гости: Екатерина Мишина эксперт по конституционному праву, советник председателя Конституционного суда РФ в 1995–1997 гг., преподаватель Свободного университета

Леонид Никитинский обозреватель «Новой газеты», член СПЧ, кандидат юридических наук

Ведущий: Владимир Кара-Мурза младший

Да, Конституционный суд дает толкование нормы и выявляет ее конституционно-правовой смысл, который является обязательным для всех, в том числе и для правоприменителей. Есть, например, такая устойчивая формулировка, что правоприменительные решения, при вынесении которых были использованы нормы данного закона в истолковании, расходящемся с их конституционно-правовым смыслом, выявленным Конституционным судом, подлежат пересмотру.

Правовая доктрина – это неотъемлемый атрибут принципа правового государства, провозглашенного в нашей Конституции. Одна из основ правового государства – это понятность нормы. Если гражданин не понимает смысла правового предписания, как он может его исполнять? Довольно часто наши законодательные акты написаны таким языком, что не только простые граждане, но и некоторые юристы, в общем, оказываются в тупике, они не вполне понимают, в чем величие замысла, который лег в основу конкретного закона.

Поэтому особые мнения судей Конституционного суда, блестящих юристов – это жемчужины в сокровищнице правовой мысли Российской Федерации. И я считаю, что идея запретить публикацию этих особых мнений абсолютно разрушительна.

В. Кара-Мурза― У нас восстановилась связь с Леонидом Никитинским. Леонид, я вам хочу задать такой вопрос. Вот у вас на днях вышла колонка в «Новой газете», посвященная как раз этой теме – запрету на публикацию особых мнений судей Конституционного суда. Вы, в частности, называете это калькой с советского процессуального законодательства. Во-первых, что имеется в виду? А во-вторых, очень хочется услышать ваше мнение по поводу того, насколько важен этот новый запрет на публикацию особых мнений? Что по большому счету изменится, при том что, как мы сейчас с Екатериной обсуждали, особые мнения в любом случае не имели юридической силы даже тогда, когда их можно было публиковать?

Л. Никитинский― Что касается вот этого упоминания, это мне просто напомнили процессуалисты. Я сам, конечно, этого не помнил. Но они мне напомнили, что в Советском Союзе тоже лукаво разрешалось. Тогда же было 3 судей, в том числе 2 народных заседателя.

В. Кара-Мурза― «Кивалы», по-моему, это называлось, да?

Е. Мишина― Да.

Л. Никитинский― На самом деле, в них был смысл, – и сейчас все судьи, которые старого поколения, это признают, – потому что там, по крайней мере, порядочный судья имел возможность несколько маневрировать, опираясь на их мнение. И вот там существовало суд особого мнения. Но особое мнение хранилось в запечатанном конверте при деле, и вскрывать его стороны не имели права, а только судья вышестоящего суда, который мог с ним ознакомиться. То есть смысла никакого в этом не было. Ну и сейчас, в общем, то же самое происходит.

Е.Мишина: Идея запретить публикацию этих особых мнений абсолютно разрушительнаQТвитнуть

Что бы я хотел сказать, отправляясь от того, что я услышал в вашем введении, не делается ли это под Медведева. Во-первых, это не совсем новшество то, что может быть председателем или заместителем председателя назначен не член Конституционного суда. Специалисты мне указали на то, что, в принципе, такая возможность имелась и раньше. Президенту достаточно было внести в Совет Федерации сразу две бумаги: одну – о назначении судьей, а вторую – о назначении сразу же того же человека председателем. И при том Совете Федерации, который мы имеем сегодня, в принципе, техническая такая возможность существовала и раньше. Но сейчас она стала более выражена.

Теперь давайте дальше идти. Мне кажется, что если бы это делалось под Медведева (мы, конечно, говорим все это условно), то вот эта вредная, странная поправка, которая была внесена Клишасом и Крашенинниковым в первоначальный президентский проект, этого не предусматривала. Там сохранялась старая норма о том, что особое мнение члена суда приобщается и публикуется везде. И вдруг появляется за подписью двух сопредседателей этой самой Конституционной комиссии вот такая бяка.

Во-первых, мне кажется, что если бы это делалось под Медведева, то Медведев предпочел бы сохранить эту красивую конструкцию. Конструкция красивая. Она создает такой флер либеральный, вреда от нее никакого давно не было, потому что центральным вопросом, на самом деле, являются вовсе никакие не особые мнения, а центральным вопросом является – что становится предметом рассмотрения и что становится предметом публичных, гласных заседаний Конституционного суда. Вот вокруг этого ведется игра. А есть там особые мнения, нет – они никаких проблем ни для кого не создавали.

И мне кажется, что если бы это согласовывалось под Медведева, он бы попросил это сохранить. Вот у меня такое ощущение. А эта поправка какая-то солдафонская. Я даже не вижу в ней особого смысла. Это, типа, указать им на место, что раз вы служите государству, какое нафиг вам вообще особое мнение?

