Андрей Курпатов. Фото из личного архива

Есть ощущение, что все взрослые давно уже покинули этот мир. Ну то есть не все… осталось, может быть, несколько десятков, а остальные — «дети», которые живут «без сопровождения». Они запальчивы в спорах, лихо откручивают, как куклам, головы популярным людям, топчут ногами то, что им не понравилось, пишут изложения на хайповую тему: «Мое отношение к Бузовой», «Мне одному кажется, что «ВкусВилл» повел себя отвратительно?» Во всем этом сквозит такое детское: «правда же, я хороший?», «я умненький». И если мы сегодня, говорим о настоящих детях, как о поколении «снежинок», которые «тают» от любой неприятности, то сами-то уже точно превратились в снеговиков — солнце, не высвечивай негатив.

Что происходит? «Цифровой аутизм, информационная псевдодебильность, потеря идентификации», — говорит мне в ответ довольно жесткие вещи известный психотерапевт и психиатр Андрей Курпатов. Именно так, а еще — ложное представление о счастье.

— Андрей, начну разговор с поразившей меня ситуации. В самом начале становления сети Clubhouse, в которой только говорят в режиме реального времени, я слушала очередной разговор: что-то такое не очень важное, масса мелочей ни о чем. И внезапно в разговор ввели слушателя, который рассказал, что только что в Питере погиб человек. Там были какие-то чрезвычайные обстоятельства, и слушатель ждал вопросов, чтобы рассказать подробнее. Но угодил в полосу ледяного молчания. К разговору вернулся предыдущий спикер, продолжив говорить ровно с того места, на котором остановился. Как будто разговор о погибшем человеке — это что-то неприличное, лучше не обратить внимания, замолчать его.

— Есть такое понятие в когнитивной психологии — theory of mind. Русский аналог — «модель психического состояния другого». Суть термина такова: общаясь с другим человеком, ты должен понимать, что он живой, что у него свои представления о мире, свои мотивы, желания, переживания. Именно этот навык позволяет нам сочувствовать, проявлять эмпатию. Он постепенно формируется у ребенка — с возрастом, когда активно развивается его префронтальная кора. Это в каком-то смысле самая сложная, самая, так сказать, высокая психическая функция. Люди, страдающие расстройствами аутистического спектра, не могут создать ту самую «модель психического состояния другого». А состояние, когда современный здоровый мозг этого не делает, хотя физиологически мог бы, назвали «цифровым аутизмом». Это неспособность сочувствовать, понимать, входить в положение, слышать аргументы.

Мы общаемся в социальных сетях с собственными галлюцинаторными, по сути, образами, а вовсе не с другими людьми.

Недавние исследования показали, что мы используем разные области коры головного мозга, когда общаемся с людьми в онлайне и в офлайне. То есть это вообще разные психические процессы. И «цифрового аутизма» в каждом из нас все больше и больше, а значит — меньше сочувствия, взаимопонимания и банального, человеческого такта, внимания к чувствам другого человека.

— Я эту ситуацию для себя связала напрямую с каким-то массовым в последнее время увлечением позитивной психологией. В Сети легко можно найти сотни блогов людей, называющих себя психологами и коучами, пропагандирующими это направление. Они в буквальном смысле стигматизируют выражение любых негативных чувств. По их «учению», люди только в том случае будут нормальными, если на их лицах при любых обстоятельствах будет сиять улыбка счастья.

— Извратить и довести до абсолютного абсурда можно все что угодно. Но это не проблема инструмента, это проблема тех, кто им пользуется. Если люди засовывают пальцы в розетки, это вовсе не значит, что электричество не нужно. Позитивная психология или психология счастья, благополучия — это не какая-то глупость. Можно вспомнить много достойных имен, и здесь, конечно, выделяется Мартин Селигман — выдающийся ученый, открывший феномен «обусловленной беспомощности», который позволил нам лучше понять механизмы депрессии. Его более поздние исследования по психологии благополучия и счастья ложатся в основу большого количества разнообразных социальных и образовательных программ. Это — мировой тренд. Неслучайно ООН приходит к тому, чтобы определять качество жизни не показателями ВВП и прочими далекими от конкретного человека категориями, а с помощью более универсальных вещей, которые отражают состояние человека и соотносятся с тем, что для него важно.

