Главную политическую беду России можно описывать по-разному. Я в этот раз попробую на почтовых ящиках.
В конце восьмидесятых, когда Горбачев обещал каждой советской семье отдельную квартиру к 2000 году, у нас в городке успели построить несколько домов с почтовыми ящиками из ДСП. И не только у нас в городке. Вы наверняка видели такие ряды деревянных ячеек у кого-нибудь в подъезде.
Не знаю, эстетическое то было решение или это деньги так экономили. Не важно. Главное, что ящики из ДСП было очень легко раздолбать, если хочется. А когда ты подросток мужского пола, предоставленный сам себе, то тебе периодически хочется. Городок рабочий, много семей неблагополучных, пить начинают в 13–14 лет. В общем, выломали постепенно замки из этих ящиков. Дверки повырывали с мясом. Навырезали и навыжигали много слов разных.
Почту из ящиков стали регулярно таскать, туда бросали всякую дрянь: окурки, пробки, шелуху от семечек. Так продолжалось много лет
Теперь у меня к вам просьба. Представьте себе такой вот подъезд, с раздолбанными ящиками. Пятиэтажка, по четыре квартиры на площадке. Итого двадцать квартир. В один прекрасный день в одну из квартир вселяется новый жилец. Назовем его Мария Петровна. Немолодая, разведенная, инициативная, любит расширять кругозор. Журналы выписывает.
Заселившись, Мария Петровна первым делом чинит свой почтовый ящик. Вставляет новую дверку с новым замком. Мария Петровна не столяр, дверка не совсем ровная, но свеженькая, покрашена бережно. А главное — запирается.
Проходит неделя — дверку выламывают. Журналы Марии Петровны валяются на полу. Один разорван, на другом следы кроссовок, третий отсутствует. В ящике — окурок и пустая пачка из-под сигарет.
Мария Петровна опять вставляет дверку, с тем же старанием. Мария Петровна из работящей крестьянской семьи. Ее не напрягает возиться с молотком и ножовкой. Ей даже нравится. Каждый раз, когда из дома выходит, смотрит на свой ящик и радуется: ровненько в этот раз получилось.
Месяц-другой дверку не трогают. Потом выламывают снова. И Мария Петровна понимает, что единоличный подход здесь не поможет. Проблему надо решать системно и коллективно. Тем более что семечки и окурки бросают даже в закрытые ящики.
Мария Петровна идет по соседям. Здравствуйте, дорогие соседи, вот ведь у нас какая беда с ящиками. Давайте, что ли, скинемся, купим железные. И замок с домофоном поставим на дверь подъезда. А то ведь так и будут и ломать, и мусорить, и почту воровать.
Выясняется, что три квартиры не против железных ящиков и замка с домофоном. Еще пять квартир говорят, что им все равно. Загвоздка в том, что весь остальной подъезд против
Три квартиры не против. Они давно хотят домофон и ящики новые, но не знают, как это организовать. Зато теперь, когда есть инициативная Мария Петровна, они только за.
Еще пять квартир говорят, что им все равно. Они журналов не выписывают, а если какое письмо пришло важное, так за ним на почту можно сбегать. Другое дело, если весь подъезд проголосует за домофон и ремонт. Тогда чего уж, тогда можно скинуться.
Загвоздка в том, что весь остальной подъезд против. Сколько ни уговаривай — горох об стену. На кой нам красивые ящики? Нам что — любоваться ими, что ли? Деньги коту под хвост. Десять лет живем, и нормально. Да во всех подъездах такие. Да все равно опять разломают. Подкараулят, когда дверь открыта, и разломают. Да еще и больше разломают — от злости, что подъезд на замке. И по ночам будут в домофон этот звонить без конца. А если вдруг пожар, а в дверях подъезда замок заклинило — тогда что? Гореть заживо из-за вашего домофона? И неизвестно еще, сколько продлится этот ремонт. Может, месяц будут в подъезде толпиться мужики какие-то, сверлить с утра до вечера. И вообще, это не наша обязанность. У нас жилконтора есть, «Победа-Сервис», мы ей и так деньги платим непонятно за что. Пускай она чинит и устанавливает.
Мария Петровна идет в «Победу-Сервис». Спрашивает, есть ли планы по ремонту подъездов и установке домофонов в доме таком-то на такой-то улице. Ей отвечают: планы есть, средств нет. Она: ну вот же мы платим энное количество рублей — они на что идут? Площадку подмести раз в месяц? Ей: вы получаете ровно столько услуг, за сколько платите. Несите заявку от общего собрания жильцов. Будет заявка — поднимем плату в полтора раза и сразу вам сделаем шоколадно во всех подъездах.
