Сталин, цифры

14 марта 1946 года тов. Сталин сообщает в газете «Правда»: «В результате немецкого вторжения Советский Союз безвозвратно потерял в боях с немцами, а также благодаря немецкой оккупации и угону советских людей на немецкую каторгу около 7 миллионов человек». Позже Хрущев скажет о 20 млн — и будет шок. Вполне лояльный к Сталину (и уж точно нелояльный к Хрущеву) Л. И. Брежнев сдвинет оценку далеко за 20 млн. Не так давно казенные патриоты заговорили о 39 млн — но это уже явный перебор.

Речь не о «настоящей» цифре (хотя это чрезвычайно важно), а о том, что случилось с государственной статистикой, раз данные расходятся в три-четыре раза. Ни в одной из развитых стран такого нет. Не было и в дореволюционной России. Расхождения в оценках, естественно, имелись — но примерно в десять раз меньшие.

Начнем с эксперимента над собой. Припомните, каковы были безвозвратные потери царской России в Первой мировой войне? Боюсь, без подсказки мало кто скажет. Хотя, кажется, куда как естественно сравнить Первую мировую со Второй. Но не получается: в коммуникативной памяти отсутствует точка отсчета. Ни в школе, ни в вузе, ни по телевизору нам об этом не рассказывали. Хотя на самом деле вполне доброкачественная статистика имеется. В том-то и фокус: в действительности есть, а в массовом сознании нет. Цифры (равно как и их отсутствие) — отражение норм социального быта.

Чтобы не наводить тень на плетень, сразу скажем, что современная оценка потерь советского народа во время Великой Отечественной войны (около 27 млн) получена методом демографического баланса. Специалисты по возможности аккуратно сравнили данные довоенных переписей с послевоенными и, пересчитав по годам, установили, что при сохранении нормальных условий смертности и рождаемости в стране к концу 1945 года должно было бы быть на 27 млн взрослого населения больше, чем оказалось в действительности. Причем 15—16 млн из этого исчезнувшего сверхнормативного объема — мужчины призывного возраста. Метод не слишком строгий, но другого, имея в виду отвратительное качество учета, пока не придумали. Откуда Сталин взял свои 7 млн — неведомо. Ни источника, ни метода подсчета он не раскрывает — и это тоже к вопросу о нормах.

Что же до Первой мировой, то наиболее серьезные исследователи — в том числе царский генерал Н. Н. Головин, советский демограф Б. Ц. Урланис и задолго до него Е. З. Волков — независимо друг от друга дают оценки смертельных потерь русской армии в интервале от 1,7 до 2,0 млн. В среднем 1,8 млн плюс-минус 10 %. То есть жертв было на порядок меньше, а точность учета на порядок выше.

А потом со страной и описывающей ее статистикой что-то случилось. Поменялись нормы.

О чем думал советский человек, читая в газете, что 99,9 % избирателей в очередной раз отдали голоса нерушимому блоку коммунистов и беспартийных? Скорее всего, он вообще ни о чем не думал. И не должен был. Ведь заведомо ясно, что подобное физически невозможно: кто-то в командировке, кто-то заболел, а кто-то (таких было немало, уж точно более 1 %) фальшивые выборы проигнорировал… Число оставалось неизменным на протяжении десятилетий. Это государственная статистика? Вроде бы да. Соответствует ли она социальной реальности? В каком-то смысле тоже да. Только реальность немного странная, с отчетливым привкусом виртуальности. Цифры в ней отражают не материальную действительность, а желаемый образ; исполняют не аналитическую, а символическую роль. Отчасти даже сакральную.

Вернемся к военным потерям на основе такого дистиллированного источника, как прижизненно изданная книга И. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза».^[1] В ней собраны все публичные выступ­ления вождя по теме. Они заведомо не искажены его сторонниками или противниками после смерти. Сопоставим фрагменты, украшенные цифрами (для наглядности они выделены мною курсивом).

На параде 7 ноября 1941 года он говорит: «В Германии теперь царят голод и обнищание, за 4 месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат, Германия истекает кровью <…>. Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть годик, — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».^[2]

Через год, в приказе Наркома Обороны № 345 от 7 ноября 1942 года, читаем: «За время войны Красная Армия вывела из строя 8 миллионов вражеских солдат и офицеров».^[3]

Еще через год, в докладе «26-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции» 6 ноября 1943 года: «За истекший год немецко-фашистская армия в боях на советско-немецком фронте потеряла более 4-х миллионов солдат и офицеров, из них не менее 1 миллиона 800 тысяч убитыми».^[4]

По мере того как дела на фронте выправляются, оценки вражеских потерь становятся сдержанней. Приказ Верховного главнокомандующего № 220 от 7 ноября 1944 года: «В историческом сражении на белорусских землях войска Красной Армии наголову разбили центральную группировку немецких войск в составе трех армий, перебив и пленив при этом 540 тысяч немецких солдат и офицеров. В битве на Юге <…> советские войска истребили и взяли в плен более 250 тысяч немецких солдат и офицеров».^[5]

Приказ Верховного главнокомандующего № 5 от 23 февраля 1945 года: «За 40 дней наступления в январе—феврале 1945 года <…> Германия потеряла 350 тысяч солдат и офицеров пленными и не менее 800 тысяч убитыми».^[6]

Приказ Верховного главнокомандующего № 20 от 1 мая 1945 года: «В результате этих наступательных боев Красной Армии немцы потеряли в течение трех-четырех месяцев более 800 тысяч солдат и офицеров пленными и около миллиона убитыми».^[7]

Итак, если устранить пересекающиеся интервалы времени, суммарных потерь убитыми, ранеными и взятыми в плен у гитлеровцев набегает почти 16 млн. Что сей цифровой орнамент значит в действительности? Да ничего он не значит. Разве что в самом начале войны, когда дела шли особенно скверно, Сталину приходилось компенсировать реальные провалы совсем уж нереальными сочинениями. Германия голодает, истекает кровью, «еще полгода, может быть годик».

Эмпирический факт заключается в том, что вождь завышает победные показатели так же легко, как занижает потери. В несколько раз — за милую душу. И ни у кого не возникает вопросов — вот что самое главное. Кажется, куда проще: сложить победные реляции по годам и вежливо поинтересоваться: а не слишком ли мясисто у вас выходит, уважаемый товарищ? Неужели среди 190 млн (?) тогдашних советских людей не нашлось никого, кто способен провести такую несложную операцию на пальцах? Нет-нет, что вы: социальные нормы не позволяют. Во-первых, пальцев жалко: оторвут раньше, чем закончишь подсчет. Во-вторых, кто, кроме следователя НКВД—МГБ, станет слушать?

В 1949 году Главлит выпускает секретный «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати и по радио». К опубликованию запрещено приблизительно все, что касается Великой Отечественной войны: от боевого опыта соединений частей и подразделений ВС (§ 96) до количества мобилизованного населения (§ 97), потерь в людях (§ 98) и в технике (§ 101), числа инвалидов (§ 100) и пр., включая данные о потерях врага и поставках по ленд-лизу. Нам объясняют, что это все для защиты от шпионов потенциального противника. Который, однако, о ленд-лизе и своих потерях информирован получше нашего. Что же тогда обороняем и от кого?

ЭПОС И ПАФОС

В Средние века военные конфликты описывались в терминах героического эпоса. Без цифр, с упором на эмоции. «Несметные рати…» «Бысть сеча велика…» «Тела людские аки сенные громады…» «Реки три дни кровию текаху…» Примерно со второй половины XVIII века под влиянием европейского рационализма расплывчато-пафосное описание реальности в России замещается структурированным знанием. Развивается язык картографии — более точное понимание пространства. Летописные предания заменяются документированной историей — приходит более точное понимание времени. Замечательные слова-формула Пушкина о Карамзине как о первом нашем историке и последнем летописце фиксируют этот переход.

К концу XIX века российская история, картография, математика, литература, естествознание и пр. стоят уже вровень с лучшими мировыми образцами. Это касается и государственной статистики, скромная задача которой — обеспечивать страну реальными данными о положении дел.

А потом происходит почему-то обвал. «Реки три дни кровию текаху» — крепко сказано. Но сколько все-таки было потерь? Героический эпос не знает ответа. Он обслуживает более архаичную социокультурную среду и даже не очень улавливает сам смысл вопроса. Ясно же тебе сказано: много было! Тьма! «Тела людские аки сенные громады…» Но, главное, наша взяла… Понял?

Так устроена вся революционная романтика, которая тоже очень не любит конкретных вопросов. Стало ли парижанам лучше жить под властью Парижской коммуны? Марксистский эпос ответа не знает. И не желает знать. Сам вопрос кажется ему отвратительно обывательским и буржуазным.

Великий Октябрь обещал землю крестьянам, мир народам и хлеб голодным. Ну и? Хотелось бы знать, что с результатами… На практике наблюдаем небывалую Гражданскую войну, небывалый голод и небывалый вывод земли из крестьянской собственности под контроль партийно-колхозной номенклатуры. Но в коммуникативной памяти это эра светлых годов. Она описана эпическими фигурами Мальчиша-Кибальчиша, Павлика Морозова, Павки Корчагина, матроса Железняка, В. И. Чапаева и доброго дедушки Ильича, чаевничающего с ходоками. Конкретные данные о достижениях и их демографической или экономической цене отсутствуют.