В работе Селигмана все разумно: у человека должен быть смысл жизни, вовлеченность, прожитые эмоции, должны быть хорошие отношения с другими людьми, достижения. Это те критерии, по которым он оценивает, насколько человек счастлив.

Фото: Белицкий Антон / ТАСС

— В этих критериях есть «прожитые эмоции», а если человеку не дают их прожить? Об этом пишет в соцсетях медицинский работник Ольга Бабурова. Ее подруге, переживавшей смерть матери, психолог посоветовал найти в этом счастье: подумать, например, что теперь рядом с ней освободилось место, и в этом — позитив. Количество комментариев к этому посту зашкаливало, и показательно то, что люди не удивились, не восприняли ситуацию как нонсенс. А добавили новые примеры: им психологи говорили, например, что переживать по поводу смерти ребенка вредно, нужно сосредоточиться на том, чтобы родить нового. Ну и уж, конечно, в случае гибели домашнего питомца не тратить время на страдания, а сразу купить такого же.

— Сложно комментировать очевидно нелепые вещи. Человеку важно уметь осознавать и выражать свои чувства. В классической психологии есть понятие «эмоционального интеллекта». Оно сейчас несколько проституировано, но базово — это как раз умение понимать собственные эмоциональные состояния и переживания других людей.

Да, у нас достаточно широкий спектр чувств негативного характера: страх, тревога, вина, агрессия, обида, горе, печаль.

Люди, не умеющие осознавать свои чувства, страдают расстройством, которое получило название алекситимия, и это один из ключевых факторов развития психосоматических заболеваний.

Поэтому чувствительность к собственным эмоциям, их понимание — важная часть здорового человека.

Другое дело, что нужно учиться справляться и с горем, и с тревогами, управлять гневом. Например, если к психотерапевту обращается человек, вынужденный передвигаться на костылях, хороший специалист не станет ему говорить: «как это прекрасно, поздравляю вас!» Он постарается помочь человеку психологически адаптироваться к ситуации.

То, что происходит со «специалистами позитивной психологии», я возьму эти слова в кавычки, во многом связано с тем, что они, видимо, знают только об одном направлении в психотерапии, но и его, судя по всему, понимают плохо — буквально и упрощенно. Честно говоря, я не большой любитель отдельных направлений в психотерапии. Любая такая школа ограничена, находится в рамках одной доктрины, а человек сложен. Он может находиться в разных состояниях: одно дело реакция на стресс, а другое — патологические реакции, пограничные или даже тяжелые психические расстройства. Для того чтобы оказать пациенту помощь, нужно иметь очень большой объем профессиональных знаний: и о том, как психика устроена, и о том, как работает мозг, его биохимию. То есть надо знать и нейрофизиологию, и психиатрию, и конкретные психотерапевтические практики. Ни одна узкая школа таким арсеналом знаний и средств не обладает. Как правило, это одномерные концепции или даже какие-то очень простые идеи, типа того, что все проблемы из детства и т.д. Человек сложнее, значительно.

Но если говорить изнутри профессионального дискурса — никаких противопоказаний нет для того, чтобы заниматься психологией счастья и благополучия людей. Это все на самом деле вещи нужные и актуальные. Но они, как я уже говорил, не исчерпывают всей сложности человеческой природы, которая не укладывается в простые формулы. Если мы говорим про позитивные установки и какое-то оптимистичное мировоззрение, то его вполне может развивать в себе человек, который находится в относительной норме. Я говорю об относительной норме, ведь психиатры никогда не пишут о полном психическом здоровье, они пишут: «формально здоров» — принята такая формулировка. Дело в том, что состояние абсолютного социального благополучия, полного физического и психического здоровья — это нечто идеальное, чего в жизни никогда не бывает. К психологу же чаще всего приходят люди не в самом лучшем душевном состоянии, и элементы позитивной психологии — не лучший выбор для помощи им в тяжелых, непростых жизненных ситуациях.

— Несколько дней подряд мне в ленту фейсбука навязчиво лезла реклама о психологических практиках и коучинге с такими советами: «Если ваше окружение жалуется на своих мужей, детей, здоровье, на другие обстоятельства, отслеживайте это и направляйте разговор в другое русло. Скажите себе и другим: «Я на диете из хороших новостей». Предложите другую тему для беседы…». Представляете, вам друг жалуется на тяжелую жизненную ситуацию, а вы в ответ, что на диете и вам нельзя про плохое? И переводите разговор на тему хорошей погоды, к примеру.

