы, но мы же с вами знаем о диалектике, индукции, дедукции. Опросы нужно проводить, если они векторно не направлены против сердца общества, его духовности, его содержательности, чести и гордости!
Я понес значительные нравственные страдания, так как постановка вопроса о сдаче Ленинграде нарушила мои жизненные ориентиры. Мы имеем право на дискуссию, но не должны переступать нормы общества и законы».
Кроме того, в заседании приводились выдержки из гневных выступлений депутатов Госдумы и членов Общественной палаты и были представлены распечатки из интернета с подборкой гневных комментариев.
Истец требует выплатить ему 50 миллионов рублей в качестве компенсации морального вреда. Следующее заседание пройдет 4 июня.
В связи с репортажем из Замоскворецкого суда, приходит на ум художественная литература определенного толка, скажем так, весьма сатирическая повесть Владимира Войновича про солдата Ивана Чонкина. Во времена, описываемые в повести, выносили обвинительные вердикты не только суды, но и так называемые «тройки», а самой первой инстанцией были райкомы партии, естественно коммунистической.
На заседаниях райкомов разбирались персональные дела коммунистов. Поведению членов партии давались нелицеприятные оценки, очень похожие на те, что звучат в наше время в адрес редакции телеканала «Дождь». Не буду пересказывать историю учителя Шевчука, которого чихвостили в райкоме, лучше почитайте сами.
Татьяна РОМАНЕНКО.
ВСЕ КАК В ЖИЗНИ
Извлечения из классика.
ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Книга вторая.
........................
– Итак, товарищи, – сказал Ревкин, – нам осталось выслушать два персональных дела товарищей Шевчука и Голубева. Товарищ Шевчук здесь?
– Здесь! – Шевчук вскочил.
– По этому делу докладчик у нас... товарищ Бабцова?
– Да, – сказала Бабцова, полная женщина в темно-синем жакете. Она была секретарем парторганизации в школе, где работал Шевчук.
Она вышла вперед к столу Ревкина и, стоя рядом с ним, зачитала историю преступления Шевчука.
22 июня, гуляя на свадьбе своей дочери и узнав о нападении фашистской Германии на нашу страну, Шевчук допустил политически незрелое высказывание. Товарищи из партийной организации школы, учитывая добросовестную в прошлом работу товарища Шевчука, предложили ему составить объяснительную записку и в письменной форме осудить свое выступление. Таким образом, товарищи проявили чуткость и терпимость к члену своей парторганизации.
Шевчук, однако, оттолкнул протянутую руку и писать объяснение отказался. Невольно у товарищей зародилось сомнение, что высказывание Шевчука не плод политической незрелости, а продуманная линия. Проявляя, однако, гуманность и действуя в духе товарищества, коллеги на очередном партийном собрании еще раз просили Шевчука осознать свою ошибку и признать, что, хотя его высказывание, может быть, и не носило намеренно провокационного характера, объективно оно льет воду на мельницу наших врагов.
Надо сказать, что под давлением товарищей Шевчук несколько смягчил занятую им позицию. Но в основном продолжал упорствовать в своих заблуждениях, считая, что он все-таки ничего особенного, как он выразился, не сказал. Из всего изложенного партийная организация школы выводит убеждение, что товарищ Шевчук не разоружился перед партией и потому не может в дальнейшем носить высокое звание коммуниста. Собрание вынесло решение об исключении т. Шевчука из рядов ВКП(б) и просит райком утвердить это решение.
– Все? – спросил Ревкин.
– Все, – сказала докладчица, складывая очки.
Помолчали. Было слышно, как скрипит перо секретарши, которая вела протокол. Ревкин подождал, пока она кончит писать, и повернулся к обвиняемому.
– Шевчук, вы хотели что-нибудь объяснить, дополнить?
– Да, – сказал Шевчук, еле двигая деревянными губами, – я... собственно говоря... полностью признавая допущенную ошибки, хочу тем не менее обратить внимание товарищей, что мое высказывание никакого враждебного умысла не содержало.
Как это не содержало? – вскинулся Борисов. – Что ж, это, может быть, коллектив нашей организации не прав?
– А что он сказал? – раздался голос с места.
– Что он сказал? – повторил второй голос.
– Да, что он сказал? – настаивал и третий голос.
– Пусть говорит!
– Я, собственно говоря, ничего особенного...
– Что значит ничего особенного? А ну-ка повтори, что ты сказал!
– Я, товарищи, когда услышал о нападении Германии...
– Фашистской Германии, – поправили его с места.
– Да-да, разумеется. Именно фашистской. Услышав об этом, я сказал: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» И все.
– Ничего себе все, – покачал головой лектор Неужелев.
– Да уж, – согласился с ним сидевший рядом военком Курдюмов.
– Значит, ты считаешь, мало сказал? – спросил Борисов. – Побольше б надо было, а? – Он хитро подмигнул Шевчуку.
– Да что вы! – Шевчук прижал руку к груди. – Я не в этом смысле.
– Ну, не в этом, – не поверил Борисов. – Ты что же думаешь, дети тут собрались из детского сада? Нет, брат, тут все стреляные воробьи, и нас на мякине не проведешь. И каждому из нас отлично понятно, что именно ты хотел сказать этими своими словами. Ты хотел сказать, что страна наша вступила в войну неподготовленной, ты хотел бросить тень на мудрую политику нашей партии и умалить личные заслуги товарища Сталина. А теперь будешь нам сказки рассказывать, я, мол, не в этом смысле.
– Между прочим, – – подал реплику военком, – если не ошибаюсь, поговорка насчет Юрьева дня родилась во время введения полного крепостного права.
– Именно так, – подтвердил лектор Неужелев.
– Так вот ты еще на что намекал, на то, что у нас, мол, еше крепостное право к тому же!
– Да нет... да я же...
– Товарищ Борисов, – вмешался Ревкин, – то, что вы сказали, можно считать вашим выступлением?
– Да-да, – сказал Борисов.
– Товарищи, попрошу по порядку. Какие еще будут мнения?
– Разрешите мне, – поднялся прокурор Евпраксеин. Устремив взгляд куда-то вдаль, он начал не торопясь.
– Товарищи, всем известно, что наш строй самый гуманный строй в мире. Но наш гуманизм носит боевой наступательный характер. И проявляется он не в слюнтяйстве и всепрощении, а в непримиримой борьбе со всеми проявлениями враждебных нам взглядов. Вот перед нами стоит сейчас жалкий человек, который что-то лепечет, и было бы естественным человеческим движением души пожалеть его, посочувствовать. Но ведь он нас не пожалел. Он родину свою не пожалел. Я прошу заметить, товарищи, что он эту фразу, которую у меня даже язык не поворачивается повторить, сказал не когда-нибудь, не двадцать первого июня и не двадцать третьего, а именно двадцать второго и в тот самый час, когда люди наши с чувством глубокого негодования услышали о нападении фашистской Германии на нашу страну, вряд ли, товарищи, это можно считать случайным совпадением фактов. Нет! Это был точно рассчитанный удар в точно рассчитанное время, когда удар этот мог бы нанести нам максимальный ущерб.
Прокурор помолчал, подумал и продолжал с грустью: – Ну что ж, товарищи, не первый раз приходится отражать нам наскоки наших врагов. Мы победили белую армию, мы выстояли в неравной схватке с Антантой, мы ликвидировали кулачество, разгромили банду троцкистов, мы полны решимости выиграть битву с фашизмом, так неужели же мы не справимся еще и с Шевчуком?
Среди присутствующих прокатился шум, означавший: да, как ни трудно, а справимся.
........................