Есть ли в России надежда на правосудие или только на разовые послабления по милости сытого хищника?
В стране, разумеется, нет телефонного права, ручного управления и вторжения власти в судебные дела. Но Владимир Путин назвал приговор Илье Фарберу «вопиющим случаем» — и Фарберу осталось сидеть меньше десяти месяцев, а если повезет — он и вовсе выйдет по УДО к Новому году, поскольку отбыл уже более двух третей срока. Никаких новых обстоятельств не открылось, но суд назначил сельскому учителю наказание по нижнему пределу.
Еще до этого к нему в камеру пустили Ксению Собчак, и она смогла взять у него весьма яркое интервью. Впрочем, и до того всем было ясно, что дело Ильи Фарбера — «вопиющий случай». Важно было лишь, чтобы эти слова произнесло конкретное лицо, и лучше бы первое.
Вообще, на фоне резкой военной риторики, беспрецедентных военных расходов, «ориентации на Север», по-джемалевски говоря, в оборонной политике во внутренней получено сразу несколько «сигналов», как это теперь называется, говорящих о смягчении нравов.
С Аксаны Пановой снято обвинение в мошенничестве — дутое, но испортившее уральской журналистке много крови. Дума собирается рассматривать проект амнистии, выйти на свободу могут двадцать тысяч человек, в том числе участницы группы Pussy Riot, которым осталось сидеть по два месяца. Кстати, в их случае сигнал тоже был дан, и тоже недвусмысленный. Правда, Навальный под амнистию не попадает, а Михаилу Ходорковскому, чтобы и надежды не питал, вообще пригрозили третьим делом.
Складывается впечатление, что в делах неполитических или полуполитических (таких, как случай Аксаны Пановой) власть готова если не прислушиваться к обществу — это много было бы ему чести, — то хотя бы не проявлять ненужной кровожадности. Там же, где политика замешана напрямую (взять хоть узников Болотной, не нанесших никому серьезного вреда, если не считать одного поврежденного зуба), государство демонстрирует избыточную, пугающую и непробиваемую суровость.
Амнистировать или в крайнем случае наказывать по нижнему пределу можно только тех, кто не участвовал в политических протестах (убеждения не в счет — гебистов всегда интересуют действия, а в убеждения они не верят, потому что под пыткой убеждения быстро меняются).
Признать или отвергнуть эту концепцию российского правосудия можно будет очень скоро. В Чертановском суде Москвы начинаются прения сторон по делу Даниила Константинова, обвиняемого в убийстве случайного прохожего, при наличии у Константинова твердого алиби. Можно как угодно относиться к его убеждениям (он один из учредителей Фронта национального спасения, участник движения «За честные выборы», националист, отказавшийся от сотрудничества с центром «Э» и тогда же предупрежденный о возможных последствиях); очевидно лишь, что представленные защитой доказательства его невиновности — притом свидетелей проверили на полиграфе, подтвердившем их честность с вероятностью 99,9%, — непробиваемы.
С жертвой он знаком не был. Мотив для убийства не выявлен. Материалы по делу Константинова широко присутствуют в Сети, его дело стало предметом нескольких депутатских запросов (один из них подал Александр Хинштейн, не слишком склонный к филантропии), его поддерживают не только соратники (как называют единомышленников в националистических кругах), но и убежденные либералы. Потому что очень уж, простите за цитату, вопиющий случай.
Дело Константинова — тот оселок, на котором проверяется нынешняя российская ситуация: либо человека можно вырвать из пасти, развернув широкую общественную кампанию и предъявив его фото, на котором он в окружении семьи сидит в момент убийства на другом конце города, либо он тем уж виноват, что участвовал в движении «За честные выборы».
Пребывание в Координационном совете российской оппозиции — такое же отягчающее обстоятельство, как диабет, когда любая царапина превращается в нагноение. Убеждения Константинова меня в этом случае волнуют так же мало, как и гебистов, — важен факт их наличия.
Я не утверждаю, что оппозиционность сама по себе гарантирует моральную чистоту, но в случае Константинова фабула дела очень уж явно разваливается, да и о том, что он получал угрозы, его друзьям было известно задолго до обвинения в убийстве. После прений сторон Константинову предстоит сказать последнее слово, и, вероятно, еще до Нового года его участь будет решена. Потом, конечно, возможны апелляции — но тогда и конъюнктура будет другая.
Однако диагноз российской ситуации — есть ли в ней надежда на правосудие или только на разовые послабления по милости сытого хищника — будет поставлен в Чертановском суде. И хорошо бы этот суд освободил политзэка Константинова.
А уж потом мы с ним выясним наши теоретические разногласия.