Хотя тоже не бином Ньютона: сравнить перепись 1897 года с переписью 1926 года, проверить цифрами воинского, санитарного, сельскохозяйственного, эвакуационного и прочих видов ведомственного учета и пересчитать по годам. Задача трудоемкая, но божественных откровений не требует. Только квалификации, упорства и добросовестности.

Именно такую тихую, но очень важную работу проделал работник Госплана Евгений Захарович Волков в книге, изданной в 1930 году.^[8] Его вывод: если бы не империалистическая и Гражданская войны, то «мы получим по всему населению 188,0 млн душ вместо фактических 157,8 млн <…>. Эта „цена“ выражается в безвозвратных физических потерях населения СССР за период с 1 января 1914 года по 1 января 1930 года по всему населению в 30,2 млн душ, из коих на сельское падает 27,4 млн душ и на городское — 2,8 млн душ».^[9]

Надо оговориться, что дореволюционные цифры у него пересчитаны под уменьшившийся в сравнении с царской империей контур РСФСР/СССР, так что сопоставление корректно. Новые социокультурные нормы эту корректность скоро забудут.

Волков человек умный. И того же ждет от читателя. 30,2 млн — суммарная оценка демографического дефицита (недобора) от всех несчастий за 16 лет, с 1914 по 1930 год. Для него не проблема рассчитать по отдельности негативный вклад империалистической войны и Гражданской войны, включая революцию, эмиграцию, красный и белый террор, голод, болезни и пр. Но он знает, что идея «превратить империалистическую войну в гражданскую» принадлежит не кому-нибудь, а лично вождю большевиков. Поэтому сообщать, каким количеством душ народы СССР расплатились за воплощение ленинской мечты, умный Волков не спешит. Он и так сказал больше, чем следует.

Суммарный недобор с 1914 года равен 30,2 млн. Смертельных потерь царской армии в Первой мировой войне, по его же сводке, — никак не более 2 млн (точнее: до 0,7 млн погибших в бою или в частях вскоре после боя; до 1,0 млн умерших от ран позже в госпиталях; еще 0,16 млн умерших там же от инфекционных заболеваний и 0,18 млн погибших в плену). Вычесть одно из другого и сообразить, что Октябрьская революция с ее ближайшими последствиями стоила стране не менее 28 млн жизней (30,2 – 2 = 28,2), — это уж вы сами, пожалуйста.

После 1930 года работа Е. З. Волкова в СССР не переиздавалась и не цитировалась. Никто из советских ученых его расчеты не пытался опроверг­нуть. Их просто изъяли из коммуникативной памяти. Заменили революционным эпосом.

НЕДОБОР И ПОТЕРИ

«Смертельные потери» и «демографический дефицит» (недобор) — существенно разные понятия. Потери — это когда люди жили себе, работали и вдруг перестали жить. Из-за войны, голода, эпидемий, репрессий… Дефицит совсем не то. Он определяется балансовым методом, как разница между демографическим ожиданием и актуальным результатом. У Волкова демографическое ожидание для 1930 года превысило актуальный результат на 30,2 млн. Это не значит, что таковы были реальные смертельные потери: в оценку по умолчанию входят миллионы неродившихся из-за войны и голода детей, которые должны были бы появиться на свет при нормальных условиях — да не появились. Ибо условия оказались ненормальными.

Корректнее было бы сказать, что страна не потеряла 30,2 млн, а их недополучила. Но в 1930 году советская демографическая наука о таких тонкостях еще не слишком задумывалась. А позже тем более.

Это важно. Когда демографы говорят, что ленинско-сталинская эпопея стоила народу 100 с лишним млн человек, они, как правило, имеют в виду именно недобор. Когда советские патриоты им яростно возражают, что задокументированных смертей на самом деле было в два (или в три-четыре — в зависимости от патриотического темперамента) раза меньше, — они имеют в виду физические потери. Сам по себе уровень дискуссии, когда критики плоховато понимают, против чего восстают, говорит о невежестве как норме быта. В условиях естественных академических свобод недоразу­мение было бы преодолено и забыто еще лет 80 назад. К сожалению, условия в СССР оказались глубоко неестественными и в этом отношении тоже.

Проблема отнюдь не теоретическая. По состоянию на 1900 год Россия и США (в современных границах) были практически равны по населению: и там и там около 75 млн. При этом у нас темпы роста были заметно выше. Оптимистичнее были и демографические ожидания — взять хотя бы завышенный расчет Д. И. Менделеева в его замечательной работе 1906 года: 594 млн к 2000 году (в границах всей Российской империи).

Допустим, бог с ним, с Менделеевым и его линейным прогнозом. Сравним элементарные актуальности. В России на 2020 год 146 млн населения и выраженная тенденция вниз. В США 331 млн и столь же выраженная тенденция вверх. И там и там за 120 лет зафиксирован рост. Но у нас в лучшем случае двукратный (при изначально более благоприятных условиях), а у них в четыре с лишним раза. Кстати, если по формуле Менделеева пересчитать его прогноз под площадь современной РФ, получится около 305 млн к 2000 году. Судя по реальным американским достижениям, ничего сверхъ­естественного; вполне могло бы быть. Да и вообще академик был далеко не так прост, каким его сегодня изображают, и расчеты свои строил на осторожных и вполне разумных допущениях. Не его вина, что ХХ век в России вывалился далеко за рамки разумного.

Недополученные за годы великих свершений десятки миллионов сограждан сегодня были бы куда как кстати. Из 156 тыс. сельских населенных пунк­тов, зафиксированных переписью 2010 года, в 10 % постоянное население равно нулю, в четвертой части проживает не более 10 человек и только в трети сел и деревень живет более 100 человек. Пока центральная власть в очередной раз шумно поднимается с колен, обезлюдевшее пространство продолжает полегоньку дичать.

Вот как раз чтобы уберечь народные массы от подобных пессимистических размышлений, из советской коммуникативной памяти и были вычеркнуты ключевые статистические реперы. Эта вдумчивая работа началась сразу после Октябрьской революции: к лету 1918 года были запрещены 470 буржуазных газет и журналов. Затем последовали «философские пароходы», расстрелы попов, репрессии против «бывших» (большинство из них были неплохо образованы) и кадровые чистки по принципу социального происхождения. С тех пор советский образ жизни изображается простыми и оптимистичными красками народного лубка. Цифры используются в качестве украшения; воспринимать их как отражение объективной реальности — значит, просто не понимать сути происшедших изменений.

Чтобы откат к средневековому эпосу воспринимался как норма, приходилось упорно работать и с аудиторией. Периодически пропускать ее между серпом и молотом, вычищать слишком грамотных и не позволять гражданам впадать в грех рационального умствования.

ЦУНХУ. ПЕРВАЯ ФАБРИКА ТРОЛЛЕЙ

В 1926 году по первой советской переписи в стране проживает около 147 млн человек. Из них 54 млн детей в возрасте до 15 лет. Непропорционально много, 22 млн совсем маленьких, менее четырех лет от роду: демографический след НЭПа. Рождается в год свыше 5 млн младенцев; умирает около 2 млн — главным образом стариков. Итого средний прирост более 3 млн человек в год. Всплеск отложенной рождаемости — благодарная реакция социума на отказ от норм военного коммунизма. По данным того же Е. З. Волкова, динамика населения до НЭПа была такова^[10]:

За шесть лет после Октябрьской революции страна физически потеряла примерно 9 млн граждан, в среднем по 1,5 млн в год. При этом демографический недобор был в два с лишним раза больше: до Первой мировой ежегодный прирост составлял около 2,5 млн, в 1916 году он снизился практически до нуля, а с 1917 года народу, поднятому на последний и решительный бой, стало вообще не до деторождений. Вместо ожидаемой прибавки 2,5 млн в год — убыль 1,5 млн. Итого среднегодовой недобор около 4 млн человек.

Пять лет протоптавшись в кровавом тупике, даже такой несгибаемый марксист, как Ленин, начинает подозревать, что заехал со своей диктатурой пролетариата немного не туда. Хозяйство в агонии, в стране лютый голод. Нечем кормить не только население (трудности обывательских масс большевиков не слишком тревожат), но, главное, армию и партийную бюрократию — опоры режима. В Кронштадте восстали революционные матросы; на Тамбовщине — разоренные крестьяне. Еще одного восстания режим может и не выдержать. Цены растут на 30 % в месяц. Если без поправок на две деноминации в 1922 году, курс деревянного советского рубля к дореволюционной твердой валюте составляет 1 к 50 трлн. По культуре менеджмента и достигнутым результатам — чистое Зимбабве пополам с Венесуэлой. Вдохновлять трудящихся рассказами про исторические преимущества социализма становится все трудней.

Делать нечего. С 1922 года вождь, закусив губу, возвращает твердую конвертируемую валюту, открывает рынок зерна, разрешает частную собственность и торговлю. Короче, НЭП. Через два года, согласно закрытым партийным сводкам, прирост промышленного производства достиг 57 % (!), объем сельскохозяйственной продукции вырос в 1,4 раза, потребительские цены снизились на 20 %, поступления в бюджет в пересчете на твердую валюту увеличились в разы. Поднялись и реальные зарплаты.^[11] Голод отступил, как страшный сон.

Демограф Волков фиксирует отклик народа на временное возращение советской власти в рамки вменяемости.^[12]

Даже если оставить в стороне бухарско-хивинский трофей 1924 года, среднегодовой прирост за время НЭПа и его демографического эха устойчиво превышает 3 млн человек. Недобор, напротив, стремится к нулю: население, вернувшись к нормальным условиям жизни, с удовольствием реализует весь свой детородный потенциал до донышка. Сколько может рожать, столько и рожает. На свет приходит суперпоколение НЭПа. Им тов. Сталин в 1941—1945 годы будет затыкать бреши в своих стратегических планах.

