Эту историю я берёг для своих детей – когда подрастут, но в свете последних событий, мне кажется, некоторым соседям она сейчас нужнее, чем детям.
Лет 10 назад, по дороге в Варшаву я упросил навигатор вести меня самыми просёлочными дорогами, какие только есть в Польше, потому что люблю тишину и сельские пейзажи и ненавижу магистрали. Навигатор сказал: «Ok, давай налево», – и через пару часов я оказался посреди леса, на такой раздолбанной бетонке, каких даже дома не видал: казалось, её ещё с той войны не ремонтировали (как вскоре выяснилось, так оно и было).
Аккурат когда от сельских пейзажей начало ломить поясницу и предательски захотелось обратно на магистраль, бетонка привела в деревеньку под названием Treblinka. Я, конечно, остановился, спросил у местных. Да, это была та самая Треблинка. И мемориал был, километрах в трёх, в лесу. Бетонку строили узники. С тех пор и не ремонтировали, – «zla droga», – говорили.
Сам лагерь полностью уничтожили ещё немцы, заметая следы. Мемориал создавали уже в 60-е годы. На том месте, куда приходили те самые товарняки, сегодня устроены импровизированные бетонные шпалы. Однако сохранились, по всей видимости, оригинальная брусчатая платформа и дорожка от станции к лагерю, по которой уводили людей.
На платформе, на раскладном стульчике сидела сухонькая старушка на вид лет 80-ти и смотрела куда-то вдоль дороги. Одна. Больше вообще никого не было – в таком-то месте! Я-то ожидал сотни людей – ну, что-то, вроде мемориала «Родина-Мать» или Бородинского поля. Нет. Разбитая бетонка, облупленная касса, лес и одна-единственная старушка. Сидит на стульчике и смотрит. То ли на мемориал, то ли сквозь него?
По пути обратно я нагнал её: старушка несколько отрешённо шла по брусчатому тракту к парковке, со своим стульчиком в руках. Других машин, кроме моей, на парковке не было, а ближайшая станция далеко.
Предложил подвезти, она поблагодарила, но сказала, что ей ехать аж в Варшаву. Я ответил, что мне тоже, и поехали. Старушка прекрасно знала русский. Польская еврейка.
Пани (тогда ещё – панне) Еве, так звали старушку, было лет 7 отроду, когда Варшавскому гетто было велено грузиться в товарные вагоны, чтобы ехать «на новое место жительства, где дадут работу». Её мама, конечно, поняла, что происходит, а если не поняла, то почувствовала.
Так что на самом подъезде к лагерю, когда уже был отчётливо слышен лай собак и харкающие команды полицаев, она протиснула дочь в дырку, в какую-то щель между досками вагона и выкинула прямо на рельсы – примерно в том месте, где сейчас та парковка.
Дело было ночью, конвоиры не заметили, поезд проехал над девочкой и остановился метров через 500, у ворот лагеря. Тогда, из темноты маленькая Ева видела маму в последний раз.
Ещё в вагоне, успокаивая плачущего ребёнка, мама наказала, чтобы она была хорошей девочкой, и они обязательно увидятся. Сейчас им надо расстаться, но скоро она вернётся к ней, в их родной дом, и они снова будут пить чай.
С тех пор пани Ева всю жизнь ждёт маму дома, и каждую неделю печёт пирог к чаю. Она никуда не уехала из Польши – ни из оккупированной немцами, ни советскими, ни из свободной уже страны. Ждёт в том самом доме, откуда их выгнали, переселяя в гетто, и куда мама обещала вернуться.
Отдельная история, как девочке удалось спастись, и как она всю жизнь потом приходила на эту платформу, всё надеясь, что мама выйдет к ней по той же самой дорожке, по которой её увели, и они вместе пойдут домой. И в день нашей встречи она сидела там и смотрела на эту дорожку
***
Я, конечно, от рождения дураковат, но в тот день (видимо, под впечатлением) был особенно в ударе, поэтому задал пани Еве, наверное, самый идиотский вопрос, который когда-либо в жизни задавал вслух: «Как же это так получилось?»
Видит Бог, 10 лет назад я и представить себе не мог событий, происходящих сегодня в любезном нашем Отечестве, а потому искренне не понимал евреев, «покорно шедших» на убой.
– Неужели вы не понимали, что происходит? Почему вы не дрались? В одном только Варшавском гетто вас было почти полмиллиона – это треть всех немецких войск, находившихся тогда на территории Польши. И, возьмись вы разом за оружие, это была бы не победа, но как минимум то, что у военных называется «неприемлемые потери». И это уже на 100% были бы не концлагеря, а переговоры.
Вот так, примерно, рассуждал среднерусский дебилушка в присутствии живой свидетельницы холокоста. Говорю «дебилушка», а не «мудилушка» исключительно потому, что непонимание было искренним.
Пани Ева, к счастью, была умнее меня. Нет, она не попросила немедленно её высадить, но попыталась объяснить. Вот ради этих её слов, единственно, я и мучаю сегодня ваше восприятие:
«Видите ли, молодой человек, сказала она через паузу, – это ведь сегодня просто открыть учебник и прочитать о том, что было 70 лет назад. Там всё понятно: кто агрессор, кто жертва, сколько было в гетто, а сколько было немцев. В учебниках есть ответы, кто какие ошибки совершил и к чему они привели.