Происходит запрет на грусть-печаль, и все, кто по тем или иным причинам горюют, объявляются токсичными. В дискуссиях люди говорят о невероятной навязчивости представителей позитивной психологии и даже сравнивают их с представителями разных культов.

— Сейчас вообще стала модной эта формулировка — «токсичность». «Токсичными» называют, кажется, всех, кто не делает так, как нравится и нужно постановщику такого «диагноза». В этом смысле все родители «токсичны» для своих детей. И любящий супруг, который просто не умеет правильно выражать свои чувства, объяснять свои поступки, оказывается «токсичным».

Супруга может ошибочно толковать его действия, а «психолог» уже рекомендует ей бежать от «токсичного мужа» навстречу призрачному счастью. Каким горем это может обернуться, можно только догадываться.

Это не значит, что среди родителей нет садистов и насильников, а в супружеских парах не существует убийц, агрессоров и, как бы я не любил этого слова, но скажу — абьюзеров. Да, они, конечно есть, но у нас теперь все кругом сплошные «абьюзеры» и все сплошь «токсичны». Такого быть просто не может.

Поэтому, боюсь, рост этих «расстройств» — лишь следствие общей, нарастающей инфантильности.

Вместо того чтобы принять ответственность на себя за то, что происходит в твоей жизни, люди ищут виноватых. Сами начинают играть жертву, а дальше все это провоцирует лишь новые и новые конфликты.

— Как тут не вспомнить Бродского: «Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок — меню обширное и скучное…».

— Есть исследование 2002 года, в котором анализируются результаты теста на «локус контроля». Сам тест был создан в свое время выдающимся когнитивным психологом Джулианом Роттером, и многократные проверки доказали его точность и эффективность. Локус контроля — это соотношение в человеке уровня экстернальной и интернальной ориентации. Если преобладает экстернальность — он склонен во всем винить внешние силы, обстоятельства, других людей. Если человек более интернален, то он, напротив, берет ответственность на себя и полагается на свои силы.

Так вот, в 2002 году профессор психологии Джин Твенге опубликовала результаты своего исследования: она изучила локус контроля по десяткам тысяч архивных анкет за последние 50 лет. Выяснилось, что на протяжении всего этого времени происходило неуклонное снижение интернальности.

Это значит, что мы тем дальше от прогресса, чем меньше хотим за что-либо в своей жизни отвечать. Мы игнорируем собственные ошибки, потому что не верим, что от нас что-то зависит, а это приводит только к тому, что мы их повторяем. Если все зависит от других, то зачем мне в себе что-то менять?

Отсюда и тренд на инфантилизацию: мультики-блокбастеры от бренда Marvel бьют все рекорды, взрослые люди страдают от игровой и цифровой зависимости, в моде размер оверсайз — чтобы выглядеть, как ребенок в папиной одежде, а кеды таких цветов, будто бы их купили в «Детском мире».

Эта трансформация культуры затрагивает практически любого человека, вне зависимости от уровня образования или социальной страты. Спрос рождает предложение и, чем больше людей инфантильных, безответственных, не способных к сложному мышлению, к вызовам внешнего мира, тем больше будет возникать «специалистов», которые поднимут на свои знамена примитивные формулы и советы.

Важно помнить, что профессиональный психолог никогда не дает советов, он не может сказать: беги от человека или вернись к нему, не слушай плохое, а тут же меняй тему, брось работу и следуй своей мечте. Это непрофессионально. Человек должен сам принять решение — это ведь его жизнь и ему расхлебывать последствия. Другое дело, что психолог может помочь человеку увидеть ситуацию в большем объеме, с разных ракурсов, узнать какие-то психические механизмы и закономерности поведения. Но принимать за человека решение, навязывать его он не имеет права.

Фото: Яковлева Анастас / URA.RU / TASS

— С чем связан тренд на инфантилизацию?

— С ростом экстернальности — нашей психике так проще. Неудача сама по себе неприятна, а еще брать на себя ответственность за провал — это же вообще катастрофа. Так почему бы не минимизировать дискомфорт?

Но правда в том, что простой путь не всегда правильный. Да, принимая на себя ответственность за случившееся, вы испытаете временный дискомфорт. Но он стоит того: исследования показывают, что интернальность положительно коррелирует с успехом и лидерством. И хорошая новость еще в том, что интернальность можно в себе развить.