Если НЭП с возвратом к частной собственности дал такие убедительные результаты, зачем было его душить? Если Октябрьская революция привела к таким чудовищным потерям, зачем было ее затевать? Вопросы рациональные, следовательно, глубоко чуждые революционному эпосу/пафосу. Чтобы их не возникало, в массовом мышлении должны отсутствовать реальные цифры. И вместо них присутствовать нереальные. Только и всего.

ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ПЯТИЛЕТКИ

Даже если осторожно предположить некоторое снижение темпов, страна, разогнавшись в годы НЭПа, была вправе за две следующие мирные пятилетки рассчитывать на прибавку минимум 30 млн человек: 10 лет × 3 млн/год = 30 млн. Или, отталкиваясь от репера 150,5 млн на 1 января 1928 года, ожидать к концу 1937 года более 180 млн населения. Госплан, исходя из этой нехитрой логики, с шумом и громом столько и запланировал на конец второй пятилетки: 180,7 млн человек. Скоро эту цифру пришлось вымарывать из коммуникативной памяти: НЭП кончился, начинается коллективизация, а вместе с ней голодомор.

В январе 1934 года на XVII съезде ВКП(б) Сталин сообщает, что население Союза выросло «со 160,5 миллиона человек в конце 1930 года до 168 миллионов в конце 1933 года». Это эпическая ложь: в действительности к концу 1933 года 168 млн и близко не было. Читатели советских газет воспринимают ее как реальность — откуда им знать?

Однако в Центральном управлении народно-хозяйственного учета при Госплане (ЦУНХУ), выслушав выступление вождя, испытали священный ужас. Как пишет в своих воспоминаниях тогдашний начальник сектора населения ЦУНХУ М. В. Курман (в СССР его мемуары не издавались, они доступны лишь в Интернете)^[13], цифра, названная Сталиным, «расходилась в сторону завышения против нашего исчисления миллионов на восемь». Начальник ЦУНХУ Н. Осинский (старый революционер, статистик с дореволюционным стажем, академик, первый начальник ВСНХ) добился аудиенции и получил от Сталина не слишком вежливые разъяснения: мол, «он сам знает, какую цифру называть». Впрочем, после беседы в печатном варианте сталинского доклада численность населения была уменьшена на миллион против устного выступления.

Статистики оказались в ситуации, которую сегодня назвали бы когнитивным диссонансом. С одной стороны, великий Сталин, который не ошибается. С другой — уж в своей-то узкой специальности они тоже кое-что понимают и точно видят, что такого количества людей в стране нет. В начале 1937 года проводится перепись населения. В январе новый начальник ЦУНХУ Иван Краваль (дерзкий Н. Осинский уже в отставке, но пока еще не посажен — успеется) письменно докладывает правительству, что получается 156 млн человек без контингента НКО (Красная армия) и НКВД (ГУЛАГ). И Краваль и правительство отлично знают, что планом на 1937 год было намечено 180,7 млн. Дело отчетливо пахнет керосином, правительство косится в сторону, отдуваться за свою предательскую цифру Кравалю приходится в одиночку. В середине марта он пишет докладную записку уже лично Сталину. Врать ему он не смеет — а, пожалуй, зря; вождю требовалось именно это. Щедро добавив 6 млн за счет военнослужащих и заключенных, Краваль с трудом натягивает 162 млн общей численности. Это катастрофа: ведь еще три года назад, на «съезде победителей», тов. Сталин сообщил про 168 млн (в устной форме — 169). Куда вредители дели 6—7 млн?! Не говоря про ожидаемый прирост…

Черт бы драл этих статистиков вместе с их цифрами! Еще 4 декабря 1935 года «Правда» опубликовала речь тов. Сталина на совещании передовых комбайнеров, где была сказана знаменитая фраза: «У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее. <…> Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трех миллионов душ. Это значит, что каждый год мы получаем приращение на целую Финляндию. (Общий смех.)».

И вот вместо ежегодного приращения на целую Финляндию (вождь, поскольку лучше знает, какую цифру давать, потчевал комбайнеров темпами 7—8-летней давности, когда на закате НЭПа годовой прирост действительно превышал 3 млн) ЦУНХУ имеет наглость рапортовать о физическом сокращении. Это после победоносной коллективизации и индустриализации! Явная идеологическая диверсия…

В своей записке Краваль сообщает, что особенно болезненный провал зафиксирован на Украине, в Казахстане, в Поволжье и в черноземной зоне России, Азово-Черноморском крае, Северо-Кавказском крае, Куйбышевской, Воронежской областях. В Саратовской области вообще беда — минус 23 %. В АР немцев Поволжья — 14,4 %. В Курской области — 14,3 %… Наивная попытка начальника ЦУНХУ объяснить потери в главных житницах страны «относительно большим, по сравнению с другими областями, процентом выселенных за пределы областей кулацких элементов» главного читателя, скорее всего, только сильней разъярила.

Короче, организаторов переписи Л. Брангендлера (Бранда) посадили и погубили в лагере, а О. Квиткина (он проводил и перепись 1926 года) расстреляли. Покрывавшего их вредительскую деятельность И. Краваля арестовали вскоре после его злополучной записки, расстреляли в сентябре 1937 года. М. Курмана как мелкую сошку посадили на десять лет, а потом, после войны, еще на пять. Н. Осинского (В. В. Оболенского), чтобы впредь не задавал вождю глупых вопросов, арестовали осенью 1937 года вместе с сыном Вадимом за организацию фашистского путча в интересах Германии, Польши и Японии. Сына расстреляли в декабре 1937-го, отца допрашивали еще почти год, заставили дать показания на процессе Рыкова—Бухарина (март 1938-го) и убили только в сентябре того же года. На место Краваля командовать злополучным ведомством поставили Ивана Верменичева — человека не столько из науки, сколько из ГПУ—НКВД. Его, впрочем, тоже арестовали в декабре 1937 года, на полгода позже Краваля, и расстреляли в феврале 1938 года.

А как иначе, если вокруг сплошь клеветники и иностранные агенты?! Не могут обеспечить духоподъемную цифру, столь необходимую для сплочения трудящихся масс и укрепления народной власти. Пережитки прошлого, саботажники и очернители.

Третьим по счету Иваном — после Краваля и Верменичева — командовать ЦУНХУ был поставлен Иван Саутин. Этот политику партии и правительства понимал правильнее, по-быстрому провел новую перепись и уже в феврале—марте представил Молотову и Сталину свежие данные: насчитали 167,3 млн! Наверху, однако, дали понять, что маловато будет. И правда, выходит, с января 1934 года (XVII съезд, в отчетном докладе 168 млн) население не только не росло, но даже сокращалось! Ушлый Саутин начальственный пас ловит на лету и сразу обнаруживает еще 3,2 млн душ, якобы выявленных при контрольном подсчете дополнительных бланков. Итого на 1939 год стало 170,5 млн граждан. Усталые, но довольные товарищи расходятся по домам.

Они славно потрудились. Из коммуникативной памяти вычищены не только цифры вредительской переписи 1937 года, но и официально провозглашенный план обеспечить к концу второй пятилетки 180,7 млн из рабоче-крестьянского расчета по 3 млн в год. Забыть, забыть проклятую арифметику! Ведь как ни крути, если вождь на XVII съезде насчитал 168 млн, то со всеми саутинскими натяжками за вторую пятилетку прибавилось лишь 2,5 млн, в среднем по 0,5 млн в год. В шесть-семь раз слабее, чем при НЭПе; в пять раз слабее, чем при Николае Кровавом…

В действительности все было проще и хуже. Прямые потери от коллективизации 1930—1934 годов едва ли менее 8—10 млн. Что же касается демографического недобора, то, отталкиваясь от 160 сталинских млн к исходу 1929 года, в сравнении с его же (уже сильно раздутыми) 170,5 млн на 1939 год недобор за десять лет составил более 20 млн человек. В самом льготном для вождя режиме счета выходит, что за две победные пятилетки среднегодовой прирост составлял никак не более 1 млн в год. В два с половиной раза хуже, чем при царе. В три с половиной раза хуже, чем в счастливое время НЭПа.

Что прикажете делать? Понятно что: вычеркнуть и забыть. Уничтожить вместе с носителями коммуникативной памяти. Еще в 1934 году был предусмотрительно разогнан Демографический институт АН СССР (его научный лидер, 41-летний В. В. Паевский легко отделался — умер от инфаркта в день закрытия). В том же 1934 году систему учета населения вместе с ЗАГСами передали из ведения райисполкомов под контроль НКВД. Увы, не помогло: народ продолжал предательски вымирать, подрывая победную поступь. Из шести руководителей статистического ведомства в эпоху эпических свершений с 1930 по 1940 год пришлось расстрелять пятерых: В. П. Милютина, С. В. Минаева, В. В. Оболенского (он же Н. Осинский), И. А. Краваля, И. Д. Верменичева. Счетовод — такая опасная профессия! Лишь шестой по счету, И. В. Саутин, сумел осознать всю глубину партийной диалектики и успешно воплотил в жизнь лозунг тогдашнего госплановского гуру, академика С. Г. Струмилина: «Лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие».

