В 90-тые я четыре года проработала в одной из районных прокуратур г. Перми и считала этот факт своей биографии достойным. В какой-то момент заметила, что воздерживаюсь говорить об этом. И всё реже упоминаю, что отец мой 30 лет проработал прокурором. Хотя в действительности это повод для гордости. Я в свою недолгую прокурорскую бытность всего лишь поучаствовала в нескольких расследованиях и раскрытиях серьезных убийств. Зато отец мой эту профессию по-настоящему украсил. Своей способностью не терять человечность, умением слушать, понимать и сострадать, острой потребностью в справедливости. Это то, благодаря чему он пришёл в эту профессию.

В 17 лет он, татарчонок-сирота живший в провинциальном русском селе, не справился с управлением велосипедом и умудрился въехать в женщину, затормозив передним колесом в юбку ровно между ее ног. Не ударил, но неловкую ситуацию создал. Женщина оказалась женой прокурора. И посадили его за мелкое хулиганство в спецприёмник. Юноша оказался грамотный и, зная что несовершеннолетний имеет право на встречу с прокурором, потребовал таковую. Разговор понимания в прокуроре не вызвал и к освобождению не привел, зато привел молодого человека к решению — стану прокурором, но настоящим и справедливым. И стал. И удалось таким остаться, что само по себе непросто в профессии, в которой каждый день видишь несправедливость, боль и смерть.

Отец, к счастью, попал ровно в пересменку между кондовым совком и окончательным путинизмом. В 80-тые в провинции уже не было политических дел, в 90 — совсем не было, а в нулевые — еще не было. Именно в этот относительно недолгий период прокуратура занималась тем, чем должна заниматься — исключительно уголовщиной и защитой прав граждан. Одно из воспоминаний детства, как папа — юный прокурор (ему не было 30) — залез через окно в квартиру на втором этаже, чтобы обезоружить стрелявшего из другого окна пьяного придурка. Оперативники не решились, а этот полез. Романтик, блин. И много таких тогда было. Помню их жаркие споры за столом про закон, про справедливость, про возникающую периодически внутреннюю диллему, когда два этих понятия не совпадали, про формализм начальства и в целом неповоротливость и закостенелость власти и закона. Помню, как у отца по этим причинам были конфликты с обкомом партии и областной прокуратурой, как генеральная прокуратура зарубила его на очередное повышение из-за татарской фамилии в чисто русском регионе, как его совершенно незаконно уволили из-за личного конфликта с областным прокурором и как он восстановился по решению суда, который в какой-то период действительно был независимым. Помню, сколько было болезненных предательств и неожиданных позитивных открытий о людях. Все эти события во многом определили судьбу моей семьи и, соответственно, мой характер и представления о жизни.

Возможно, поэтому я выбрала именно юридический факультет, а не литинститут, в который меня приняли по итогам литературного конкурса, не журналистику, которая всерьез привлекала, и не биологию, которой занималась долгое время.

В прокуратуру я попала будучи совсем юной студенткой юрфака и с удивлением увидела там молодых, интересных, совершенно классных людей, грамотных, хорошо образованных и увлечённых. Еще не существовало никакого следственного комитета и следствие по тяжким статьям было самой интересной на мой юный взгляд частью прокуратуры. 95% прокурорских дел тогда составляли убийства и изнасилования. Никаких аморфных статей про оскорбления чьих-то чувств, надуманно «несанкционированные» митинги или высосанный из пальца экстремизм. Только что принята новая конституция, утвержден мараторий на смертную казнь, введен суд присяжных, появилась реальная состязательность процесса, а оправдательные приговоры стали нормальной составляющей правосудия. Качество следствия по этим причинам выросло вразы. Много заказных убийств, много бытовухи, иногда дела о коррупции, но политики — ноль. Тогда перед прокурорскими не стояло внутреннего морального выбора, кроме как «виновен — не виновен», ибо ловили и судили реальных упырей — убийц и насильников. В этом было ясное ощущение смысла того, что делаешь.

Именно поэтому сейчас мне искренне интересно — для чего сегодня приходят в прокуратуру? Какие цели преследуют эти люди? Как они договариваются с собственной совестью, когда судить нужно не за реальное злодейство, а за идейное несогласие с властью, когда нужно просить реальные сроки за честный пост, за достойное мнение, за справедливый одиночный пикет или митинг? Как они спят после того, как сажают в тюрьму за смелость, честь и достоинство, чётко осознавая откровенную трусливую подлость своей позиции? Что сподвигает идти в профессию, которая сегодня априори означает быть негодяем, отстаивающим зло, вранье и насилие? Ну в суде можно изобразить искреннее негодование, перед играющими в эту же игру недобросовестными коллегами, в разговоре с прессой. Но как эти люди оправдывают свои действия перед самими собой и своими детьми, которым они наверняка пытаются рассказать что такое «хорошо» и что такое «плохо»? Искренне интересно узнать.

Ну и видя, как сегодняшние силовики, включая прокуратуру, страстно констатируют свою правовую и идейную преемственность НКВД, МГБ и КГБ, могу сказать, что я совершенно точно работала на какую-то другую структуру, по совпадению называвшуюся «прокуратурой». Америка тоже, как и Россия, является федерацией, только общего между ними чуть больше, чем «ничего». Прокуратура, в которой довелось работать мне, в современной России легко схлопотала бы звание иноагента, а заодно и нежелательной или экстремистской организации, потому что 1) прокуратура не просто не обслуживала существующую власть, она позволяла себе эту власть критиковать, изобличать и привлекать к уголовной ответственности 2) ее расследования про недвижимость и другую дорогую собственность властьимущих как в России так и за границей заканчивались реальными расследованиями, судами и сроками и 3) тогдашняя прокуратура РФ с удовольствием принимала помощь американцев в бесплатном обучении и турах по штатовским прокуратурам и судам в целях перенимания опыта. И ведь прекрасные знания и неоценимый опыт тогда привезли. Воспользоваться не сумели. А жаль..