Я сегодня перечитал – я часто к нему возвращаюсь – проект Козьмы Пруткова о введении единомыслия в России. Вот это оно самое и есть. А практического смысла в этом особого нет. Вот сидите тихо там. Вот такое какое-то солдафонство. Я даже не уверен, что это с Путиным согласовано. Хотя, скорее всего, конечно, согласовано. Но странно, потому что он-то вносил другой проект в этой части.

Л.Никитинский: Если бы это делалось под Медведева, то Медведев предпочел бы сохранить эту красивую конструкциюQТвитнуть

В. Кара-Мурза― Я напомню нашим слушателям краткую историю самых таких, наверное, громких особых мнений в истории российского Конституционного суда. Например, ныне уже бывший судья Анатолий Кононов 53 выступал с особым мнением за время своей работы между 1992 и 2009 годам.

В частности, именно он выступил с особым мнением по поводу указа президента Ельцина о вводе войск в Чечню, по поводу закона о митингах, ужесточающего процедуру согласования, по поводу конституционности нормы об отмене губернаторских выборов и по поводу – это было Определение Конституционного суда в декабре 2007 года – лишения пассивных избирательных прав российских граждан, которые имеют второе гражданство или вид на жительство за рубежом. Тогда Конституционный суд, я напомню, просто отказался рассматривать, по сути, это дело и не было ни заседания, ничего. Они просто проштамповали Определение №797-О-О о том, что здесь нечего рассматривать даже; раз запретили, значит все правильно.

И вот тогда Анатолий Леонидович Кононов выступил с особым мнением. Его преподают в вузах юридических в России сейчас вот это конкретное особое мнение Кононова по делу о запрете на участие в выборах с двойным гражданством. Я процитирую буквально фразу. «Предположение об угрозе для государственного суверенитета самого наличия у гражданина Российской Федерации иного гражданства не имеет никаких объективных оснований и выражает лишь идеологические предпочтения советской эпохи. Вообще обычному, даже не юридическому, сознанию трудно представить, что граждан одной страны можно разделить на полноправных и второстепенных».

Из других особых мнений. Например, Владимир Ярославцев выступал с особым мнением по поводу решения о невозможности исполнения в России решений Европейского суда по делу «ЮКОСа» о выплате 1 млрд 800 млн евро. Тот же судья Ярославцев выступил с особым мнением по закону об иностранных агентах печально известному, когда НКО обязаны регистрироваться в таковом качестве.

И вот еще интересный случай. Леонид упомянул Дмитрия Медведева. Есть действующий судья Конституционного суда Константин Арановский, который был назначен Медведевым в 2010 году. Он более 25 раз выступил с особым мнением. В частности, тоже по делу «ЮКОСа» в 2017 году о том, что его не нужно исполнять. Он не согласился с тем, что его не нужно исполнять. И по решению о том, что Россия является правопреемницей Советского Союза. Вот в своем особом мнении судья Арановский назвал СССР «незаконно созданным государством» и сказал, что нельзя Россию считать его правопреемницей.

Вот такое интересное совпадение, как говорит Дмитрий Киселев. В марте этого года, когда Конституционный суд буквально за 2 дня рассмотрел и проштамповал путинские поправки к Конституции, судья Арановский неожиданно заболел и не смог по состоянию здоровья принять участие в этом заседании.

Вопрос Екатерине Мишиной. Екатерина, вот Леонид Никитинский упомянул, что это была поправка, которую предложили сенатор Клишас и депутат Крашенинников, главы юридических комитетов двух палат. И вот сенатор Клишас сказал, что «особые мнения подрывают авторитет судебной системы». А депутат Крашенинников сказал, что это «политизация правосудия». Вы согласитесь с такой точкой зрения, что публичное высказывание особых мнений как-то подрывает авторитет суда в России?

Е. Мишина― Я вынуждена здесь процитировать Полиграфа Полиграфовича Шарикова, который говорил, что он не согласен с обоими. Так вот я не согласна с обоими. И сошлюсь на мнение на светлой памяти судьи Верховного суда Антонина Скалиа, которого обычно цитируют в контексте жесточайшего консерватизма.

В. Кара-Мурза― Верховного суда США.

Е. Мишина― Совершенно верно. Я просто очень вкратце напомню радиослушателям, что судья Антонин Скалиа очень долгое время пребывал в статусе судьи Верховного суда Соединенных Штатов Америки, в начале 2016 года он скончался. И как правило, он именуется консервативным героем, поскольку жесткость мнений судьи Скалиа была общеизвестна.

Так вот именно судья Скалиа не просто поддерживал, а всячески убеждал своих коллег выступать с особыми мнениями, потому что он считал, что это не просто снижает независимость высшего судебного органа страны, а, напротив, повышает ее. И я абсолютно уверена в том, что возможность судей сформулировать свою точку зрения, не согласившись при этом с мнением большинства, очень важна как для репутации суда, так и для граждан, поскольку это дает более полную картину, позволяет увидеть детали.