СКОТСКАЯ ИСТОРИЯ

Какими бы невеждами ни были депутаты XVII съезда, они всё же знали четыре правила арифметики, видели, что происходит в регионах, и помнили цифры, ранее звучавшие с партийных трибун. Своим существованием они (и люди и цифры) представляли прямую угрозу эпическому образу вождя и его харизме, которая сплачивала советский народ и вела его от победы к победе. Поэтому их тоже пришлось стереть с карты будней кровавой тряпкой: они слишком много знали.

97 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на «съезде победителей» в 1934 году, за последующие три-четыре года были истреблены — 70 %. Чего только не сделает настоящий вождь ради народного счастья (и удержания власти)!

Подчеркнем еще раз: наша тема — не репрессии и даже не фальсификат, а устройство социокультурной среды, которая подобную манеру политического менеджмента готова воспринимать как норму. Ну да, такое непростое время… Обострение классовой борьбы… Кругом враги… А делегатам поделом: нечего было разрушать великую империю и потом путаться под ногами у тов. Сталина, который ее восстанавливал…

Что произошло с понятием нормы в головах людей, всерьез принимаю­щих подобные доводы? Ладно классовые враги, но цифры-то за что? При последних Романовых чиновники тоже порой вызывали начальственное недовольство и попадали в немилость — но никогда к стенке или в зиндан. Тем паче целыми когортами. Подобный стиль органичен скорее для средневековых эмиратов, султанатов и халифатов — но никак не для европейских монархий Нового времени. Включая многократно заклейменную Сталиным российскую «тюрьму народов».

В очередной раз убеждаемся, что после 1917 года (в особенности после 1930-го) поменялись нормы — с европейских на азиатские. И сразу настал невероятный прогресс — если верить официальному эпосу. Лишь этот прогресс (если верить ему же) позволил СССР совершить могучий индустриальный рывок и победить во Второй мировой войне.

Проблема в том, что верить в такое способна лишь социокультурная среда, низведенная до варварского уровня. 90 лет назад она послушно верила, что коллективизация укрупняет землепользование, внедряет новую «высшую технику», повышает производительность труда колхозников и улучшает их быт. В то время как в действительности несколько миллионов умерли от голода при суммарном демографическом недоборе более 20 млн.

В крупных странах-конкурентах тема массового голода как демографического фактора со второй половины ХIХ века вообще неактуальна. Голод 1891 года, горячо любимый советской пропагандой как иллюстрация гибельности царизма-капитализма, в действительности отразился в одномоментном сокращении демографического прироста с 1,6 до 0,8 млн (к 1893 году прирост восстановился до 1,6 млн/год и потом устойчиво поднимался год от года до 2,5 млн перед Первой мировой войной). В краткосрочном сокращении прироста, но не в небывалом провале в зону отрицательных значений на несколько лет кряду, чего дважды сумели добиться лишь Ленин со Сталиным!

Но мы об этом не знали и не знаем — вот что главное. Что же до реальной производительности труда, то в колхозах она резко упала вместе с душевыми показателями производства и потребления.

Обобщив данные по животноводству, скупо размещенные Сталиным в отчетных докладах, и сведя их к принятому в сельскохозяйственной статистике стандарту «крупного рогатого скота» (одной головой КРС считается одна корова или лошадь, три свиньи, десять коз или овец), несложно восстановить динамику исторических свершений коллективизации в области животноводства:

Поголовье условного КРС в СССР (млн голов)^[14]

Или, исходя из собственных сталинских цифр (мера их завышения остается неизвестной), в военном 1916 году на душу населения приходится чуть более 0,8 условной единицы КРС в живом весе. А после двух пятилеток мирных социалистических преобразований в 1938 году остается чуть менее 0,6. Стоит отметить максимум 1928 года (прощальный привет от НЭПа) и минимум 1933 года (коллективизация). Сведения об особо кошмарных для сельского хозяйства 1931—1932 годах вождь в своих докладах благора­зумно опускает. И никто, конечно, не спрашивает. Так же как никто не смеет провести элементарную операцию сравнения его же процентных данных на съезде 1930 года с натуральными значениями, неосторожно представленными на съезде в 1939 году.

Поскольку очищенные от эпоса цифры и описанная ими реальность бьют в глаза, тешить народы сказаниями про повышение уровня жизни уже не получается. С приходом гласности (или с уходом страха) акыны средневекового эпоса вынуждены менять пластинку. Оказывается, нет, товарищи! Примите новую вводную. Колхозы внедрялись вовсе не ради всеобщего процветания и счастья, о которых так убедительно рассказывали эпические кинополотна типа «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки» или «Поднятая целина». Коллективизация и связанные с ней потери были необходимы, чтобы на основе «надрывной эксплуатации крестьянства» (выражение А. А. Проханова) построить могучее здание промышленной сталинской державы, которая только одна и могла противостоять Гитлеру.

Ну, хорошо. Раз голодомор был необходим для индустриализации — рассмотрим поближе индустриализацию.

ТУРУСЫ НА КОЛЕСАХ

В докладе на XVIII съезде партии в марте 1939 года тов. Сталин приводит таблицу под названием «Рост промышленности СССР и главных капиталистических стран за 1913—1938 годы».^[15] Для простоты сократим ее до трех ключевых строк — этого достаточно.

«Из этой таблицы видно, — говорит тов. Сталин, — что наша промышленность выросла в сравнении с довоенным уровнем более чем в девять раз, тогда как промышленность главных капиталистических стран продолжает топтаться вокруг довоенного уровня, превышая его всего лишь на 20—30 процентов».

Увы, нет. Из этой таблицы видно нечто совсем другое: как глубоко деградировали отечественная статистика и политэкономия. Любой имеющий за плечами среднюю школу, глядя на подобный материал, обязан был бы задать два элементарных вопроса:

1. В каких единицах измеряется объем промышленности?
2. В каких границах идет сопоставление?

Вопросов никто не задает, а сам тов. Сталин до разъяснений не снисходит. Допустим, можно догадаться, что объем экономики измерялся в деньгах — другого мерила, способного совместить километры рельсов, тонны угля и киловатт-часы электричества, просто не существует. Но в каких деньгах? Дореволюционный русский рубль конвертировался на мировых рынках, имел внятный обменный курс и вполне годился для корректного сравнения российской, германской и американской экономик. Но Сталин, естественно, оперирует советским деревянным дензнаком — хотя об этом умалчивает. Советский рубль не конвертируется, адекватного обменного курса не имеет и потому может демонстрировать какие угодно темпы роста: напечатайте при неизменном объеме производства в пять раз больше рублей — будет пятикратный рост в денежном выражении. Напечатайте в десять раз — будет десятикратный…

Вместо очевидных вопросов аудитория реагирует бурными, продолжительными аплодисментами: 908,8 %! Вон как мы их уделали!

Так устроен мир советских норм. За его границами все (может, за исключением «полезных идиотов» из левой интеллигенции) прекрасно понимают, что сравнение неустановленных площадей с помощью неопределенно растяжимой денежной шкалы — заурядная профанация. Раз она воспринимается на ура — значит, страна утратила навыки критического мышления и аде­кватного восприятия действительности. Только и всего.

Если эти рассуждения покажутся слишком умозрительными, подумайте над более простой задачей, поднятой самой жизнью. Царская Россия («отсталая», «избяная» и т. п.) в близкой геополитической ситуации (Германия и Восточная Европа в противниках, Англия, Франция и США в союзниках) воевала с немцами практически на равных. Во всяком случае, три года держала их за тысячу верст от Москвы. И, если бы не Октябрьская революция и Брестский мир, вместе с союзниками вышла бы бесспорным победителем по той простой причине, что Антанте хватило сил добить Германию и без русских. А с их помощью тем более.

Теперь, внимание, вопрос. Если в течение 25 лет промышленное производство в Германии «топталось вокруг довоенного уровня», а в советской России вымахало в девять раз, как же так вышло, что в 1941 году немцы за четыре месяца дошли до Химок, а Ленинград взяли в блокаду через десять недель? То ли советская власть на редкость бездарно распорядилась плодами феерического промышленного (и сельскохозяйственного и демографического тоже!) роста. То ли феерический рост был дутым. Какие еще варианты? В любом случае расплачиваться пришлось населению, потери которого оказались на порядок бо`льшими, чем в Первую мировую. В отличие от Британии, где вышло ровно наоборот (потерь в десять раз меньше), хотя она воевала с Гитлером дольше и первые полтора года практически в одиночку — пока Сталин активно помогал Гитлеру.

Как насчет когнитивного диссонанса?

Применительно к задачам нашего небольшого исследования вывод прежний: с эпическими процентами что-то явно не так. Это не цифры, а елочные игрушки — добрым советским людям на радость. Но все-таки хотелось бы оценить реальные итоги индустриализации.

Метрикой, которую почти невозможно фальсифицировать, служит эксплуатационная протяженность железных дорог. Проценты условного топлива, миллионы населения и триллионы деревянных рублей легко раздуваются и приукрашиваются. А рельсы — вещь простая. Они либо есть в ландшафте, либо нет. По нарисованным далеко не уедешь.

Для России с ее размерами железнодорожный транспорт был и остается ключевым. Его экономическое и стратегическое значение (в советские годы особенно) трудно переоценить. Партия и правительство уделяют ему первоочередное внимание, как обороне. То есть отрасль базовая, просто так не отмахнешься. К тому же железнодорожное строительство интегрирует в себе все достижения индустриализации: сталь—чугун—электричество—уголь—бетон, технологии, преимущества планового социалистического менеджмента, кад­ры и т. п. Комплексный показатель.