Мария Петровна уже понимает, что раскачать жильцов ее дома на подобную заявку невозможно. Она решает действовать иначе. У них в районе есть другая управляющая организация — «Жилсервис». В домах, которые обслуживает «Жилсервис», подъезды чистые, ящики железные, герань в горшочках, домофоны стоят уже много лет. Месячная плата, правда, выше, но не в полтора раза. Всего на десять процентов. Надо, решает Мария Петровна, уговорить народ сменить жилконтору.
Мария Петровна садится за стол на своей уютной кухне, хватается за голову и долго плачет от бессилия. Из сотни квартир за смену управляющей компании подписались тридцать
Заручившись поддержкой нескольких квартир, Мария Петровна начинает агитацию. Обходит весь дом, все пять подъездов. Расписывает вместе с союзниками достоинства «Жилсервиса». Показывает фотографии ухоженных лестниц. Собирает подписи.
Месяц спустя, вернувшись из квартиры номер 100, Мария Петровна садится за стол на своей уютной кухне, хватается за голову и долго плачет от бессилия. Из сотни квартир за смену управляющей организации подписались тридцать. Остальные послали Марию Петровну подальше. Доводы всегда были одни и те же (см. выше): на кой нам роскошь, все равно разломают, и так много платим. Часто звучала вариация на тему «Тебе больше всех надо — переезжай в другой дом и плати сколько хочешь». На Марию Петровну смотрели с насмешкой и раздражением. Спрашивали, сколько денег она получает от «Жилсервиса» за рекламу.
Отчаявшись, Мария Петровна покупает себе отдельный железный ящик (такой висел когда-то в деревне у калитки их дома), пишет на нем номер квартиры и прикручивает к стене рядом с раздолбанными дээспэшными коробками. Не мытьем так катаньем, думает Мария Петровна. Ящик висит ровно неделю. Потом из «Победы-Сервис» приходит мужик с инструментами. Мужик объясняет, что от жильцов поступила жалоба на самоуправство в подъезде. Затем он снимает ящик и вручает Марии Петровне счет за «работы по устранению следов несогласованных работ на территории общего пользования».
Эпилог:
Проходит два года. «Победу-Сервис» объявляют банкротом. Ее бывшего начальника сажают за мошенничество. Дом, из которого уже уехала Мария Петровна, переходит под управление «Жилсервиса». На подъезды ставят домофоны, лестницы красят, дээспэшные ящики меняют на металлические.
И никто не протестует. Ни один из жильцов, которые с пеной у рта доказывали Марии Петровне, что раздолбанный подъезд — это естественное состояние вещей, не идет жаловаться на действия «Жилсервиса». Почти все довольны переменами. Через месяц сторонники былого статус-кво уже не помнят, как отстаивали незыблемость гадюшника на собственной лестнице.
Спасибо, что вы живо представили себе эту историю. Очевидно, что у нее нет хеппи-энда. Когда в «Жилсервисе» — а он теперь монополист — начнут задирать цены, халтурить и воровать, подъезды вернутся в изгаженное состояние. Потому что коллективный ремонт подъезда — это уже политика. А наши дорогие жильцы не желают заниматься политикой. Хуже того, они презирают тех, кто, подобно Марии Петровне, готов ею заниматься.
Главная политическая беда Российской Федерации по-прежнему в том, что мы не понимаем, зачем нужна «политика». Наверное, мы слишком невнимательно смотрим центральное телевидение. В ходе путинских «Прямых линий» нам из года в год показывают, что суть политики — это борьба за ремонт домов и дорог, за расселение вагончиков, за расчистку помоек, лечение от рака и хорошее образование. А мы все равно думаем, что политика — это борьба за какую-то демоническую «власть», сакральную Русь и передел бабла.
Европейцы, даже если и не сильно интересуется политикой за пределами своего дома или района, обычно стыдятся говорить об этом. В отличие от милых, неглупых россиян, которые гордятся своей аполитичностью
В одной колонке невозможно дать исчерпывающий ответ на вопрос, почему страны Центральной и Западной Европы в разы благополучней Российской Федерации. Но любой исчерпывающий ответ должен с чего-то начинаться. И мой начинается с одного простого наблюдения.
Я десять лет живу и работаю в ЕС. За это время я много чего наслушался в светских и не очень светских беседах с европейцами. Но есть предложение, которого я не слышал ни на одном из известных мне языков: «Я не интересуюсь политикой». Даже те, кто на самом деле не сильно интересуется политикой за пределами своего дома или района, обычно стыдятся говорить об этом. В отличие от легионов милых, неглупых россиян, которые гордятся своей аполитичностью.
Потому что единственный адекватный перевод предложения «Я не интересуюсь политикой» на европейские языки — «Мне наплевать, что происходит вокруг». И на русский, один из крупнейших языков Европы, оно переводится точно так же.