Е.Мишина: Я не увидела ничего, что бы могло объяснить необходимость столь резкого сокращения численного состава КСQТвитнуть

Я категорически возражаю против позиции Клишаса и Крашенинникова. Я считаю, это, собственно, еще один гвоздик в небольшой, но уютный гробик Конституционного суда, который они старательно делают, начиная с 15 января этого года. Я просто напомню опять же очень вкратце слушателям, 15 января президент выступил с посланием Федеральному Собранию. А в таких посланиях президент реализует свою конституционную обязанность, предусмотренную ст. 80 ч.3 определять основы внутренней и внешней политики. И в силу Постановлений Конституционного суда эти основные направления внутренней и внешней политики обязательны для государственных органов.

В этом послании президент отметил, что необходимо совершенствовать независимость судей, повышать независимость судей. Что для этого было сделано, чтобы наши судьи стали еще независимее? Во-первых, установлена возможность обращения президента с представлением в Совет Федерации о прекращении полномочий председателей двух высших судебных органов страны и их заместителей – судей Верховного и Конституционного судов, судей кассационных и апелляционных судов.

Я напомню, что, согласно поправкам, 30 человек (они именуются сенаторами) – я не очень понимаю, почему в отсутствие Сената у нас есть сенаторы, но жизнь полна загадок – 30 человек из состава Совета Федерации назначаются президентом. Это первое было сделано для обеспечения независимости судей. Установление конституционного основания для отстранения от должности без какого бы то ни было участия органов судейского сообщества по весьма размытым основаниям, поскольку совершение поступков, несовместимых со статусом судьи в контексте правоприменительной практики Российской Федерации может толковаться очень широко.

Это означает, что судья фактически за любое слово, не говоря уже о деле, которое не устраивает руководство страны, причем даже не судейское сообщество, а органы исполнительной власти, которые опять же в соответствии с поправками теперь подчиняются президенту, он может быть отстранен. То есть от судейской независимости, равно как и от принципа несменяемости судей остается пшик. А это два основополагающих принципа статуса судей – независимость и несменяемость.

И конечно, то, что было сделано с составом Конституционного суда – абсолютно ничем не обоснованное уменьшение количества судей фактически вдвое с 19 до 11. Я очень тщательно изучила пояснительную записку к законопроекту, в котором звучало это прекрасно предложение. Я не увидела ничего, чтобы как-то могло объяснить необходимость столь резкого сокращения численного состава Конституционного суда.

Наряду с этим усложнилась процедура обращения в Конституционный суд для граждан. То есть теперь граждане для того, чтобы обратиться в орган конституционной юстиции за защитой своих прав и свобод, должны не только предварительно обратиться с иском в суд. И в тот момент, когда дело уже находится на рассмотрении, раньше они могли уже обращаться в КС. Теперь это возможно только после исчерпания всех доступных средств национальной судебной защиты.

Что это означает? До Конституционного суда дойдут немногие. Это будет гораздо дольше, гораздо сложнее. Автоматически снижается уровень защищенности конституционных прав и свобод граждан. И Суд в столь урезанном составе и с возможностью отстранения и лишения полномочий его судей по принципу «шаг вправо, шаг влево – огонь» становится фактически карманным судом при главе государства.

В. Кара-Мурза― Вот я как раз хотел Леонида Никитинского попросить прокомментировать некоторые другие нововведения этого закона, собственно, вытекающего из недавно принятых поправок к Конституции. Мы уже поговорили про особые мнения, про возможность назначить председателя Суда не из его состава. Но там еще несколько вещей. Вот, в частности, то, что Екатерина упомянула, что усложняется процедура вообще подачи обращений граждан в Конституционный суд, у президента появляется гораздо более простая возможность фактически увольнять судей, если называть вещи своими именами.

Кроме того, Конституционный суд становится неким новым законодательным фильтром – это тоже там прописано. Он может рассматривать конституционность законов как федеральных, так и региональных, причем, насколько я понимаю, еще до их принятия.

Как вы прокомментируете вот эти все новшества, которые теперь будут сопровождать работу нашего высшего судебного органа?

Л. Никитинский― Я не очень понимаю, зачем вот этот фильтр такой сделан, что президент может обращаться по поводу закона, который только еще как бы замыслен, в стадии законопроекта. Это я не очень понимаю. Это так на всякий случай. Я не думаю, что это что-то серьезное. Во всяком случае, теоретически да, это такая штука, что он может с помощью Конституционного суда ветировать законопроект, если вдруг у нас будет такая Дума, которая что-то самостоятельное будет предпринимать.

В. Кара-Мурза― Фантастическое предположение в нынешних условиях.

Л. Никитинский― Да. Мне этот механизм не очень понятен. Гражданам и прежде нелегко добраться до Конституционного суда. И фактически для того, чтобы выбирать, какие вопросы будут предметом рассмотрения, в каком режиме… Ну да, понимаете, это все ведет к низведению Конституционного суда до уровня… В общем, единственная его функция, на самом деле, которая из себя что-то представляет – это будут заключения о том, чтобы не исполнять в Российской Федерации решения международных судов.

Появился новый пункт, кстати, который звучит так, что Конституционный суд может констатировать невозможность исполнения решения какого-то международного суда, будь то Европейский суд по правам человек или какой-то другой, поскольку это противоречит основам публичного порядка Российской Федерации. Очень это умно звучит. Но черт его знает, что это такое, что это за публичный порядок. Может быть, Катя лучше это объяснит. Но под это можно подвести вообще, в принципе, все что угодно.

