Жил в селе Вольно-Надеждинское Василий Порфирьевич Виштак. Вполне ещё в доме хозяин, огород, пасека своя. Сейчас вот прикинул, когда у нас с ним разговор был – с ума сойти, как время летит – аж в 1998 году.
Как сейчас помню, зашёл в дом на улице Нагорной, поздоровался: не забыли, дескать, скоро День Победы. Может, давайте полюбуемся на ваш «иконостас» – предложил, чуть-чуть превысив права гостя. Ольга Афанасьевна вынесла из горницы парадный мужнин пиджак. Ничего себе! Тяжёлый, смотрю, женщине на весу долго не удержать. Положила на стол, расправила. Не брежневский, конечно (кто ж Леонида Ильича переплюнет), но в глазах от наград зарябило. Что главное, половина уж точно порохом пахнут.
– Да я ж дурной был, в каждую дырку лез, – вроде как оправдывался и в тоже время чуточку бравировал герой.
Мы, не воевавшие, давайте вдумаемся. Наступает уже то время, когда награды фронтовиков Великой Отечественной можно увидеть лишь в молчаливой, в лучшем случае, «говорящей» с помощью экскурсовода музейной экспозиции. А людей, видевших и говоривших с живыми фронтовиками, впору называть счастливцами. Отсюда и универсальный для журналиста приём: не знаешь, с чего начать разговор, спрашивай о наградах.
Очень удачна в этом смысле встреча с Василием Порфирьевичем. Вот уж кому было что показывать! Вдобавок у нас с ним ещё и совпадение получилось: его фронтовая «география» и родословная совпала и с моей родословной – как и многие приморцы, я тоже «одной ногой украинец». Вдвойне удивительно то, что его военная, фронтовая специальность ничем не отличалась от гражданской. Шофёр.
С другой стороны, чему удивляться – можно сказать, самая универсальная мужская и должность и профессия. Должность – это я к тому, что каждый мужчина, по-моему, должен уметь рулить машиной. Женщине это совсем не обязательно.
Среди орденов Красной Звезды и Отечественной войны, медалей «За боевые заслуги», «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», девяти юбилейных (плюс грамоты и благодарности Верховного) внимание привлекла особая среди солдат медаль – «За отвагу». Скромная такая с виду медалька, да не каждому даётся.
– Это за переправу под городом Львовом. Колонну наших автомашин провёл, и всё нормально получилось. Почти вся моя война связана с именами командующего фронтом Николая Фёдоровича Ватутина, после его гибели Ивана Степановича Конева, и командарма 4-й танковой армии Дмитрия Даниловича Лелюшенко. Я бы их и так не забыл, да вдобавок в книжки всякие заглядывал. Львов – последний украинский город, который мы брали перед тем, как выйти к Висле.
Ещё до Львова у Василия Виштака было тяжелейшее, рвущее душу и сердце наступление на окружённые войска противника в районе Чорткова, Скалы-Подольской, Тернополя и всех их окрестностей. Немцы в окружении буквально звереют, куда деваются их педантизм – сон по распорядку, обед по распорядку и прочая расписанная по минутам война.
Там, под Чортковом, они вдруг взбрыкнули и повалили отступать совсем в другую сторону, чем было «предсказано» нашей разведкой. Ну, и нарвались наши. Получилось не наступление, а почти что наоборот. Какая-то воинская часть нажала на немцев с внешней стороны, и они тогда, попёрли напрямик – досталось, в том числе, и Василию. «По машинам!» команда. Сунулись в одну сторону – немцы, сунулись в другую – и там немцы. Колонна машин сгрудилась, смешалась, стали разворачиваться в сторону реки… Колошматят со всех сторон!
Как-то живо это всё представил, потому что знакомые мне места. Гостил там не один раз и за грибами ходил, и на машине ездили. Старинный, основанный в 1522 году, маленький городок Чортков, с каменной мостовой в центре. Чем-то похож на прежний Владивосток, только раз в 20 меньше: точно такие же сопки и неширокие улицы.
Река Збруч в городе протекает. Как раз там, а также неподалёку, под Тернополем, разгорелись тогда жестокие кровопролитные весенние бои.