Наконец, железные дороги — символ и воплощение индустриальной эпохи, лучшее свидетельство промышленной мощи страны для конца XIX — начала XX века. В постиндустриальную эру они понемногу вытесняются сетями автомобильного, трубопроводного, воздушного транспорта, но это будет потом. А для довоенных пятилеток они — объективный и трудно искажаемый критерий настоящей индустриализации. Той самой, ради которой — как нам объясняют — вождь был вынужден погубить несколько миллионов крестьян.

Если бы советские пропагандисты, вместо того чтобы гнать пургу, интересовались реальной историей своей страны и читали собственных классиков, они бы знали, что В. И. Ленин в замечательной работе «Развитие капитализма в России» (глава VIII, «Образование внутреннего рынка») констатирует, что с 1865 по 1890 год русская железнодорожная сеть выросла более чем в семь раз, по относительным темпам обгоняя Англию, но пока еще отставая от Германии. «С 1865 по 1875 г. средний годовой прирост русской жел.-дорожной сети составлял 1,5 тыс. километров, а с 1893 по 1897 — около 2,5 тыс. километров».^[16] И тут же неподалеку он с одобрением констатирует, что капиталистическая Россия демонстрирует «истинно американские» темпы роста. Это правда, и честная дореволюционная статистика тому подтверждением.

На рубеже XIX и XX столетий (уже за рамками ленинского исследования) средний прирост отечественной железнодорожной сети в течение пяти лет держится еще выше — на уровне 3 тыс. км/год, занимая твердое второе место после Америки и понемногу ее догоняя. Германия уже далеко позади. Общий промышленный рост перед Первой мировой войной составляет около 10 % в год. Идет быстрая и, главное, реальная индустриализация, ворота для которой открыли либеральные реформы Александра II, царя-освободителя. С начала ХХ века ленинская формула насчет «истинно американских» темпов понемногу устаревает: капиталистическая промышленность Российской империи растет уже быстрее американской. То же самое и с населением.

Понятно, все это на фоне низкой отсчетной базы и накопленной отсталости: в Западной Европе и США промышленная революция началась на два-три поколения раньше. На языке объективных дореволюционных цифр дело выглядит так. В начале 1880-х годов (после реформ прошло 20 лет) России принадлежит всего 3,4 % мирового промышленного производства, а США — 28,6 %. К 1913 году доля Америки составляет 35,8 %, а России — 5,3 %.^[17] Да, очень скромно. Но ведь речь о динамике, а она измеряется десятилетиями.

Переводя на русский, Америка за 30 предвоенных лет нарастила свою глобальную долю на четверть, а Россия на две трети. И каждая десятая процента не с неба падала, а отбиралась в жесткой конкурентной борьбе у более развитых соседей. Рост российской и американской долей означает снижение доли Британии (с 26,6 до 14,0 %, практически вдвое) и Франции (с 8,6 до 6,4 %, на четверть). Доля Германии, будущего военного противника, тоже подросла — с 13,9 до 15,7 %, но заметно меньше, чем у русских: примерно на одну десятую.

Сильно засидевшись на старте, пореформенная Россия за два поколения разбежалась быстрее всех в мире. Но у коммуникативной памяти свои законы: эпос, усвоенный смолоду, важнее материальной действительности.

После революции железнодорожное строительство переживает катастрофу — вместе со всей промышленностью. У советского человека представления об этом крайне неопределенные. В 15-м томе Большой советской энциклопедии (2-е издание, 1950-е годы, эпоха борьбы с безродным космополитизмом) есть обширная статья «Железнодорожный транспорт». Там патриотично указано, что в 1913 году «Россия по протяжению железных дорог (св. 70 тыс. км к 1913, без Финляндии) находилась на 1-м месте в Европе и 2-м — в мире, впереди Франции, Германии и Англии».^[18]

Прекрасно, спасибо. А как дела у СССР? Простите, Энциклопедия не знает. В статье поразительным образом нет ни одного прямого или косвенного указания на протяженность железнодорожной сети в каком-либо конкретном году советской эпохи. Сравнить не с чем. Сам И. В. Сталин упомянут двенадцать раз, плюс еще пять раз цитируются его мудрые высказывания о значении железнодорожного транспорта. Показатели В. И. Ленина скромнее: четыре цитаты и четыре упоминания. Перечисляются новые ветки — с названиями, но без длины. Единственное, что можно с грехом пополам отнести к протяженности, — бестелесное сообщение, что, согласно решениям XIX съезда партии за пятую пятилетку (1951—1955 годы) «намечено построить и сдать в постоянную эксплуатацию новых железных дорог примерно в 2,5 больше, чем в предыдущей пятилетке». Еще раз спасибо, но тогда хотелось бы знать, сколько было построено и сдано в предыдущей пятилетке. Нет, опять нельзя: много будешь знать, скоро состаришься.

В 1958 году, уже после смерти Сталина, издается справочник «СССР в цифрах» — маленькая кумачовая книжица. Там указано, что на 1956 год протяженность советской железнодорожной сети составляет 120,7 тыс. км. И та же таблица сообщает, что на 1913 год в царской России было всего 58,5 тыс. км путей.^[19]

Вот те на! А как же Энциклопедия, где на тот же 1913 год указано «свыше 70 тыс. км»? Впрочем, в любом случае среднегодовой прирост советской сети получается заметно слабее, чем при царе на рубеже XIX и XX веков.

Странно и неприятно. Где блистательные плоды индустриализации и планового социалистического хозяйства? Понятно, большевикам мешали две мировые и одна Гражданская войны, но ведь они — если верить революционному эпосу — подняли народы на последний бой как раз для того, чтобы высвободить дремлющие силы и обеспечить невиданные темпы. Разве нет?

Последний бой, растянутый на три поколения, мы видим. Как и его прискорбный итог. А вот с индустриальными темпами какая-то незадача. Ведь, по здравом размышлении, еще был интервал 1913—1917 годов, когда железные дороги тоже, наверно, строились — и точно не под руководством Ленина—Сталина. Плюс к тому после 1939 года в состав СССР вошла часть территорий Польши и Финляндии, Прибалтика, Бессарабия с Северной Буковиной, где наверняка имелись какие-то рельсы. Что же остается на годы собственно индустриализации?

Статистика молчит, стиснув зубы. Отыскать в открытой советской печати данные о длине магистральных путей на 1917 год (корректная точка отсчета для социалистических свершений) невозможно. Зато во время поисков удалось выяснить, почему в БСЭ (2-е издание) протяженность русских путей на 1913 год превышает 70 тыс. км, а в справочнике 1958 года — всего 58,5 тыс. км. Оказывается, Энциклопедия указывает протяженность сети всей империи, а справочник — лишь в условных границах Союза ССР до 17 сентября 1939 года.

Что, конечно, диковато. С 1939 по 1958 год территория СССР заметно увеличилась, и контур сравнения давно пора было бы сменить. Расширение произошло главным образом за счет развитых территорий на западе. Где уже были железные дороги, построенные в основном до революции. Выходит, советские звездочеты сначала у батюшки-царя около 12 тыс. км пути стырили (вместе с отломившимися от империи землями), а потом втихую себе назад приписали — уже как достижения социализма. Кстати, вместе с трофейными дорогами Галичины протяженностью порядка 5 тыс. км, которые были построены даже не при царе, а при австро-венгерском императоре Франце-Иосифе, большом друге бравого солдата Швейка. А также Южного Сахалина, где от японцев тоже осталась дорога длиной под тысячу километров.

Добропорядочный гражданин, имевший неосторожность обратиться к советскому справочнику с целью сравнить темпы роста железнодорожной сети (или роста населения, или жилищного строительства, или производства зерна и стали…), оказывается в дураках дважды. Его сначала угостят преуменьшенными данными за 1913 год (обрезанными под контур «СССР до 17 сентября 1939 года»), а потом накормят раздутыми за счет территориальных приобретений данными после Второй мировой войны. Где промышленная, транспортная и демографическая инфраструктура к достижениям советской власти отношения не имела.

Зато теперь понятно, почему они так любят всё сравнивать с 1913 годом. Мол, смотрите, какой внушительный рост! (Обычно к этим словам прикладывается дивной красоты график.) 1913 год — 139 млн населения. Перепись 1926 года — 147 млн. Перепись 1939 года (умалчивая о ее фальсифицированной сущности) — 170,6 млн. По данным на конец 1940 года уже 192 млн… Итого, если не мелочиться, прибавка 45 млн за 24 сталинских года. Вот что значит забота вождя о народе, о здоровье матери и ребенка!

Советское сознание верило. Куда деться, если других данных нет. Даже сегодня не всякий сообразит, что в цифрах за 1940 год по умолчанию скрыт «демографический трофей» 1939—1940 годов. Госплан и ЦУНХУ в секретных записках оценивают его в 21,5 млн человек. Но тов. Молотов на 7-й сессии Верховного Совета (август 1940) от широкой души добавляет еще 1,5 млн и заявляет о прибавке к советской семье 23 млн освободившихся от буржуазной эксплуатации украинцев, белорусов, латышей, молдаван и прочих счастливых братских народов. Исходя из заявленной им же численности населения СССР 193 млн, несложно сообразить, что собственно советского автохтонного населения в стране на тот момент имелось вряд ли более 170 млн.

Позвольте, но ведь тов. Сталин еще в 1934 году рассказывал про 168 млн и намеревался в 1937 году иметь более 180! Выходит, дивной красоты графики гроша ломаного не стоят?! Исходя из их же партийных цифр, за 24 года с переписи 1926 года советское население выросло в самом лучшем случае (закрывая глаза на многочисленные приписки) на 23 млн. Учитывая, что в интервал включены четыре года действительно бурного роста до 1930 года (свыше 3 млн в год), очевидно, что 1930-е годы были ознаменованы провалом.