Конституционный суд имеет долгую историю, и вся эта история идет по нисходящей. Но я не знаю, может быть, это мы во второй половине поговорим, потому что у Конституционного суда долгая история. Как он создавался в 1991 году – это было одно. Потом 1993 год, который я наблюдал, сидя в Конституционном суде, что там происходило. Ну и так далее и так далее. Потом этот переезд в Санкт-Петербург, против которого они возражали. Ну и все время там все как-то становилось все более, более, более… Ну да, как-то я даже не могу подобрать слово, которое прилично бы звучало. В общем, как-то скукоживались все его функции.

А сейчас – это тоже, наверное, во второй половине – судьи Конституционного суда приравниваются к статусу обычных судей общей юрисдикции или арбитражных, которые вообще не могут сказать ни слова и обязаны молчать. И об этом я тоже целую историю могу рассказать.

В. Кара-Мурза― Обязательно поговорим и о негативной эволюции российского конституционного права и о приоритете международного либо российского права. Очень важная тема. Обязательно обсудим ее во второй части программы. Сейчас прервемся на краткие новости середины часа на волнах радиостанции «Эхо Москвы». Продолжим через несколько минут. Оставайтесь с нами.

НОВОСТИ / РЕКЛАМА

В. Кара-Мурза― На волнах радиостанции «Эхо Москвы» программа «Грани недели». У микрофона – Владимир Кара-Мурза младший. Продолжаем наш выпуск.

Наша сегодняшняя историческая рубрика посвящена юбилею движения «Демократическая Россия», сыгравшего ключевую роль в мирном демонтаже советского режима в начале 90-х. Его учредительный съезд проходил в такие же октябрьские дни ровно 30 лет назад.

20 октября 1990 года в московском кинотеатре «Россия» на Пушкинской площади открылся учредительный съезд движения «Демократическая Россия». Организация создавалась на базе одноименного избирательного блока, объединившего демократически настроенных политиков на мартовских выборах народных депутатов РСФСР.

По итогам выборам кандидаты «ДемРоссии» получили около четверти мест на съезде народных депутатов и завоевали большинство в городских советах Москвы и Ленинграда. При поддержке депутатов «ДемРоссии» председателем Верховного Совета республики был избран Борис Ельцин. Создание движения стало следующим шагом к организационному оформлению на демократическом фланге российской политики

Основными программными принципами движения стали ликвидация властной монополии КПСС и переход к многопартийности и политическому плюрализму, реальное обеспечение прав граждан на мирные собрания и свободу прессы, закрепление прав частной собственности и рыночные реформы в экономике, государственный суверенитет России.

В учредительном съезде «ДемРоссии» участвовали 1300 делегатов из 71 региона республики. В руководство движения в разное время входили Юрий Афанасьев, Галина Старовойтова, Сергей Юшенков, Лев Пономарев, Виктор Аксючиц, Гарри Каспаров, священник Глеб Якунин, Виктор Шейнис, Юрий Болдырев и другие ведущие демократические политики.

К концу 1991 года региональные отделения «Демократической России» были созданы более чем в 300 населенных пунктов РСФСР, включая все областные центры. В рядах движения состояли около 300 тысяч участников. На митинге «ДемРоссии» в Москве выходили до миллиона человек. «Демократическая Россия» была организатором главных протестных митингов начала 90-х, в том числе митинга на Манежной площади после ввода советских войск в Вильнюс в январе 91-го. А августе после объявления о создании ГКЧП именно «ДемРоссия» вывела первые несколько десятков тысяч противников путча к Белому дому.

По иронии победа демократических сил и крушение советского режима в 1991 году стала началом заката «Демократической России». Уже в начале 92-го движение фактически раскалывается на сторонников и противников курса реформ правительства Ельцина-Гайдара. Многие активисты «ДемРоссии» переходят на работу в федеральные и региональные органы исполнительной власти, оставив общественную деятельность.

Впрочем, «ДемРоссия» продолжает оставаться влиятельным участником российской политической жизни. На парламентских выборах в декабре 93-го в Государственную Думу избираются 30 представителей движения: 26 – от проправительственного блока «Выбор России» и 4 – от оппозиционного блока «Явлинский – Болдырев – Лукин» (будущего «Яблока»). В середине 90-х параллельно с движением создается и партия «Демократическая Россия». Незадолго до своей гибели в 98-м ее председателем становится депутат Государственной Думы Галина Старовойтова.

На парламентских выборах в декабре 99-го партия «ДемРоссия» – неформальный участник избирательного блока «Союз правых сил». По одномандатному округе в Петербурге избирается в парламент ее лидер Юлий Рыбаков. Партия самоликвидируется в 2001-м после преобразования «СПС» из блока в самостоятельную партию. Региональные отделения движения «Демократическая Россия» послужили основой для создания нового общественного движения «За права человека», которое возглавил бывший сопредседатель «ДемРоссии» Лев Пономарев. В ноябре 2019 года Верховный суд России своим решением ликвидировал движение «За права человека» и все его структурные подразделения.

