10 августа 2020
В Перми прокуратура запросила до трех лет колонии тем, кто выставил чучело Путина в тюремной робе. Обвиняемые по делу «Нового величия» получили от 6 до 7 лет лишения свободы за участие в организации, созданной провокаторами из спецслужб. К 2,5 года приговорен Юрий Дмитриев (а прокурор просил для него 15 лет). Огромные сроки получили обвиняемые по делу «Сети» (признана террористической и запрещена в РФ. — Ред.), чьи признания выбивались пытками. В СИЗО сидит Иван Сафронов, обвиняемый в «государственной измене», никогда не допускавшийся ни к каким государственным тайнам, и которому, как и его адвокатам, отказываются объяснять, в чем же эта «измена» состоит. Против Юлии Галяминой, Андрея Боровикова и других активистов ведут дела по пресловутой «дадинской» статье 212.1 УК РФ. А Мосгорсуд не торопится пересматривать отмененный кассационной инстанцией приговор по этой же статье в отношении Константина Котова. Продолжают оставаться под стражей десятки участников абсолютно мирного ингушского протеста. И это далеко не полный перечень.
Такова реальность лета 2020-го — пошедший вразнос маховик политических репрессий, на котором начертано недоброй памяти «органы не ошибаются».
Следствие фабрикует «дело», прокуратура требует жестокого наказания, а суд штампует обвинительное заключение. И как правило, у него позиция обвинения «последовательная», а доводы защиты «не находят подтверждения».
Судья, помнящий присягу («осуществлять правосудие, подчиняясь только закону, быть беспристрастным и справедливым, как велят мне долг судьи и моя совесть»), увидев обвинительное заключение по делу «Нового величия» должен был бы не оставить от него камня на камне. Немедленно прекратить дело и освободить обвиняемых с правом на реабилитацию.
Но мы знаем, что случилось в реальности. И не только в этом деле.
Как был понят долг судьи, и что велела совесть (не факт, что она вообще имелась). Можно и нужно этим возмущаться, требовать прекращения абсурдных дел, помогать тем, кого преследуют, проводить акции солидарности.
Можно и нужно призывать общество не молчать, потому что практически каждый в любой момент может оказаться в жерновах машины репрессий, и почти наверняка не сможет оправдаться.
Но нужно и задуматься над тем, почему это происходит.
С одной стороны, власть боится растущей политической активности граждан на фоне падения своего рейтинга, и отвечает привычным способом: усиливает репрессии. Чтобы нейтрализовать активных и запугать колеблющихся.
Поэтому велено «держать и не пущать».
Поэтому хватают и отправляют в кутузку даже за одиночные пикеты, не требующие никаких согласований. Поэтому дают драконовские штрафы или арест за мельчайшие или вообще отсутствующие административные нарушения. Поэтому возбуждают заведомо «липовые» уголовные дела, устраивают обыски, изымают технику, блокируют счета, приговаривают к многолетним срокам.
По сути, публичное несогласие с властью объявлено наказуемым деянием — отличаются лишь виды наказаний.
С другой стороны, «органы» стремятся доказывать свою нужность властям, в режиме нон-стоп предъявляя им «иноагентов», «изменников», «шпионов», «экстремистов» и «террористов», которых им героически удалось разоблачить и остановить.
В результате начальство, которое живет в парадигме «осажденной крепости», где снаружи враги, а внутри предатели и пятая колонна, еще сильнее убеждается в угрожающей ему опасности, от которой могут спасти только жандармы и опричники. Которых надо увеличивать числом, щедро награждать и лучше содержать.
Одна из главных форм поощрения — предоставление «охранцам» де-факто возможности «решить» в свою пользу любой бизнес-вопрос, а то и просто отобрать понравившийся бизнес себе. Что сулит огромные прибыли без малейшего труда.
Необходимое условие работоспособности этой конструкции очевидно: гарантированная безнаказанность охранки и ее подельников.