Я думаю, попади к нам в Варшаву тогда такой учебник, мы бы поступили ровно, как вы говорите. Да, мы так и поступили – было большое восстание. Многие бежали, присоединялись к партизанам. Так или иначе, мы очень сопротивлялись.
Понимали ли мы с самого начала, чем всё закончится? И да, и нет. Конечно, многие догадывались. Старый Янек ходил по улицам в одной рубахе и кричал о том, что с нами сделают, еще даже до того, как мы переехали в гетто. Кричал нам бежать.
Но его мало слушали – старого Янека сильно били еще до немцев, он побывал в польской тюрьме, все считали его городским сумасшедшим. А когда поняли, что это не так, уже было поздно.
Я думаю, большинство понимали, что нас ждёт, но не могли и не хотели до самого конца в это поверить. Такова человеческая природа – мы хватаемся за надежду: «А вдруг, обойдётся? Они же люди? За что – я же не дал никакого повода меня наказывать?»
Ведь немцы не начали сразу убивать всех подряд – нет, что вы! Сначала они установили законы.
Законы – это уклад повседневной жизни. Это как раз то, что призвано не допускать кровопролития. У нас были законы для немцев, были законы для поляков и были для евреев.
Законы появляются каждый день, если вы читаете газеты, ничего страшного в самом этом нет. Не станете же вы браться за оружие и называть кровавым палачом чиновника, который всего лишь обозначил заведения, куда отныне можно заходить только немцам. Вы просто принимаете новые правила к сведению и продолжаете жить обычной жизнью, уверенные в том, что всё будет хорошо, если их не нарушать. Да и законы же эти были введены не все сразу.
Сначала ограничили деньги, мы отдали деньги. Затем закрыли для проживания несколько районов – они называли «этокарантин». Само гетто появилось только через год, и за выход из него поначалу даже не наказывали. Потом только стали сажать в тюрьму. Убивать начали ещё только через год. И сначала только тех, кто действительно серьёзно нарушал правила. Тех, кто соблюдал, по-прежнему не били.
Я думаю, люди до последнего надеялись, что если будут законопослушными, будут делать, что им говорят, то их не тронут. Надежда, она ведь не умирает до самого конца, как говорят у вас в России. Даже когда нам приказали садиться в эти вагоны, умом мы понимали – не я, конечно, взрослые, – но не могли это принять, надеялись.
Вот я и сегодня прихожу к этим воротам – там когда-то были ворота, в которые все они ушли – я прихожу сюда не потому, что я не понимаю. Я всё прекрасно понимаю, что тогда произошло. Но я всегда надеюсь, что если... что вдруг...»
... Пани Ева была готова заплакать, но не позволила себе в моём присутствии. Доехали молча.
10 лет прошло, уши у меня пылают до сих пор.
***
Так, собственно, в связи с чем я вспомнил эту историю. На днях, листая ленту FB, зацепился взглядом за комментарий под постом, по-моему, о задержанных на акции протеста. Очень характерный для нас комментарий, суть которого сводилась примерно к следующему:
«Да-да, мы всё поняли и уже устали от вас. Уважаемая Нателла Болтянская (кажется?), вы и так уже сделали здесь слишком много постов на эту тему, уймитесь».
Или что-то в этом роде.
Помню, первое, что подумал тогда: «Они что, правда ничего не понимают?» И да, и нет?
Или, может, большинство всё прекрасно понимает, просто мы абсолютно, непоколебимо уверены, что если будем послушными, будем соблюдать правила и делать, что нам говорят, то команды грузиться в вагоны, может быть, никогда и не поступит?
В конце концов, у нас же нет учебника, мы ничего не знаем наперёд, верно? А вот то, что, если будем бузить, побьют точно, это знаем наверняка. А старый Янек, который ходит тут и кричит – так он просто городской сумасшедший, это вам всякий в гетто скажет.
***
Ну, и последнее, если кто-то дочитал до сюда: насколько я понимаю, митинг 10-го августа очень даже согласован и пройдёт по всем законам и правилам. Можно будет и побыть послушным и выразить свои опасения, если у кого они, вдруг, появятся.
Антон Иванов.
PS: Конец 2020-х, разговор двух задержанных:
– В какой концлагерь нас с вами повезут?
– Не знаю, я не интересуюсь политикой.
newrezume.org
В Москве в субботу после акции протеста на проспекте Сахарова, по данным "ОВД-Инфо", были задержаны 256 человек. По меньшей мере четверых оставили в отделах полиции на ночь, остальных отпустили. Людей задерживали в центре Москвы, в районе станции метро "Китай-город". Сотрудники правоохранительных органов перекрыли подступы к Администрации президента России на Старой площади и задерживали тех, кто пытался по ним пройти. Всего в "прогулке" к АП после согласованного митинга на проспекте Сахарова участвовали около полутора тысяч человек, некоторые из них скандировали антипутинские лозунги, однако у них не было с собой плакатов и символики.
Оппозиционная акция, прошедшая 10 августа, стала крупнейшей за последние годы. По данным "Белого счётчика", на проспекте Сахарова собрались более 50 тысяч человек, МВД сообщило о 20 тысячах.
https://www.svoboda.org