«Важнейшим уроком «ДемРоссии» был принципиальный отказ от национализма. Именно благодаря этому Россия избежала судьбы Югославии, — вспоминал Лев Пономарев. – Это движение было единственном примером в тысячелетней истории России, когда народные массы, сплотившись против власти, принципиально отвергнув насилие, добились ее капитуляции.

Я напомню, что сегодня гости программы «Грани недели» – Екатерина Мишина, эксперт по конституционному праву, с 1995 по 1997 год советник председателя Конституционного суда Российской Федерации, преподаватель Свободного университета, и Леонид Никитинский, обозреватель и член редколлегии «Новой газеты», член Совета при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека. Мы говорим о новом законе о Конституционном суде, в частности, запрещающем судьям выступать с особыми мнениями.

Перед тем, как вернемся к основной теме программы, я хочу Леониду Никитинскому задать вопрос по теме исторической рубрики. Леонид, вы тогда, в начале в 90-х, были политобозревателем «Комсомольской правды», газеты «Известия», принимали непосредственное участие в освещении политической жизни российской того времени. Насколько важную роль, на ваш взгляд, сыграло движение «Демократическая Россия» в событиях начала 90-х?

Л.Никитинский: Так получилось исторически, что «ДемРоссия» выдвинула Ельцина, а Ельцин и начал этот КС сильно окорачивать

Л. Никитинский― Важную роль сыграло, потому что, в общем, Ельцина двинула эта группа в президенты. Так получилось. Отсюда, кстати, мы можем сейчас перейти к Конституционному суду прямо, потому что вся дальнейшая политическая траектория была задана вот этой точкой бифуркации, когда Ельцин оказался у власти. А потом 93-й год произошел. И я как раз вот эти дни, когда танки стреляли по парламенту… Это было 19 октября, по-моему, да? Нет. Прошу прощения, выскочило из головы.

В. Кара-Мурза― 4 октября 93-го года.

Л. Никитинский― Да, 4 октября. Я тогда дружил со многими судьями Конституционного суда. Я к ним просто зашел. И я ходил по кабинетам. Заходил к своему однокурснику Гадису Гаджиеву, к Эбзееву заходил, еще к кому-то. И они все в одинаковой позе сидели у экранов телевизоров и смотрели репортаж CNN, как танки лупят по Белому дому. Они были крайне удручены, потому что как раз незадолго до этого Конституционным судом было принято заключение о незаконности Указа №1400 ельцинского. И они понимали, что, собственно говоря, стреляют и по ним тоже. Вот такое ощущение было. Это ощущение было очень правильным.

Вот тогда начался закат Конституционного суда, потому что после этого их подвесили. Года полтора, по-моему, они вообще не работали. Готовился новый закон «О Конституционном суде». И этот новый конституционный закон урезал их полномочия капитальнейшим образом, потому что до 94-го, кажется, года, – сейчас Катя, может быть, меня поправит, – когда новый закон вступил в силу, Конституционный суд мог по своей инициативе дела какие-то рассматривать. И тогда это был действительно орган очень мощный. После этого – только по конкретным жалобам и то в очень длинной процедуре. И это был уже совсем другой Конституционный суд. Вот там было начало заката. А потом постепенно все дальше, дальше и дальше.

То есть, в принципе, отвечая на ваш вопрос, ну так получилось исторически, что «ДемРоссия» выдвинула Ельцина, а Ельцин и начал этот Конституционный суд очень сильно окорачивать. И вот так оно все дальше и пошло, пошло, пошло.

В. Кара-Мурза― Вот мы как раз подошли к этому периоду. Екатерина, вы работали советником председателя Конституционного суда в середине 90-х. Это был Владимир Александрович Туманов. Как раз, я так понимаю, первый председатель после возобновления деятельности Конституционного суда в 95-м году. И, кстати, добавлю, Владимир Туманов потом станет первым судьей от России в Европейском суде по правам человека уже после того, как он покинет свой пост в Конституционном суде. Вот раз уж мы обсуждаем тот период, расскажите, как тогда работал Конституционный суд, как вообще он функционировал и в чем отличие было того Конституционного суда от того, что мы наблюдаем сегодня и все последние годы при Путине.

Е. Мишина― Спасибо большое, Владимир. Конституционный суд середины 90-х – это абсолютно другой суд. Потому что, к сожалению, в случае КС очень справедлива поговорка, что человек, который возглавляет суд, становится лицом этого органа. Очень часто в советское время так отзывались о Верховном суде Соединенных Штатов (суд Маршалла, суд Уоррена). Так у нас тоже есть суд Туманова, суд Зорькина и суд Баглая. Разные председатели и абсолютно разные суды.

Когда Туманов пришел в состав Конституционного суда Российской Федерации, а это было поздней осенью 1994 года, он судейского опыта не имел ровным счетом никакого. И когда в феврале судьи избрали его своим председателем – это, конечно, было для него неожиданно.