В течение 90 лет задачей фальсификаторов было этот провал замазать — в убеждении, что обесчещенная коммуникативная память побоится заметить. Но после устранения цензуры шило все равно вылезло из мешка. И теперь они пытаются нам объяснить, что таким-де экзотическим образом родину готовили к исторической победе над Гитлером. Что, конечно, опять тривиальная брехня. Но еще лет на 20, бог даст, хватит… При этом ни потерянных миллионов людей, ни даром потраченных на хождение по граблям десятилетий стране никто не вернет. Тоталитарные режимы сильны как раз ненормальностью норм — и пора бы осознать этот грустный факт.

Но что у нас все-таки с железнодорожным измерением индустриализации? Если совсем кратко — ровно то же, что с демографией и сельским хозяйством. Головокружительный провал, представленный как головокружительный взлет. И неряшливо спрятанные в воду (в кровь?) концы. В общедоступной советской литературе искать итоги пятилетних планов применительно к протяженности сети бесполезно. Похоже, как раз из-за наглядности и простоты критерия. Тонно-километры, проценты перевыполнения, встречные планы, великий почин депо Москва-Сортировочная, подвиги П. Кривоноса и прочие эпические сюжеты — сколько угодно. А элементарных данных о длине нет.

И теперь ясно почему. В трехтомной «Истории железнодорожного транспорта…» (вышла в начале 1990-х) министр путей сообщения Н. Аксененко докладывает: «…о значительных успехах, достигнутых в годы довоенных пятилеток (1928—1941 гг.) <…>. В этот период было построено 13,4 тыс. км новых железнодорожных линий, в том числе такие магистрали, как Туркестано-Сибирская, Москва—Донбасс, Горький—Котельнич…»^[20] Звучит как при Сталине, но с одним принципиальным отличием: указаны годы и километры.

Что с советской точки зрения либо головотяпство, либо вредительство. Потому что разного рода очкарики с калькуляторами сразу разделят одно на другое и увидят, что в годы взрывного промышленного роста, под мудрым руководством Коммунистической партии, при беспримерном энтузиазме трудящихся масс, с использованием всех преимуществ социализма в строй вводилось в среднем по 1 тыс. км пути в год. То есть, обращаясь к великому Ленину, в полтора раза меньше, чем в 1860-х и 1870-х годах, во времена тургеневских девушек и собачки Муму… Откат более чем на два поколения.

Простите, не укладывается в голове. Не может быть. Сталин же! Эффективный менеджер! Социальный прогресс! Гитлера победили! Как же так?!

А вот так, товарищи.

В 2002 году МПС публикует маленький ведомственный справочник, составленный Г. М. Афониной.^[21] Она аккуратно собрала из министерских архивов данные обо всех введенных в строй железнодорожных магистралях по годам. Проделала ту простую и нужную работу, от которой советская статистика квалифицированно увиливала в течение 70 лет. И без которой страна и ее руководство просто не могут иметь реального представления о состоянии дел. При царе ее бы поощрили за прилежание; при Сталине расстреляли бы за клевету.

Первым делом с помощью ее справочника восполним отсутствующие данные на 1917 год. Оказывается, не зря они отсутствовали. Только за три года Первой мировой войны царская Россия ввела в строй 11,6 тыс. км железнодорожного пути. В среднем по 3,8 тыс. км в год. Конкретнее: в 1915 году — 3430 км; в 1916 году — 5670 км; в 1917 (большевики взяли власть на его исходе) — 2488 км. Если добавить рельсы, проложенные в предвоенном 1914 году, то в сумме за четыре года получается 12 987 км. Округленно — 13 тыс. км.

Снимем шапки и помолчим. За четыре (!) предреволюционных года отсталая деревенская Россия в условиях тяжелой мировой войны построи­ла железнодорожных магистралей почти столько же (13 тыс. км против 13,4 тыс. км), сколько великий и могучий, громыхающий чугуном и сталью Советский Союз за четырнадцать (!) лет мирной и победоносной индустриа­лизации с 1928 по 1941 год.

ЧУДО ПЯТИЛЕТОК

Первый пятилетний план 1928—1932 годов был разумно сверстан в расчете на уже достигнутые царской Россией темпы: по 3 с небольшим тыс. км в год. XVI партийная конференция (апрель 1929-го) намечает сдать к концу 1932 года 16 181 км пути. Как у нас принято, пятилетка уже вовсю грохочет по стране, а сам план еще только обсуждается. Его итоги сдержанно подводит тот же официальный трехтомник «История железнодорожного транспорта…». Было введено в строй «свыше 6000 км железных дорог, около 80 % которых приходилось на национальные республики и отдаленные окраины».^[22] Иными словами, план выполнен примерно на 40 %. По справочнику Г. М. Афониной выходит хуже: всего 5,1 тыс. км за пять лет — 31 % выполнения.

Тов. Сталин в докладе «Итоги первой пятилетки» 7 января 1933 года в своем неповторимом стиле веско резюмирует: «…уверенность партии в осуществимости пятилетки и вера в силы рабочего класса были до того сильны, что партия нашла возможным поставить себе задачу осуществить это трудное дело не в пять лет, как этого требовал пятилетний план, а в четыре года, собственно — четыре года и три месяца, если прибавить особый квартал. <…> И что же? Факты показали впоследствии, что партия была права».^[23]

Конечно, права. И факты, конечно, показали. Охотников спорить давно нет; торжествует новая (давно забытая старая, со средневекового Востока) система социокультурных норм. Харизма и авторитет вождя должны быть непререкаемы. Это основа основ. Племена и народы обязаны верить, что он велик и победоносен. Иначе телега не катит.

Впрочем, на вторую пятилетку, учитывая скорбные итоги первой, плановое задание было без шума снижено до 11 тыс. км.

Точнее, дело обстояло так. В январе—феврале 1932 года проходит XVII кон- ференция ВКП(б), где приняты Директивы к составлению второго пятилетнего плана. В стране голод и небывалая вспышка сверхсмертности. В ЦУНХУ, Госплане, правительстве и ЦК об этом знают, но молчат. Как и о провале железнодорожного строительства. Вместо обсуждения реальных проблем Сталин привычно генерирует эпические мантры: «Господствующее положение в сельском хозяйстве заняли социалистические формы (колхозы и совхозы). Советский Союз из страны мелкого и мельчайшего земледелия превратился в страну самого крупного в мире земледелия на основе коллективизации, развертывания совхозов и широкого применения машинной техники».^[24] Короче, генеральная линия ВКП(б) «обеспечила создание предпосылок для выполнения первой пятилетки в четыре года, разгром классового врага и победу социализма в СССР».

Применительно к железнодорожному транспорту главный мозг Советского Союза на тот момент, видимо, еще не в полной мере осознал достигнутые результаты. Поэтому Директивы на вторую пятилетку (пункт «г») звучат так: «Провести коренную реконструкцию железнодорожного транспорта, с развертыванием строительства новых железных дорог не менее 25—30 тыс. км, с постройкой нескольких десятков новых мостов через главные водные пути…»^[25] Грому-то в газетах было!

Иными словами, намеревались строить по 5—6 тыс. км в год. Подобный результат, как следует из сводки Г. М. Афониной, царская Россия показывала дважды: в 1899 году — 4964 версты (5297 км) и в 1916 году — 5315 верст (5670 км). Теперь, стало быть, ставится амбициозная задача закрепить отдельные рекордные достижения на повседневном рабочем уровне в целом за пятилетку. Тяжело, но реально, учитывая, что в США среднегодовой показатель строительства железнодорожных магистралей еще 50 лет назад держался на уровне 7—8 тыс. км.

В нормальных условиях примерно так оно бы и было. Дореволюционный Съезд представителей промышленности и торговли еще в мае 1913 года в официальном докладе по вопросам коренного улучшения транспорта прямо требовал от царского правительства разрешений (даже не денег!) на строи­тельство свыше 5 тыс. верст пути ежегодно в течение восьми лет — по уже оплаченным и проведенным частной инициативой изысканиям и проектам. В противном случае, говорилось в докладе, «мы, очевидно, не справимся со всеми грузами, которые будут предъявляться к перевозке, и страна, естественно, будет охвачена кризисом, тем более тяжелым, что он будет вызван искусственно».^[26]

Царское правительство, как видно по цифрам 1915—1917 годов, прислушалось. Вяловатый и консервативный министр МПС С. В. Рухлов, сторонник державной монополии и противник частной инициативы, был отправлен в отставку. С 1915 года министерство возглавляет энергичный А. Ф. Трепов. Он облегчил удовлетворение частных ходатайств на строительство; отрасль реагировала бурным всплеском. Так что строительство 5—6 тыс. км пути в год к 30-м годам ХХ века — разумное и даже умеренное предложение, учитывая, что строительные технологии с тех пор неплохо продвинулись.

Если, конечно, исходить из нормальных условий. Но у нас-то в стране победившего социализма особый случай…

Поэтому в 1933 году громокипящие Директивы были аккуратно спущены на тормозах и заменены более чем скромным планом в 11 тыс. км. В два с половиной — три раза слабее исходного замаха. В полтора раз меньше первого пятилетнего плана. Зато ближе к его реальным достижениям (5—6 тыс. км).