«Вырвались мы всё-таки. Почти всей колонной машин, орудий, санчасть с нами, и остановились на ночь на горе за мостом. Рядом с Каменец-Подольском. Апрель, трава вовсю зеленела, яблони и груши набухали цветом. А под утро – снежная метель! Хаты выше окон замело. Ну, и застряли там…
Два момента запомнилось. Апрель – сильная метель. И май 1944 года: весна, всё в цвету. Редко, но случались такие моменты, когда, несмотря на войну, удавалось видеть и рассмотреть, до чего же красивы места!.. А завтра здесь будут взрываться пушечные заряды и авиабомбы, строчить пулемёты, и ровное поле в зелёном разнотравье разломится, исковеркается множеством воронок.
Мы ехали через Могилёв-Подольский, Каменец-Подольск, Ярмолинцы, Проскуров (нынешний Хмельницкий), Волочиск. По сёлам, которые вроде уже опалила война, а вроде как и нет. Мы ж ехали в обратную сторону. На Запад. Маленькая передышка… И вот оно начало, как я уже после прочитал, знаменитой Львовско-Сандомирской операции. 13 июня 1944 года пошли в наступление. Здесь решающее слово было за танками. Танки прорывали оборону немцев.
К тому времени, – вовсю разговорился дядя Вася, – наших советских машин, знаменитых ЗИС-5, по-простецки Захар, или тех же полуторок, у нас почти уже не было. Их заменили трофейные – мерседесы грузовые, мерседесы-автобусы (автобусы обычно в ямах-укрытиях прятали) и оппели, заправщики-бензовозы. Или американские, по ленд-лизу которые поставляли нам союзники, – форды, виллисы, студебекеры. Всего за войну столько их поменял – не упомнишь».
Как это у него всё быстро! Имею в виду, темп рассказа о своей войне. Так отложилось в памяти, так запомнилось? Что-то буквально врезалось в память, даже мимолётный какой-то малюсенький эпизод – подробно. А другое, по-настоящему грозное, страшное событие – мельком.
– Войну начал под Москвой. Призвали-то меня в июле 1941 года, а под Москву в ноябре попал. И долго далеко от Москвы не отходил. Застряли мы сначала под Вязьмой, потом под Ржевом до марта 1943-го.
В истории войны это называется просто: Ржевско-Вяземская линия обороны. Немцы и цеплялись за эту линию, Москву рассчитывали взять.
Кому-то довелось мерить дороги войны шагами, ему – километрами. Сержант Виштак крутил баранку. Сначала рядовым, потом начгаром (начальником гаража). Но от этого его три года, пять месяцев и 26 дней войны короче хоть на один день не стали. Разве что от опасности убежать было легче. Да и то, чёт-нечёт: ускользнёшь от хейнкеля в воздухе – угодишь на мину на земле. В такой игре со смертью сержанту Виштаку элементарно везло.
«Один раз всего ранило. И то легко! Осколок от авиабомбы валенок прошил и ногу задел, вроде как слегка. А я снаряды вёз на ЗИС-5. Можно сказать, здорово повезло – эх, если б не в валенок тот осколок угодил!.. Но четыре дня после этого ездил, болит – не болит... Когда разулся, смотрю, нога сделалась, будто чернилами облили. Ничего себе – это ж гангрена!
Бегом лечиться. В госпитале страхов натерпелся. Как только людей ни уродовало! Никогда не забуду: сидит на кровати напротив меня боец, одни глаза да нос, а ниже – полчелюсти как не бывало.
С гангреной нас таких 18 человек попало, двое только на передовую вернулись. «Повезло, – говорю, – ребятам, домой поехали». «Ду-у-у-рак, – мне отвечают, – им же ноги поотрезали!» А я любопытный такой: «А куда, – пытаю санитаров, -–вы те ноги деваете?» «В кочегарку, куда же ещё...». Вот и мерещилось потом по ночам: моя нога в печке, как полено горит».
На судьбу Василий Порфирьевич не жаловался. Судя по тому, как войну вспоминал. Как-то даже бодро и весело, бегом, в темпе. В воспоминаниях нет-нет, проскальзывали эпизоды с девушками. Ухарь, видать, парень был по женской части. И теперь ещё, смотрю, глаза молодо блестят. В его-то, на ту пору, 82 года.
Пётр Теляков.
Верхний снимок: В.П. Виштак - крайний справа;
Нижний снимок: Ну, ещё чуть-чуть.!
Фото из семейного архива.