Полицейские, росгвардейцы, следователи, прокуроры, судьи — все они сегодня, как представляется, абсолютно уверены в том, что им за содеянное ничего не будет.
За невыполнение приказов или «пожеланий» начальства — будет. А за жестокое задержание, избиение безоружного, возбуждение дела против невиновного, необоснованное обвинение в суде, неправосудный приговор — не накажут.
Практика это подтверждает за редчайшими исключениями: когда, как в «деле Голунова», незаконность содеянного очевидна, огласка огромна, а заказчиками и исполнителями выступают силовики сравнительно невысокого уровня.
В прошлом году, выступая на юридической конференции, спрашивал (а в зале сидели известнейшие юристы, адвокаты, правоведы): сколько вынесено приговоров (или хотя бы сколько возбуждено уголовных дел) по статье 305 УК РФ о принятии заведомо неправосудного судебного решения?
Ответ был: пальцев одной руки будет много.
При том, что почти каждый из присутствующих такие неправосудные решения мог перечислять десятками. А наказаний — ничтожно мало...
Вот только не стоит думать, что это особенность лишь путинской эпохи.
Чудовищные «показатели» сталинских репрессий сегодня почти точно известны.
И за каждым из имен жертв этих репрессий стоят конкретные виновники из «органов»: следователи, прокуроры, другие тогдашние «силовики», судьи и члены «троек», выносившие приговоры, палачи, приводившие их в исполнение.
Имя им — легион. Потому что жертв были — десятки миллионов.
Кто из них был наказан? Кроме тех, что попали под каток тех же репрессий? Несколько десятков, самых одиозных. Деканозов, братья Кобуловы, Меркулов, Абакумов, Рюмин, Шварцман, Влодзимирский, Родос, Леонов, Лихачев, Мамулов.
При этом наказаны они были — за единичными исключениями (Рюмин) — вовсе не за то, что творили: в результате «внутривидовой борьбы» после смерти Сталина они были осуждены за «шпионаж», «измену» или прочую «враждебную деятельность».
А еще немногим более тысячи человек было уволено с работы и исключено из партии. Но остались на свободе, живыми и здоровыми. В отличие от своих жертв.
И так же избежали наказания все те, кто в последующие времена «меч перековывали в щит, и затыкали нам орала».
Все, кто преследовал диссидентов, возбуждал дела за «антисоветскую деятельность» и «клеветнические измышления, порочащие советский строй», и фабриковал против «политических» уголовные дела о якобы «кражах» и других вымышленных преступлениях.
Никто из них ни за что не ответил, и не подвергся никаким преследованиям.
И даже закон о люстрациях (который грозил им, как и функционерам КПСС, не тюрьмой, а лишь запретом находиться на госслужбе) и тот не приняли из-за протестов части прекраснодушных демократов, объявивших эту необходимую меру политической гигиены «охотой на ведьм».
«Дождетесь, что ведьмы выйдут на охоту!» — предупреждал я осенью 1991-го с трибуны конференции «Демократической России». Вот и дождались.
До тех пор, пока нынешние наследники представителей «не ошибающихся органов» и другие головы репрессивного Дракона будут верить, что даже при смене власти они избегнут наказания, а то и будут востребованы в том же качестве, и что за содеянное сегодня им ничего не будет завтра — они будут усердствовать и дальше.
Одни будут хватать и избивать, другие — возбуждать дела, третьи — выбивать показания, четвертые — обвинять, а пятые — приговаривать.
Ситуация изменится лишь тогда, когда все они будут совершенно точно знать: отвечать придется. Дела каждого, кто ломал чужие судьбы, будут «сочтены, взвешены и измерены». И чем раньше кто-то из них сегодня откажется творить мерзости — тем за меньшее ему придется отвечать завтра.
Объясняя гражданам, какой должна быть «послепутинская» Россия, оппозиция могла бы ясно заявить: те, кто сегодня творит зло, должны знать, что завтра оно будет неотвратимо наказано, а не великодушно прощено.
Потому что неприкосновенность зла — то, что слишком дорого обходится.