И, наверное, я бы еще добавил к этому вид сверху: в глобализированном мире люди теряют ощущение, что от них в принципе что-то зависит. Нет ощущения, что можно на что-то повлиять.

У человечества теперь новый родитель — социальные сети, огромные технологические компании…

— А почему родитель?

— Потому что они, как родители, дарят нам игрушки — одну за другой. iPhone, Инстаграм, Тик-Ток… — играйтесь, сколько вам хочется. Раньше детям покупали кукол, конструкторы, машинки, а сейчас: дайте смартфон и всё. Социальные сети — это сейчас, как кружки по интересам: рисование, фотостудия, театральная студия. И в это играют взрослые: нарисовали, маску наложили, видео засняли — и бегут к большому родителю: «Инстаграм, Фейсбук, смотрите!». Прибегают и другие «дети» — из параллельных веток, которые точно так же заняты только собой и кричат: «А мы тоже нарисовали!».

— Или все пишут «изложение» на тему «Мое отношение к Бузовой в театре». Я мало знаю тех, кто не написал об этом. Как будто контрольная работа, и так — почти каждый день, меняется только роль дежурного пугала или жертвы, а иногда героя — в зависимости от информационного повода.

— Это связано с нашей тотальной утратой собственной идентичности. Прежде мы коммуницировали друг с другом вживую, видели реакции собеседника, мы слышали тон его голоса, смех и т.д. А сейчас что? В лучшем случае смайлики. В непосредственном общении собеседник невербально сообщает мне огромное количество информации: о том, как он меня воспринимает, как он ко мне относится, как интерпретирует мое поведение. Живое общение на 80 процентов состоит из невербалики.

Общение с виртуальными образами других людей в социальных сетях — это совсем другое. Мы получаем лайки, дизлайки, комментарии ради комментариев. Как понять себя, когда ты не получаешь реального, буквально физического отклика на свое поведение из реального, настоящего внешнего мира? Получил человек дизлайк, но что это значит? Что конкретно не понравилось его виртуальному собеседнику? В результате

у нас, с одной стороны, не формируется естественной идентичности, а с другой — приходится постоянно как-то напоминать людям о себе: что ты жив, что-то постишь, что-то комментируешь.

Феномен невероятной успешности формата «сториз» основан именно на этом: на способе продемонстрировать свое существование миру — вот я в Большом театре, вот я в фитнес-клубе, вот я купил яйца и делаю яичницу.

Это, кстати, очень подробно разбирает в своей «критической теории интернета» голландский философ, основатель Института сетевых культур Герт Ловинк. Тот же механизм лежит и в основе комментариев — неважно, что и зачем ты пишешь, ты таким образом свидетельствуешь о своем существовании.

— И нужно свою точку зрения высказать немедленно.

— Конечно, немедленно. Если взять время «на подумать» — уйдет повестка, прогорит хайп. Поэтому нужно буквально выкрикнуть что-то — сообщить о себе. При этом комментарии — это лишь способ продвижения алгоритмов социальных сетей, поэтому вас еще к этому крику всячески побуждают. А если еще ты получаешь отклик на этой информационной волне — так это вообще невероятный успех!

Как-то я читал достаточно провокационный доклад на конференции по когнитивно-поведенческой психотерапии (КПТ). Надо сказать, долгое время это направление было самым эффективным психотерапевтическим инструментом — научно доказанный факт. Но если раньше, в период так называемых двух первых волн КПТ, упор делался на сознательность человека, на его рациональность, критическое мышление, способность видеть реальные причинно-следственные связи, на его здравость, в конце концов, то теперь провозглашена «третья волна». И что вы думаете, о чем это? Медитация, позитивный настрой, «прислушайся к себе» и «открой себя миру». Почему такая резкая трансформация? Это не секрет для специалистов, но об этом не принято говорить — просто нет у клиентов прежней рациональности, сознательности и здравости. Не раз я уже объяснял суть понятия «информационная псевдодебильность», но это реально уже эпидемия, пандемия. Человеческий мозг настолько стал зависим от потребления информации, что у него просто не остается ресурсов на собственную, осмысленную интеллектуальную деятельность. Люди превращаются в ретрансляторов мемов (в значении Ричарда Докинза, конечно), получивших достаточный уровень «хайпа». Дальше это влияет на характер общения, которое превращается в крик, где совершенно неважно, кто и что кричит, а важно только, кто кричит громче — пусть и письменно, в комментариях.