Я свидетельствую, он совершенно не ожидал такого поворота сюжета. Но это было совершенно замечательно для самого суда. Владимир Александрович Туманов был человеком, который очень четко понимал, что необходимо сделать в первую очередь. Он очень грамотно и деликатно расставлял приоритеты. Например, он сделал то, что до этого – да, в общем, и после него – не удавалось сделать никому. Он превратил Конституционный суд в важнейшего ньюсмейкера России.

Что такого интересного вообще с точки зрения рядовых граждан, которые тогда читали газеты «СПИД-инфо», «Комсомольская правда» и другие важные источники? Нет, скорее «Московский комсомолец». Вот что было интересного в деятельности Конституционного суда помимо дела КПСС, которое к тому времени уже было завершено и Постановление по которому было оглашено в ноябре 1992 года? Не было ни смачных разводов, ни дел о громких убийствах. Проверка конституционности норм законодательных актов, толкование Конституции.

Но Туманов очень понимал важность грамотного освещения в прессе деятельности Конституционного суда. И он не просто сам охотно встречался с журналистами, обсуждал самые сложные моменты как дела, находящегося на рассмотрении, так и процедуры производства по делу в той степени, в которой он мог это обсуждать в соответствии с ограничениями, установленными в законе о Конституционном суде. Он всячески убеждал других судей встречаться с прессой, объясняя, что это только на пользу Конституционному суду.

Во-вторых – и тут я, конечно, вступаю на довольно скользкую почву, но я постараюсь все-таки удержать баланс – ему предстояло восстановить репутацию Конституционного суда как абсолютно независимого органа, показать, что Конституционный суд не принимает участие в различных политических играх. Это было очень сложно, но тем не менее я считаю, он весьма достойно справился с этим, потому что неоднозначная ситуация осени 93-го года, в общем, привела к тому, что сам Конституционный суд стал органом не совсем популярным среди граждан Российской Федерации.

В. Кара-Мурза― Да, тут важно сказать, мы упомянули события осени 93-го года. Ведь фактически Конституционный суд встал на одну из сторон в политическом конфликте.

Е. Мишина― Совершенно верно.

В. Кара-Мурза― Потому что законно избранными были и парламент, и президент. Ельцин был точно таким же законно избранным, но суд встал на ту сторону.

Е. Мишина― Абсолютно верно.

Л. Никитинский― И там как раз были очень интересные особые мнения Морщаковой, Аметистова и еще кого-то. Это сделано было за одну ночь.

Е. Мишина― Да. Они собрались без мантий. И именно из-за этого заключения Конституционного суда по Указу №1400 в дальнейшем в следующем законе «О Конституционном суде» была изъята возможность суда принимать дела к рассмотрению по собственной инициативе, а то, не дай бог, еще что-нибудь примет и решение вынесет. Посмотрите на количество особых мнений.

И что очень важно, в тот момент Конституционный суд абсолютно отождествлялся с Зорькиным, который открыто выступал на стороне Верховного совета и Съезда. Он выступал не как глава высшей судебной инстанции России, который был обязан в силу занимаемой должности быть абсолютно нейтральным и независимым, он выступал как политический игрок.

И Туманов, пришедший на пост председателя Конституционного суда уже в соответствии с новым Федеральным конституционным законом «О Конституционном суде», он сделал очень много для того, чтобы не просто восстановить репутацию Конституционного суда, он показал необходимость этого органа. Посмотрите, какие потрясающие решения выносились в самом начале – дело Орешниковой, дело детей жертв политических репрессий (одно из самых первых дел), дело авиадиспетчеров (право на забастовку).

Я хочу отдельно отметить роль Конституционного суда в 90-е годы в изменении уголовно-процессуального законодательства, потому что страна находилась в процессе демократизации, при этом действовал старый советский Уголовно-процессуальный кодекс. Не было никакого единообразия и никакой возможности принять новый акт в разумные сроки. Было 3 конкурирующих проекта Уголовно-процессуального кодекса. Лень, я думаю, ты помнишь эти проекты. Это проект Администрации президента как наиболее прогрессивный, минюстовский проект и еще один проект. И пока суть да дело, граждане продолжали страдать от применения норм старого советского Уголовно-процессуального кодекса.

И именно Конституционный суд посредством признания ряда норм Уголовно-процессуального кодекса РСФСР несоответствующими новой Конституции России 1993 года существенно облегчил жизнь многих граждан и позволил внести необходимые изменения.

В. Кара-Мурза― Хочу Леониду Никитинскому задать такой вопрос. Опять же это касается контраста между тем Конституционным судом и нынешним. Вот 5 ноября 1998 года Конституционный суд – я так понимаю, Марат Баглай уже был его председателем – вынес Определение, запрещающее Борису Ельцину баллотироваться на третий срок.

Тогда формально группа депутатов Государственной Думы (в основном из фракции «Яблоко») инициировали этот запрос. Как тогда в СМИ писали, за этим Администрация президента тоже стояла, чтобы прояснить эту тему. И вот совершенно четко Конституционный суд сказал, что в 1996 году Ельцина избирали на второй, именно из этого исходили избиратели, поэтому никакого третьего срока быть не может.