Что же касается исполнения, то в той же «Истории железнодорожного транспорта…» результаты второй пятилетки подведены следующей вежливой фразой: «Вместо намеченных 11 тыс. км ввели в эксплуатацию только 3380 км железных дорог, что было связано с недостатком средств и материальных ресурсов».^[27]

В справочнике Г. М. Афониной за эти пять лет зафиксировано строительство лишь 2,3 тыс. км.

Еще раз, по буквам:

А. Январь—февраль 1932 года. Шумно приняты победные Директивы с прицелом на лучшие образцы уже достигнутых дореволюционных темпов.

Б. Вскоре они тихонько слиты и заменены в два-три раза сниженным планом. Впрочем, тоже победным.

В. После чего сниженный план выполнен то ли на 31 % («История железнодорожного транспорта…»), то ли на 21 % (справочник Афониной). Если сравнить с эпическим замахом Директив, реальный показатель исполнения колеблется от 11—14 до 7—8 %.

Г. В марте 1939 года, имея за спиной эти замечательные достижения, В. М. Молотов с чувством законной гордости докладывает делегатам XVIII съез- да партии: «Задания второй пятилетки в области промышленности и транспорта выполнены досрочно». Делегаты стоя бурно аплодируют.

Такова настоящая траектория эффективного сталинского менеджмента. Ее удалось зафиксировать лишь потому, что метрикой был избран самый наглядный и трудно фальсифицируемый показатель: простые километры простых железнодорожных магистралей. Да и то пришлось пережить немало приключений, пока добрались до грубо замазанной сути.

За один военный 1916 год капиталистическая Россия ввела в строй в два раза больше железнодорожных магистралей, чем плановая социалистическая экономика за всю мирную победоносную и краснознаменную вторую сталинскую пятилетку…

Ну и что?! Героический эпос продолжает жить своей отдельной жизнью. В специальном томе Энциклопедии «Союз Советских Социалистических рес­публик» автор раздела «Транспорт» Т. Хачатуров со всей прямотой сообщает читателю: «Сеть железных дорог царской России была недостаточной для обслуживания страны и размещена весьма неравномерно».^[28] Что истинная правда, как и общее обвинение дореволюционного транспорта в отсталости. Здесь тезис Т. Хачатурова полностью совпадает с мнением царских промышленников, предпринимателей и даже чиновников.

Но на следующем развороте следует диалектический антитезис: «Наибольшего подъема транспорт добился в годы сталинских пятилеток».^[29] А это уже отличный образец победоносной советской лжи, возведенной в норму жизни. Итоги первой и второй пятилеток мы с некоторым трудом восстановили — они провальные. Третья пятилетка была прервана войной, а за всю четвертую (1946—1950 годы), как следует из данных Г. М. Афониной, было построено 1590 км пути; в среднем около 0,3 тыс. км в год. В пять раз хуже (отталкиваясь от данных Ленина), чем в царской России в те далекие времена (1865—1875 годы), когда будущий вождь мирового пролетариата еще писал в пеленки.

Однако люди верят: Энциклопедия же! И ведь не один тов. Хачатуров рассказывает, а легионы специально обученных звездочетов с кандидатскими и докторскими степенями. Зато теперь мы установили, что` стои`т за размытым обещанием XIX съезда (и вслед за ним БСЭ, 2-е издание) построить в пятой пятилетке в два с половиной раза больше путей, чем в предыдущей. Если в предыдущей ввели в строй всего 1,6 тыс. км, значит, на следующую запланировано аж 4 тыс. км. Вдвое меньше, чем американцы строили за год в по- следней трети XIX века. Примерно столько же, сколько Россия за год вво­ди­- ла в строй перед революцией.

Если придерживаться железнодорожной метрики, темпы промышленного развития СССР в годы индустриализации упали в несколько раз в сравнении с косной, дремучей и какой угодно еще (что, кстати, почти правда — просто все познается в сравнении!) царской Россией. Рост, конечно, продолжался, только, вопреки учебникам, быстро замедляющимися темпами вместо ускоряющихся. Это видно хотя бы по систематическому снижению официальных плановых заданий — которые все равно не выполнялись, после чего скоренько изымались из коммуникативной памяти и заваливались кучей цифрового мусора про тонно-километры, пропускную способность, грузооборот, энерговооруженность и т. д.

Строительство новых ж/д магистралей по пятилеткам, тыс. км

Дальнейшая траектория

Для людей, выращенных в информационной колбе, привыкших любоваться графиками дивной красоты и мыслить категориями эпоса, крушение СССР стало непостижимой ментальной катастрофой. Ведь были впереди планеты всей! В войне победили, в космос летали! Науку двигали!

Это почти правда. И про космос и про войну — оставляя в стороне вопрос о цене. И даже про отдельные, как правило, связанные с войной направления науки. Тем и сильна мобилизационная модель, что выгребает из страны ресурсы, концентрирует и бросает туда, куда надо вождю. У модели сильные бенефициары: партийная номенклатура, нукеры, привилегированные труженики оборонки и звездочеты с акынами. Они хором воспевают достижения, защищая свое довольно скромное по мировым меркам благосостояние и остро чуя загривком холодное дыхание Колымы.

Однако без частной инициативы и экономического интереса настоящее производство (как сельское, так и промышленное) тормозится. Вопреки цифрам из докладов, чугуна и стали, возможно, еще хватает на пушки с танками (впрочем, судя по успехам 1941—1942 годов, уверенности нет, надо бы проверить), но точно недостает даже для удержания дореволюционных темпов роста железнодорожной инфраструктуры. Не говоря про превышение. Притом что это стратегическая отрасль первоочередной важности.

Что же до всех прочих направлений (возможно, даже более перспективных!), то во время мобилизационного рывка они выпадают из распределительного круга и прозябают на голодном пайке. Жилищное строительство, автомобильный транспорт, потребительские товары, сельское хозяйство — считай, все, кроме оружия. Некоторые важнейшие направления науки не только страдают от бескормицы, но и из-за вертикальных капризов подвергаются прямым гонениям — генетика, кибернетика, демография.

И через одно-два поколения вдруг выясняется, что стране не хватает самого элементарного. Рекрутов было пруд пруди — и вдруг кончились. Элементарная еда в дефиците. Железнодорожное строительство застопорилось, не говоря уж про переход к высокоскоростным магистралям. Земля не родит, коровы не доятся, куры не несутся. Перманентный жилищный кризис. Разрушена трудовая и семейная этика. Люди пьют. Информационная и компьютерная революции просвистели мимо. Биотехнологическая тем более.

Остается лишь забубенная пропаганда, основа основ. Мобилизация опирается на идейную накачку, а накачка в процессе борьбы за власть вырождается в торжественное вранье. А разве сами первоначальные обещания коммунизма, земли крестьянам, светлого будущего, войны малой кровью, могучим ударом на чужой территории не были вдохновляющим враньем ради захвата и удержания власти?

Вопрос не в этом, а в том, почему у России не хватило ума или силы, чтобы воспротивиться. А у Британии и США хватило.

Продвинутая социокультурная среда нового времени защищена от подобных вдохновений противоядием в виде рациональной критики, свободы слова и уважения к закону. Но среда, низведенная до уровня средневековой орды, освобождается от этого культурного и морального балласта мановением харизматического вождя. После чего мобилизационная ложь становится нормой быта и окончательно отрывается от правды жизни.

Тут-то вертикали и конец. Вместе со страной, которую она так долго вдохновляла и эксплуатировала. Впрочем, конец не сразу и не всем очевиден… Холста с красивыми графиками, за которым тихо разлагается демографическое тело народа, отстает транспортный скелет и деградирует сельское хозяйство, уже не хватает срам прикрыть. А бедные жертвы интеллектуального аборта, выполненного Совком, не в силах понять, что произошло. Сбившись в кучу, они 30 лет утешают друг друга единственно доступными им объяснениями: «Пятая колонна», «Удар в спину», «Вредители и шпионы»… «Сталина на них нет!»

Ну конечно. При Сталине колосились хлеба, дымили заводы, лились потоки чугуна и стали. Сердца ветеранов и молодежи бились в унисон. Вот бы пришел, порядок навел!

Дистрофичные мечты о втором пришествии — лишь очередное свидетельство убогости социокультурной среды. Извините, друзья, не придет и не наведет. По той простой причине, что его «порядок» с трубами и хлебами был грубо намалеванным лубком — вроде очага в каморке папы Карло. Рисовала вся страна во главе с перепуганными до икоты статистиками и пропагандистами. Хотя, надо признать, душу беднейших народных масс данный пейзаж согревал неплохо. И помогал вождю при нужде бросать эти массы на убой без счета и сомнений. Именно поэтому при подобных режимах массы обречены оставаться беднейшими: так начальству удобнее. А то, не дай бог, голову приподнимут, начнут сравнивать, качать права… Нет уж, пусть тешатся бесплатной картинкой с очагом.

Ленин и Сталин наравне с Мао Цзэдуном, Ким Ир Сеном, Муаммаром Каддафи, Фиделем Кастро и пр. были весьма эффективными пиар-менеджерами. Хотя и здесь их успех обеспечивался самым простым и нечеловеческим способом: за счет устранения конкурентов и укрепления персональной монополии.