Когда же общение деградирует, когда нарастает этот «цифровой аутизм», деградирует и мышление. И как помочь таким людям, когда они переживают тревогу, депрессию и агрессию? Они не способны разобраться в себе, им нужен простой рецепт, элементарный, как дважды два, сложный в них не попадает. И это замыкает порочный круг, потому, что достоверно доказано, что онлайн общение как раз и потенцирует соответствующие психические состояния — тревогу, депрессию и агрессию.

— Простейшие советы приводят в итоге к каким-то совсем уже не человеческим ситуациям. Людям, только что потерпевшим какую-то очень для них серьезную неудачу, говорят: «Успех полностью зависит от вашей точки зрения. Считайте себя успешным, и точка…» Я цитирую очередной рецепт из нескольких признаков счастливого человека. Вот еще один: любовь — это, согласно новым практикам, — мазохизм. Нужно срочно влюбиться в того, кто отвечает взаимностью.

— Это все рецепты для слабых, им дают розовую жвачку: представь мечту, визуализируй ее, говори себе прекрасные аффирмации типа «я самая обаятельная и привлекательная» — и все получится.

Запрос на такие рецепты, наверное, понятен, ведь очень хочется простых решений сложных проблем. Но, согласитесь, это достаточно наивно. И этой наивности, зачастую весьма резвой и агрессивной, становится все больше.

— Игнорирование чьих-то чувств — это тоже наивность? Я возвращаюсь к ситуации в Clubhouse, там ведь собираются неглупые люди, лидеры мнений…

— Помните ситком «Теория большого взрыва»? Это в каком-то смысле комедия в комедии. Мы наблюдаем за забавными ситуациями, в которые попадают герои. Но само их существование — взрослых дяденек, университетских профессоров, которые, как малые дети, играют в компьютерные игры, собирают фигурки супергероев и читают комиксы, — это ирония. И там есть интереснейший слой — это психотипы героев. Один из них аутичный эпилептоид Шелдон. Вот это в его духе: «Что, кто-то умер? Прекрасно, двигаемся дальше».

Неспособность к сопереживанию не связана с уровнем IQ, она связана с эмоциональным интеллектом, с той самой способностью реконструировать внутренний мир другого человека. Можно быть хоть семи пядей во лбу, но если в обществе не существует практики межличностного взаимодействия, люди будут становиться в нем своего рода социальными инвалидами.

Кадр из ситкома «Теория большого взрыва». Справа — аутичный эпилептоид Шелдон

— Вы помните, раньше были «эмо» — сверхчувствительные ребята, которые упивались грустью и печалью. На смену им пришли «снежинки» — поколение, которое не хочет грузиться ничем тяжелым, оно нежное и «тает» от плохого. Это тоже следствие процессов, о которых вы говорите?

— «Эмо» я помню хорошо, поскольку какое-то время был у них культовым персонажем. Тогда была программа на телевидении — «Доктор Курпатов», помогающая страдающим. Мол, раз психолог — то слезы, а слезы они любили. «Эмо» со мной делали какие-то коллажи… Если же говорить серьезно, то просто представьте себе, как ведет себя ребенок, когда он сталкивается с проблемами, которые не в силах решить? Он просто сбегает от них, в лучшем случае ищет помощи взрослых, родителей. Приходит в гости незнакомый человек — ребенок не знает, как ему себя вести и прячется за юбку мамы. У него еще нет внутренних, психологических инструментов, которые помогут ему справиться со страхом неизвестности, нет навыков знакомства с новым человеком. А сейчас очень у многих взрослых — ну просто кого ни возьми — беда и с ресурсами, и со структурами, и с навыками.

Кроме всего прочего, нужны и стратегические, долгосрочные цели: ради чего мы действуем, зачем нам решать те или иные проблемы? Мы же сейчас все оказались в своеобразной «складке времени», когда будущее не разворачивается, не рисуется, а потому и не определяет наше настоящее, как это было прежде.