В марте нынешнего 2020 года Конституционный суд Российской Федерации, причем в нем были, если я не ошибаюсь, 6 из ныне действующих 15 судей Конституционного суда (это те же, которые в 1998 году принимали участие в том Определении, запрещавшем Ельцину баллотироваться на третий срок), которые за 2 дня рассмотрели все путинские поправки в Конституцию, причем, если не ошибаюсь, это выходные дни были, и признали все полностью соответствующим Конституции, в том числе и печально известное обнуление сроков, то есть ровно приняли противоположное решение тому решению, которое они сами, в том числе 6 действующих судей, выносили в 1998 году.

Вот мы говорим о новом законопроекте, который принят во втором чтении, и насколько он ухудшает положение с конституционным судопроизводством в России. Но ведь, на самом деле, давно уже серьезные у нас проблемы. Вопрос Леониду Никитинскому. Как вы считаете, когда Конституционный суд перестал быть вот тем арбитром, о котором только что говорила Екатерина Мишина?

Л. Никитинский― Это долгий процесс постепенного такого… Мы вряд ли сможем отметить точку. Ну разве что перевод в Санкт-Петербург, который почему-то очень на них сильно повлиял. То ли их оторвали от аппарата. Они не хотели туда ехать. Вот это, я помню, очень болезненно на них повлияло. Вот здесь как-то все пошло вниз. Вот сейчас Катя рассказывала о 90-х годах. Но кто тогда были судьями, как они набирались? Правда, еще через Совет Федерации ряд персон не проходил, которые могли бы очень сильно усилить этот состав, в том числе тот же Михаил Федотов (его дважды не одобрил Совет Федерации).

В. Кара-Мурза― Тогда Совет Федерации другой был. Туда людей избирали. Это были губернаторы и спикеры парламентом региональных, а не так, как сейчас – вообще непонятно кто.

Л. Никитинский― Да, да, да. Но тогда были там Туманов, Морщакова, Аметистов, да тот же Зорькин – конечно, он величина, несомненно, в теории права. А последних судей… Ну они как-то кулуарно становятся, непонятно кто. И мы понимаем, что какие-то действительно выдающиеся конституционалисты, которые у нас есть, вроде той же Лены Лукьяновой, они почему-то туда не попадают, а попадают какие-то люди, которые, я ничего про них плохого не хочу сказать, но, в общем, их заслуги, во всяком случае, науке неизвестны. А тогда ведь орган создавался как такой научный. И любой такой высший суд – прежде всего это юристы в таком высоком смысле слова.

И, в общем-то, на самом деле, и решения Конституционного суда, и вот эти самые особые мнения… Готовясь к этой передаче, я просто думал, как это правильно назвать. И я такой термин для себя придумал – «институт упрека». Вот что такое особое мнение? Оно ни на что не влияет. Но это как бы упрек. Он записан в историю. Ну от если бы хотя бы один из них в марте встал и сказал бы: «Ребят, ну что мы делаем? Вы посмотрите на сам процесс одобрения этой Конституции. Он ни в какие ворота не лезет», вот если бы одно такое мнение было, это был бы упрек остальным. А им не хочется, чтоб им было стыдно.

Поэтому вот это давайте все молчать, давайте никому, тем более не предъявлять таких упреков президенту, власти. Ну и что это, собственно говоря? То есть институт, как многое у нас, как и парламент, как и судебная система в целом, это превращается в некий симулякр, то есть оболочка сохранена, содержания уже просто не осталось никакого в принципе.

И я хотел рассказать. В этом году летом я успел съездить между эпидемиями в гости к одному судье. Старый судья. Он с 80-х годов судья. Не буду называть его фамилию. У меня и очерк получился не с той фамилией. Ну такой вот судья. Он написал книжку и мне ее прислал. Я к нему поехал. Вот я его пытался расспрашивать, потому что для меня, на самом деле, большой вопрос: что чувствуют судьи, принимая какие-то решения, очевидно противоречащие праву; что чувствовали судьи Конституционного суда в марте, когда это одобряли? Ведь всё же всем понятно. На эту тему я написал рассказ.

К этому судье я приехал. И так слово за слово… Очень милый человек, на самом деле, очень хороший, добрый, порядочный. И я его так расспрашивал. Я начал издалека: «Вот в соседней от вас Пензе… Вот у вас в книжке: вы рассматривали первое в России дело о пытках. А вот в Пензе по делу «Сети» (организация запрещена в РФ. — ред.) там же тоже были пытки». Он молчит. Мы с ним разговариваем. Он разговорчивый. Молчит. Я говорю: «Скажите, а вы читали Светланы Прокопьевой саму работу, за которую ее привлекли к уголовной ответственности за поддержку терроризма?».

В. Кара-Мурза― Журналистка из Пскова.

Л.Никитинский: Они сами себя погубили, потому что были точки, когда им надо было вставать и сопротивлятьсяQТвитнуть

Л. Никитинский― Да. Он говорит: «Ну да, читал». А он врать не умеет. Я тогда такой вопрос задаю: «А там нужна была экспертиза?», чтобы впрямую его не спрашивать. Молчит. Он даже на этот вопрос не решился ответить. Потому что если он скажет, что экспертиза нужна, тогда он нечестный человек. Если он скажет, что не нужна, тогда оправдательный приговор. И я вижу, что этот добрый, порядочный человек боится сказать слово, потому что по Закону о статусе судей и по Кодексу судейской этики любая критика ими судебных решений, особенно чужих, может повлечь лишение их статуса. Это значит, что человек, все его биография псу под хвост.

