5 марта из Санкт-Петербургского государственного университета отчислили активистку движения «Весна» и журналистку правозащитного объединения «Команда 29» Елену Скворцову. Формальным основанием для этого стали просроченные академические задолженности и производственная практика, якобы не закрытая вовремя. Бывшая студентка четвертого курса университетской Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций уверена, что таким образом она была наказана за свои политические взгляды. О своих аргументах Скворцова рассказала «МБХ медиа»
— Проблемы с руководством СПбГУ начались сразу после того, как вас задержали на акции в поддержку Азата Мифтахова?
— Они начались не сразу, а примерно через неделю после моего задержания. До этого все шло как обычно, никаких претензий ко мне не было, по крайней мере их никто не высказывал напрямую. Но в день сдачи производственной практики у меня отказались ее принимать. Сослались на то, что студенческое издание «Развилка», где я стажировалась осенью 2020 года, не подходит для прохождения практики на четвертом курсе. Хотя именно туда меня в октябре направил отдел практики университета. Я получила «неуд» и [была отправлена на] пересдачу, до которой нужно было очень быстро, в сжатые сроки пройти практику заново. Я начала судорожно искать место: по правилам, это можно сделать лишь в организациях, у которых есть договор с СПбГУ. Но мне везде отказывали под разными предлогами.
— А на каком основании комиссия не засчитала производственную практику?
— Если сначала их не устроила «Развилка», то на пересдаче мне сказали, что объем текстов у меня недостаточен. А в целом он был даже превышен, но решили учитывать только те тексты, которые я написала непосредственно перед последней пересдачей, за два дня. Это странно, ведь комиссия должна оценивать весь отчет. Публикации с сайта «Команды 29» не засчитали… Так что формально придрались к нехватке количества знаков. Содержание их особо не волновало, было ощущение, что они мои материалы вообще не читали.
— До этого в университете знали, что вы работаете в правозащитном объединении «Команде 29»?
— Тяжело об этом судить, но я не замечала никакого предвзятого отношения к себе — ровно до этой пересдачи. Интересно, что девушке, которую задерживали вместе со мной во время акции в поддержку Азата Мифтахова, Екатерине Бушковой из Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. Бонч-Бруевича, тоже угрожали отчислением. У нее комиссия в вузе была раньше, чем у меня. И они там уже знали, что меня отчислят — то есть, мне еще об этом никто прямо не говорил, а ей они [про меня] сказали прямо. Предполагаю, что они [в Университете телекоммуникаций] могли узнать об этом только от руководства моего университета.
— Как думаете, почему вузы наказывают студентов за поддержку аспиранта Азата Мифтахова? В 2019 году, например, студенток журфака МГУ тоже почти отчислили за сбор подписей в его защиту.
— Как мне кажется, тут дело не столько в Мифтахове, а в поддержке политзаключенных вообще. К сожалению, в последнее время в России все чаще наказывают за это. Все же Азат — аспирант МГУ, поэтому, возможно, руководство Московского государственного университета так остро реагирует на проблемы, связанные со своим человеком. Почему СПбГУ так себя повел после акции в его поддержку в моем отношении — честно, не знаю. Могу только предположить, что им не понравились новости, в которых о моем задержании было написано как о задержании студентки СПбГУ.
— Вы подавали апелляцию на решение о вашем отчислении. Каков результат?
— Приказ об отчислении мне выдали на руки не так давно — 16 марта. Хотя подписали его еще 5 марта. Чтобы его получить, мне пришлось отправлять письменный запрос на выдачу информации, хотя они были обязаны предоставить мне эту бумагу сами. Апелляция прошла не в мою пользу, но это было ожидаемо. Сейчас мы вместе с юристами собираемся подавать иск в суд. Студсовет университета уже подает жалобы в Рособрнадзор и прокуратуру.
— Студсовет вступился за вас? Это большая редкость.