— Если вы говорите о дауншифтинге, то к этому в последнее время приводят многие обстоятельства. Люди зачастую не знают, что можно сделать, потому что все, что они делают, оказывается тщетным. Например, когда студентов стали притеснять за участие в уличных акциях, среди преподавательского состава появилось много энтузиастов, которые стали создавать свободные образовательные площадки. Но вскоре вышел закон о просветительской деятельности и в буквальном смысле выбил у преподавателей почву из-под ног. Таких примеров много…

— Проблемы требуют того, чтобы мы их осмысляли и решали, а не сбегали от них. Есть такое когнитивное искажение — называется «недооценка бездействия». Суть его в том, что когда мы сталкиваемся с проблемой, с которой не знаем, что делать, мы считаем, что лучше подождать, не осознавая, что ждать в данном случае — это тоже действие. Да, не решать проблему — это тоже действие. Знаете, как называлась самая продаваемая книжка в прошлом году? «Тонкое искусство пофигизма». Ее написал американец, сын состоятельных родителей, уставший от необходимости всегда соответствовать правилам и нормам. И вот он обучает теперь, как, так сказать, расслабиться, относиться ко всему проще, не циклиться на проблемах и не делать из мухи слона.

Звучит прекрасно, очень, в каком-то смысле даже «психотерапевтично». Но надо понимать контекст: одно дело, когда культура заставляет тебя изображать «у меня все окей!», когда совсем не окей. Мол, пусть у тебя полная катастрофа, на лице должен быть довольный смайлик. Однако же

у нас другая культура — культура страдания, в которой мы все с вами воспитывались и живем. Быть окей — это у нас как-то странно, как-то неправильно, «не по совести», что ли.

Слишком удачливый, слишком результативный, слишком успешный — нет, это неприлично. Должно быть плохо, вот тогда хорошо.

Позитивная психология, таким образом, покрывает разом и нашу бездеятельность, и отсутствие у нас адекватного психологического и интеллектуального инструментария решения проблем, и, наконец, эту всеобщую роль страдальцев. Но накрывая все это медным тазом, позитивная психология ничем нам помочь не может. Спрятать разве? Но это та самая «недооценка бездействия». Поэтому я в какой-то момент не сдержался и написал книгу с названием «Не надо пофигизма».

Фото: Антон Ваганов / ТАСС

Пофигизм не поможет нам справиться с реальными проблемами. Все переживают, всем непросто — это правда. Возьмите любого успешного человека: его жизнь может казаться счастливой, но, как правило, она отнюдь такой не является. Там жизнь с огромным напряжением, тревогами, провалом проектов, потерей денег, предательством партнеров, недовольством и непониманием со стороны близких. Это большие риски и большая ответственность. Успешность оплачивается не позитивно-психологическим пофигизмом, а нервами, тревогами, напряжением сил. И вот есть два мира — две системы. На одной стороне те, кто, несмотря на сложности и давление, продолжает что-то делать, что чревато, кстати говоря, в том числе и для здоровья. А на другой стороне — вот все это счастье растительной жизни, бесконтрольного и бесцельного информационного потребления. Для них простые советы от «позитивной психологии» отечественного разлива, может быть, даже и благо.

Впрочем, это только до поры до времени. Не забывайте про «недооценку бездействия»: сколько ни колдуй на мечту, сколько ее ни визуализируй — слаще от этого во рту не станет. И что случится с этой второй системой уже в самом ближайшем будущем — не вполне понятно.

Если за психологом, практикующим позитивную психологию, стоит инфантильность, безответственность, цифровой аутизм, интеллектуальная сглаженность, отрицание и обесценивание всего сложного, — это, конечно, просто приведет людей к каким-то решениям и поступкам, которые плохо для них кончатся.

Если же за позитивным настроем стоит способность принимать и преодолевать сложности, эмпатия и сострадание — это реальная позитивная психология. Тот же Мартин Селигман не предлагает нам «волшебных мантр». Он говорит о том, что нам есть что защищать — да, собственные положительные эмоции, свою вовлеченность в жизнь. Но кроме этого, еще и других людей, свои отношения с ними. Защищать свои достижения. От нас требуется осмысленная внутренняя позиция: в этом мире, где все становится таким текучим, бесформенным, иллюзорным и потому проблематичным, нужно сохранить себя, свою ответственность и связанное с ней позитивное отношение к жизни. Не обесценивая катастрофу, не отрицая негатив, а принимая его, разбираясь в нем и решая возникающие проблемы. Всегда есть возможность если не исправить, то улучшить ситуацию.