Вот в такой же ситуации оказались и судьи Конституционного суда в марте. Вот вякни сейчас что-нибудь – тебя лишат статуса, у тебя не будет пенсии. Вся твоя жизнь насмарку. Ужасное искушение. Но вот к этому мы пришли. Собственно говоря, мы все в этом виноваты. И судьи Конституционного суда виноваты в этом в первую очередь. Они сами себя погубили, потому что были точки, когда им надо было вставать и сопротивляться. Они этого не делали. И вот все постепенно пришло к такому положению. Вот теперь кушайте, кушайте. Вы сами приготовили это блюдо.

В. Кара-Мурза― Для меня смысл особого мнения прежде всего в том, что иногда важно сказать, что 2х2=4, даже если это не имеет юридической силы. У нас почти закончилось время в эфире, но я хочу Екатерине Мишиной успеть задать один важный вопрос.

Тема, которую мы затронули в первой части программы – это то, что теперь Конституционный суд – это, собственно, уже несколько лет действует, но теперь это уже до уровня поправки в Конституцию доведено – может разрешать российским властям не исполнять решения международных судебных органов, в том числе и в первую очередь Европейского суда по правам человека. Кстати, вот буквально на этой неделе ЕСПЧ вынес несколько постановлений в пользу российских граждан, которые были арестованы на оппозиционных митингах.

Екатерина, такой вопрос очень простой хочу вам задать. Как вот эта новая норма взаимодействует, соприкасается с двумя нормами, которые я сейчас процитирую?

Статья 46 Европейской конвенции о правах человека, которую Российская Федерация подписала и ратифицировала: «Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются исполнять окончательные постановления Суда (имеется в виду ЕСПЧ) по любому делу, в котором они выступают сторонами». Это первое. И второе. Статья 15 часть 4 неизменяемой первой главы российской Конституции: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».

Как это вообще взаимодействует с той нормой, которая сейчас принимается?

Е. Мишина― Никак. Просто жестко это нарушает. И, к сожалению, то, что было принято Думой и затем признано Конституционным судом Российской Федерации 16 марта текущего года – это откровенное нарушение международных обязательств Российской Федерации. И я хочу сказать, что уже в течение ряда лет в правовой доктрине России высказываются мнения, что часть 4 статьи 15 имеет в виду только ратифицированные международные договоры.

Это, собственно, такая хорошая проложенная асфальтовая дорожка обратно в советское прошлое, в доктрину трансформации, когда международные акты действовали только в том случае, если посредством ратификации либо иным способом они превращались в акт национального права, то есть никакого прямого действия международного права не было.

В. Кара-Мурза― Но даже если и так, Европейская конвенция ратифицирована Россией.

Е. Мишина― Конечно. И то, что делается, на самом деле, это такой был личный крестовый поход Валерия Дмитриевича Зорькина против Европейского суда по правам человека, который он начал еще лет 10 примерно тому назад, когда была опубликована его статья «Предел уступчивости», если я не ошибаюсь. И он неоднократно подчеркивал, что Европейский суд нам не указ и это политизированный орган.

А то, что мы в итоге получили – это еще страшнее, потому что возможность не исполнять решения ЕСПЧ была предусмотрена поправками в Федеральный конституционный закон «О Конституционном суде» еще в 2015 году. Сейчас это просто поднято на уровень Основного закона страны. Но, более того, мы получили такой торт «Наполеон» из возможностей нарушения международных обязательств.

То есть, с одной стороны, есть возможность не исполнять решения межгосударственных органов, принятых на основании положений международных договоров России, в истолковании, противоречащем Конституции Российской Федерации. Здесь более или менее понятно. Потому что если противоречит Конституции, все ясно.

Дальше. Возможность неисполнения решений суда иностранного либо международного третейского суда или арбитража в том случае, если это противоречит основам публичного порядка Российской Федерации. И здесь мы получаем не только нарушение международных обязательств Российской Федерации, но нарушение одного из принципов правового государства, поскольку норма должна быть понятной. Вообще, публичный правопорядок – это категория международного частного права. Она в конституционном праве России не фигурирует.

Что мы получаем сейчас? Конституционный суд обличен правом принимать решения о возможности исполнения таких решений в соответствии с весьма гуттаперчевым критерием. А если вдруг он, представим себе, вынесет решение о невозможности, мы все знаем, что с судьями этого суда произойдет. Все предусмотрено поправками.

В. Кара-Мурза― Вы слушали программу «Грани недели» на волнах радиостанции «Эхо Москвы». Продюсеры – Ирина Баблоян и Никита Василенко. Звукорежиссер – Илья Крылов. У микрофона работал Владимир Кара-Мурза младший. Спасибо, что были с нами сегодня. Всего вам доброго, будьте здоровы и до встречи в следующий четверг.