— Я сама удивилась, когда они в первый раз обратились к проректору вуза Марине Лавриковой. Со мной они не связывались, я узнала об их участии постфактум. Сейчас мы общаемся. Насколько я понимаю, студсовет до этого никогда ни за кого так активно не вступался. Это первый случай. Я, если честно, не понимаю, как они не боятся — ведь члены студсовета там еще учатся? У них тоже могут начаться проблемы. Но мне приятно, конечно, что есть такая поддержка.
— Думаете, что суд примет вашу сторону?
— Я не знаю ни одной громкой истории, когда студенты СПбГУ защитили бы свои права через суд. В Москве есть, например, Павел Крисевич, которого отчислили из РУДН (кстати, тоже за поддержку политзаключенных). Думаю, у меня будет аналогичная ситуация. Суд первой инстанции [наверняка] откажет, а дальше, хочется верить, в апелляционной инстанции мы все же добьемся восстановления. Я летом буду пытаться восстановиться, сама подам документы. Надеюсь, что университет не будет препятствовать хотя бы этому.
— То есть, для вас это уже такое дело принципа? Считаете, оно может стать примером для других студентов, которые столкнулись с такой же проблемой?
— Важно показать, что отстаивать свои права можно, и это не так сложно, как кажется на первый взгляд. И совсем не страшно. После моего отчисления мне стали писать люди. Например, кого-то отчислили со второго курса за прохождение практики в «Новой газете». Кто-то писал тексты на острые темы, и их в вузе просто не приняли. Про такие случаи никто не пишет и не говорит. Возможно, люди, оказавшиеся в ситуации похожей на мою, поймут, что нужно не молчать, а наоборот, привлекать внимание. Посмотрят на это все иначе. Будут бороться.
— А к руководству СПбГУ еще до самого отчисления вы пробовали напрямую обращаться?
— Я пыталась связаться с директором Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций Анатолием Пую, но он меня игнорировал. Он звонил в январе, еще до всей этой ситуации с практикой, поинтересовался, как я собираюсь ее проходить и сдавать; сказал, что могу перепройти ее в одном из подразделений СПбГУ. А потом, уже перед комиссией, я ему писала на почту, звонила, он не отвечал. Думаю, что он занес меня в черный список — в первое время были гудки, потом постоянно занято. И только после того как я подала на апелляцию, он лаконично ответил по почте, что получил ее. До этого, когда я писала ему, что у меня сжатые сроки для пересдачи, буквально всего два дня — он никак не реагировал.
— А как родители восприняли новость о вашем отчислении?
— Мне очень повезло с родителями, с их стороны никогда не было и нет никакого давления. Папа у меня довольно оппозиционных взглядов, он всегда говорил мне, что гордится мной. Всегда поддерживал меня, когда я ходила на митинги. Мама расстроилась, конечно. Но никакого негатива не было.
— А были ли преподаватели, которые заняли вашу сторону во время конфликта с руководством университета?
— В заседании последней комиссии участвовал доцент Егор Королев, он, к слову, никогда у меня ничего не вел. Но как только меня отправили на пересдачу, он написал мне, подсказывал, в какие подразделения СПбГУ лучше обратиться, чтобы пройти практику. Был свидетелем всей этой истории отказов [в прохождении практики]. На самой комиссии он открыто сказал, что мне вставляли палки в колеса. Он не касался моей политической деятельности. Просто упомянул, что, по его мнению, кто-то очень не хотел, чтобы я успешно прошла эту практику. Но на остальных членов комиссии это не подействовало — он был один против всех, и его голос не услышали. Смешно, что видеозапись с той комиссии, опубликованная на платформе Microsoft Teams, была удалена через несколько часов, после того как прошел экзамен [по сдаче практики]. Известно, что наш вуз хранит все материалы видеоконференций в течении года — но тут оперативно все потерли.
— После всего, что с вами произошло, вы все равно планируете заниматься правозащитой?
— Мне терять уже нечего. Как они еще могут на меня надавить? Университет они у меня отобрали. Работу забрать не получится — меня там, естественно, все поддерживают. А я от своей позиции отказываться не собираюсь.