Случай вовсе не уникальный — но главным образом для специфического набора архаизированных социокультурных сред. Всеми уважаемый Гурбангулы Бердымухамедов тоже лучший друг физкультурников, чемпион Ашхабада по классической борьбе, чемпион республики по стрельбе, обладатель черного пояса тхэквондо и десятого дана каратэ, чемпион по скачкам, академик, генерал, дважды доктор медицинских и экономических наук, автор 53 главных туркменских книг. Вот как повезло свободолюбивому народу нейтрального Туркменистана! Вслед за победоносным Аркадагом («покровитель») он идет широкой, светлой дорогой от победы к победе. Как раз недавно там введены карточки на основные продукты питания — как знак неослабевающего внимания Аркадага к нуждам простого народа. В стране нет ни одного коронавирусного больного! Недоброжелатели исходят желчью от бессильной зависти.

В России в 2020—2021 годах от ковида, согласно официальным данным, умирало в среднем 300—500 человек в день. Умножаем на 365, получаем до 200 тыс. в год. Грубо, на пальцах… Тем не менее вся страна на ушах: прививки, идиотские теории заговора, суды, вакцины, маски, локдауны и скандалы в СМИ. И это, между прочим, хорошо: во всяком случае, проблему не удалось замолчать. А в 1937—1938 годах убивали в два-три раза больше — около тысячи человек в сутки: по архивным данным, за два года 725 тыс. приговоров к высшей мере. И ничего, полный порядок! Страна дружно радуется подвигу папанинцев, с бодрой песней носит плакаты с историческими достижениями пятилеток. Жизнь прекрасна и удивительна.

Тысячу трупов в день утилизировать — не шутка. А чтобы при этом никто ничего не видел (успел вовремя отвернуться), не слышал и не заикнулся — это вообще с мозгом, глазами и языком нации надо сделать нечто особенное. Примерно то же, что Ким Чен Ын. И ведь ничего, там тоже люди живут! Даже получше иных прочих мелкобуржуазных завистников… Горды, счастливы, души не чают в своем вожде и во всей его гениальной династии.

Такие примитивные режимы, замкнутые на вождя, могли бы существовать на грани голода бесконечно долго, если бы не объективная реальность. Успешно продавив с помощью лжи и насилия сопротивление социальной среды, они — поскольку построены на антиэволюционных началах и варварской тяге к упрощению — вынуждены спуститься на этаж ниже и вступить в противодействие уже со средой более низкого уровня, грубо материальной. В нашем конкретном случае — с деградирующей системой антропогенных ландшафтов, включая дома, транспорт, население, городскую инфраструктуру, качество пахотных земель, питьевой воды, воздуха и пр. Материю расстрелами не напугаешь и пропагандой не заморочишь, она свое возьмет. Хотя, конечно, не сразу — ей спешить некуда.

Республика Корея производит в 30—50 раз больше ВВП в пересчете на душу населения, чем КНДР. Три поколения назад это был один народ. Сегодня Южная Корея уже перегнала и вытеснила Россию из топ‑10 по номинальному объему экономики — имея в три раза меньшее население. Но северяне (как, между прочим, и большинство россиян) этого не ведают, дружно преодолевают временные трудности, мужественно готовятся к «тяжелому походу» — так на их победоносном языке называется очередной цикл ожидаемого голода, — гордятся атомной бомбой, во всем винят мировой империализм и пару раз в год с чувством справедливого негодования обрушивают на США море огня по телевизору.

Когда их чучхейский колхоз все-таки рухнет под давлением внутренних и внешних материальных обстоятельств, для жителей настанет ментальная катастрофа. Они — после того как досыта наедятся впервые за три поколения! — будут отчаянно тосковать по былым временам простоты и величия, когда побеждали всех подряд, начиная с США. Наравне с такими членами клуба победителей и очагами прогресса, как Афганистан, Венесуэла, Вьетнам, Лаос, Иран, Куба, Никарагуа — и далее вплоть до Буркина-Фасо.

Сегодняшняя Россия ментально расколота. Есть меньшинство (впрочем, не такое уж маленькое, порядка 20—25 %), которое мыслит в категориях нового времени и с тоской наблюдает за сползанием страны назад, к нарисованному в каморке папы Карло очагу. И есть большинство, которое застряло в советском родоплеменном дискурсе, упорно возрождаемом вертикальными бенефициарами. Характерно, что это большинство тоже испытывает экзистенциальную тоску и когнитивный диссонанс, хотя по иному поводу: мы уже 20 лет поднимаемся с колен; отчего же вдруг гречка подорожала, а доходы упали?! Не иначе как саботаж и вредительство… Эх, товарища Сталина бы сюда! При нем-то цены снижались!

Двум Россиям вряд ли удастся договориться, потому что рациональная мысль нового времени отлетает от средневекового эпоса, как от стенки горох. Вера все превозмогает. И горя нет, что она архаично-языческая и основана на дезинформации.

Для логоса нового времени, наблюдающего реальные приоритеты Ленина—Сталина, очевидно, что их политические шаги (как, впрочем, и всех прочих ископаемых вождей, тут ничего нового) были нацелены в первую очередь на истребление конкурентов, захват и удержание власти. Не считаясь с жертвами, в ущерб народу и земле. Эпическое сознание, напротив, предпочитает зажмурить очи и заткнуть уши, лишь бы сберечь сказку про неповторимый исторический опыт, бесконечную заботу о народном благе, про прогресс и величие. Вертикальные акыны с нукерами ему охотно в этом помогают, благо реформированная полурыночная экономика госкапитализма генерирует больше средств для оплаты их труда, чем коммунистическая сказка.

А тем временем ее величество материя в преступном сговоре с кротом истории неторопливо продолжают свою вредительскую деятельность, понемногу оттесняя вертикальную Россию на мировую периферию. Сталина на них нет!

Исходя из этого диагноза, несложно предсказать траекторию дальнейшего движения: чем вертикальнее и ближе к советским идеалам, тем дальше от европейских норм и приоритетов. И ближе к чеченским, туркменским или северокорейским образцам — судите хотя бы по динамике электорального процесса.

В развитом мире государство — система сдерживающих друг друга учреждений, призванных обслуживать противоречивые интересы граждан. Поэтому, в частности, вранье там не поощряется: конкуренты быстренько схватят за руку и выведут на чистую воду.

У нас с середины нулевых наоборот: государство (правильнее было бы уже сказать «вождество») — система мобилизации и принуждения, призванная заставить граждан обслуживать интересы вертикали. Чем жиже практические результаты, тем жестче приходится завинчивать гайки репрессий и пропаганды. При нарастающем разрыве между духоподъемной сказкой и скудеющей былью. Ложь, коррупция и насилие из осуждаемых отклонений здесь становятся патриотической нормой. А для некоторых особо тонких натур даже святыней.

Это важно: под разговоры об укреплении государства на самом деле укреп­ляется «вождество» с его архаичными устоями. А государство как система институтов, призванных управлять усложняющимся миром (конкуренция, разделение властей, независимый суд, парламент, избирательная система, федерализм, свободная пресса, конвертируемая валюта, местное самоуправление — все, что с грехом пополам начало восстанавливаться в «лихих 90-х» и заложило основы десятилетнего экономического роста в начале нулевых), как раз слабеет и разлагается. С очевидными последствиями в виде торможения/деградации обитаемого пространства и очередного коллапса в конце победного пути.

1. Сталин И. В.О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1949.
2. Там же. С. 39.
3. Там же. С. 80.
4. Там же. С. 112.
5. Там же. С. 171.
6. Там же. С. 178, 179.
7. Там же. С. 188.
8. Волков Е. З.Динамика народонаселения СССР за восемьдесят лет / Предисл. С. Г. Струмилина. М.—Л., 1930 // http://elib.shpl.ru/ru/nodes/16762-volkov-e-z-dinamika-narodonaseleniya-sssr-za-vosemdesyat-let-m-l‑1930-ekonomicheskaya-biblioteka#mode/inspect/page/5/zoom/4.

9 .Там же. С. 261, 262.

10. Там же. С. 270. Цифры сведены к концу года и представлены с округлением до первого знака.
11. Денежная реформа 1921—1924 гг. Создание твердой валюты. Документы и материалы. М., 2008.
12. Волков Е. З.Указ. соч. С. 270. Скачок 1924-го вызван присоединением к СССР бывших Бухарского эмирата и Хивинского ханства.
13. Из воспоминаний Михаила Вениаминовича Курмана // http://www.demoscope.ru/weekly/ 2003/0103/arxiv01.php.
14. Орешкин Д. Б.Джугафилия и советский статистический эпос. М., 2019. С. 193. Данные восстановлены по отчетным докладам И. В. Сталина на XVII и XVIII съездах ВКП(б).
15. ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. В 2 ч. Ч. 2. 1925—1939. М., 1941. С. 701.
16. Ленин В. И.Сочинения. В 38 т. Т. 3. М., 1953. С. 486.
17. Россия, 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 51.
18. Большая советская энциклопедия. 2-е изд. В 51 т. Т. 15. Докеры—Железняков. М., 1952. С. 626.
19. СССР в цифрах. Статистический сборник. М., 1958. С. 282.
20. История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. Т. 2. 1917—1945. СПб.—М., 1997. С. 4.
21. Краткие сведения о развитии отечественных железных дорог с 1838 по 2000 г. / Сост. Г. М. Афонина. М., 2002. 228 с.
22. История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. С. 50.
23. Сталин И. В.Сочинения. В 13 т. Т. 13. М., 1951. С. 177.
24. ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. С. 488, 489.
25. Там же. С. 490.
26. Россия, 1913 год. Статистико-документальный справочник. С. 100—108.
27. История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. С. 73.
28. Большая советская энциклопедия. Союз Советских Социалистических Республик. М., 1947. С. 951, 952.
29. Там же. С. 955, 956.
30. Война все спишет…

Следующий материал