Окончание. Начало в «АВ» NN 26, 27, 28, 29, 30, 31
– Мне приятно, что произошла революция, но обидно, что мы пока не очень продвинулись во всем остальном.
– Эти люди вышли за свободу нашей державы, за свободу своих детей, в общем, за нас они вышли.
Про детей заговорила и одна из лубенских участниц Майдана Лена, по профессии менеджер и экономист:
– В детстве моя бабушка всегда говорила, что вот они плохо жили, но считали, что дети будут жить по-другому, потом моя мама то же самое говорила мне, а я вот хочу СДЕЛАТЬ своими руками так, чтобы мои дети жили иначе. Я была еще на первом Майдане, в 2004-м. И тот, кто был там, не в состоянии забыть его уроки, Майдан – постоянное состояние души. Я прекрасно понимаю, что борьба будет продолжаться, нам нужно еще года три, а может, и все пять, чтобы изменения стали заметны…
– Майдан дал мне ощущение дружбы, я простоял там сорок два дня, – рассказывает Александр, механик. – Пошел туда, потому что сил терпеть уже не было, все соки из нас были вытянуты. И жена моя была там целую неделю.
Виталий, бандурист, много лет играющий по утрам около памятника Шевченко в Киеве, вступает в разговор:
– Мы вышли за первую кровь, а не за Яценюка или Кличко, не было у Майдана одного лидера. И это хорошо – лидера можно купить или убить, но купить или убить весь Майдан невозможно. И вот что еще хочу сказать – мы все время жили с сознанием того, что Украина не существует как держава, наши лидеры ездили в Москву на поклон, мы знали, что мы – придаток. Майдан дал веру, что можно это все поменять. И такое ощущение, что все, кто спал, начинают шевелиться, весь этот сонный пласт набух. Важно не проворонить, когда будут проклевываться. Наша сила – в объединении…
На следующий день я поехала в Киев, пошла на Майдан и влюбилась в него. С первого взгляда и навсегда.
Часть шестая. Майдан
Я сижу на высоком холме над Майданом. Над далекими палатками по другую сторону Крещатика вьется дымок, на самой площади всем желающим раздают бесплатный суп, сегодня его сварил в большом котле какой-то поляк, завтра сварит другой человек, не важно, кто именно; рядом со мной огромные черно-белые полотнища с портретами убитых, море цветов в их память, покрышки, остатки арматуры, булыжники, лампадки, бумажные ангелы на деревьях. Прямо подо мной – улица Институтская, еще месяц назад залитая кровью граждан Украины.
Готова была бы я вот так погибнуть из любви к своей стране? Невидимый снайпер сделает ПУХ! – и я останусь только портретом в черной рамке…
Где бы я была на самом деле, если бы государство выставило против меня всю свою карательную мощь? Ползала бы с фотоаппаратом? Вытаскивала раненых? Приделывала бы тряпочные фитильки к бутылкам с «коктейлем Молотова»? Долбила бы мерзлую землю, стучала бы деревянной палкой по какой-нибудь тумбе или, наоборот, зашторив все окна, сидела дома или пряталась в подвале?
Неведомо.
Ладно моя жизнь, но готова ли я ради свободы пожертвовать жизнями близких? Готова ли жить в свободной стране и до конца своих дней оплакивать ребенка, родителя, родственника, друга?
Не готова.
И никто, сделанный из плоти и крови, а не из большевистской стали, не должен быть готов. Родина или жизнь, рабство или гибель близкого человека – невозможный выбор. Преступны те, кто толкает людей на него.
Родина и должна быть жизнь и свобода.
Ночь на 30 ноября, неспящий ночной студенческий Майдан, флаг Евросоюза, горячий чай, певица Руслана, танцы, сцена, серый монолит военных, дубинки, удивленный крик я падаю, разбегающаяся толпа, пол Михайловского собора, на котором лежат впритирку раненые; спящие прямо под иконами мужчины и женщины; медики, оперирующие в трапезном храме, бинты, вата, струи крови, стекающие по лицам, звонящие в колокола монахи, волнующееся море народа…
Послушник Михайловского монастыря:
– Когда ребята с разогнанного Майдана добежали до монастыря, ворота были уже закрыты. Открыть их без благословения настоятеля, отца Агапита, мы не имели права. Побежали к нему, разбудили среди ночи. Он дал благословение – и толпа окровавленных людей устремилась в собор. А «Беркут» войти не посмел.
– Вы думаете, не посмел?
– Конечно, не посмел. Они же не вошли. А мы еще в колокола на всю округу звонили.
Я проецирую на Россию – ОМОН, НЕ ПОСМЕВШИЙ куда-то войти? Церковь, укрывшая людей от государственных штурмовиков?
Нет, невозможно. Непредставимо.
Галя, 22 года: 30 ноября я стояла на Майдане до закрытия метро, 1-го утром примчалась к Михайловскому собору, люди шли, несли лекарства. Потом мы стали стоять посменно, домой только спать уходили. Когда была машина, ездила по спальным районам с громкоговорителем, звала людей на Майдан. Потом, надев каску и респиратор, в цепочке стояла, передавала камни, вокруг уже стреляли, я видела раненых… Я делала все это, чтобы нам опять не быть в СССР. Это была революция за себя как за человека.
Оля, 20 лет: Я не любила Януковича и всегда ходила на митинги. Ну а после разгона студентов просто злость взяла – у нас такого не было, мы к этому не привыкли. А потом уже не могла не ходить. Майдан шел четыре месяца, а как будто четыре года, такая машина времени, скорость событий невероятная, новости менялись каждую минуту.
Крестящиеся старушки с иконками посреди площади, свист, летящие камни, пожарные машины, жовто-блакитное пианино в лютую звенящую стужу и играющий на нем мальчик, черные закопченные лица, люди с кетменями и молотками, выдирающие камни из мостовой, клубы дыма, водометы, священник в каске, баррикады из шин, картона, арматуры, «Беркут», заглушающий стуком щитов разговоры людей, дым, дым, дым, хлещущая кровь, разноцветные фигурки, прыгающие в черные клубящиеся облака и обратно, смрад, огненные кольца горящих покрышек, пар, лязг, железные бочки, остовы сгоревших автобусов, зеленые жилеты прессы, оранжевые каски, фигурки, фигурки, фигурки, пятящийся «Беркут», костры, фаеры, серые щиты, стук палок через плотную завесу дыма, крепнущее чувство товарищества, бесстрашие, катящиеся покрышки, крики: «Мы будем вильны!»
Дмитрий, 44 года: – Я знал сразу, что могу быть убит. Я жене так и сказал, что свое пожил, сыну уже 16 лет. Мы считали, что каток просто пройдет по нам. И все. Не верилось, что при таком раскладе можно победить. Если считать тех, кто был в касках да с палками в руках – ну тысяч пять нас таких было, – против 12 тысяч милиции и 5 тысяч спортсменов…
Ярина, 40 лет: – Муж приходил с работы, тепло одевался, опутывался специальной пленкой, чтобы было еще теплее, и уезжал на Майдан. Иногда до утра. Я чувствовала себя женой фронтовика. Казалось, что выплакала все слезы…
Оля, 21 год: – Мы ездили по магазинам секонд-хенд покупать теплую одежду для тех, кто был на Майдане постоянно. Нам много отдавали продавцы бесплатно, узнав, для чего…
Виктория ИВЛЕВА.
Фото автора.