Зависимые 

— Мне предложили три места работы: Ялта, Евпатория, Бахчисарай. Я выбрал Бахчисарай, поскольку Татарстан шефствует над этим районом, и я надеялся на помощь президента Рустама Минниханова.

Поехал в Казань, обсудил вопрос в аппарате президента, съездил на завод «Нефтемаш» в Азнакаево, где производят модульные здания — морги и ФАПы, и выбрал для Крыма три проекта. Модульные медицинские сооружения хороши тем, что не требуют сложной проектной работы. Для монтажа нужен лишь доступ к коммуникациям. Они полностью укомплектованы: современные столы, инструментарий, оргтехника.

Татарстан готов был прислать такие здания в качестве шефской помощи бесплатно, нужно было лишь обратиться в аппарат Минниханова с письмом, образец которого мне дали. Но власти Бахчисарайского района отказались:

Я не понял сначала, какое отношение к моргу СМЭ имеет главврач районной больницы. По моей просьбе прокурор района собрал совещание, где присутствовали представители полиции и следственного комитета. Мы обсудили, нужен ли следственным органам новый морг. Все единогласно проголосовали «за».

В октябре 2017 года письмо президенту Татарстана было написано. В феврале стало известно, что письмо в аппарат президента не поступало. Меня попросили переслать его с существующей датой, но в Бахчисарайской районной администрации отказались его подписать и отправить.

Теперь я понимаю, почему местные власти, главврач ЦРБ и руководство республиканской СМЭ так противились появлению нового морга.

Сейчас все, с чем работают судмедэксперты, мы арендуем. Один секционный стол, два места в холодильнике. Мы вынуждены делить помещение с патологоанатомом больницы, который с нами не считается: может скинуть на пол труп, привезенный на экспертизу, потому что наше время истекло. Вентиляции в морге нет, горячей воды тоже. Канализация работает плохо: все смывные воды санитарки выносят и выливают под дерево.

Если бы мы это изменили, обзавелись собственными моргами, экспертиза стала бы независимой. Больница не смогла бы больше скрывать реальные причины смерти своих пациентов и брать деньги с родственников умерших.

О ложных диагнозах

— В 2017 году в нашем отделении СМЭ было вскрыто 27 трупов людей, умерших в Бахчисарайской ЦРБ. У семи обнаружились расхождения между диагнозом, указанным в истории болезни, и причиной смерти. В 2018 году таких расхождений было 8 из 18.

Ни один из этих случаев не был разобран на комиссии по исследованию летальных исходов (КИЛИ) больницы. Наоборот, руководство больницы требовало, чтобы мы переписали заключение, подставив тот диагноз, который выставили врачи ЦРБ.

Я не соглашался, писал, что вижу. В истории болезни стоит диагноз: закрытая черепно-мозговая травма. Я вскрываю и не нахожу признаков ЧМТ, я нахожу смерть от алкогольной кардиомиопатии.

В сентябре 2017 года умерла двухмесячная девочка. Умерла от разрыва верхней брыжеечной вены вследствие цирроза печени как следствия цитомегаловирусной инфекции. Именно это я увидел на вскрытии, но меня настойчиво просили, чтобы я написал другой диагноз. Я отказался.

По всем документам там была причинно-следственная связь между смертью и некачественно оказанной медицинской помощью: ведение беременной, родовспоможение, постановка на учет, патронаж ребенка — везде были нарушения. Но следствие нарушений не увидело.

Мало того, комиссионная экспертиза республиканской СМЭ написала, что ребенок умер от травмы, полученной при ДТП или падении. Позже их заключение опровергла комиссия экспертов из Севастополя. Думаете, кто-то понес наказание за заведомо ложное заключение? Нет.

Друг за другом в Бахчисарайской ЦРБ умерли супруги. Мужчине в качестве причины смерти указали онкологическое заболевание, которое якобы привело к сердечно-сосудистой недостаточности. У него в анамнезе действительно была онкология, но в ремиссии. Он был снят с учета.

Интересно, что за некоторое время до смерти умерший мужчина проходил процедуру ректороманоскопии (инструментальное исследование прямой кишки), во время которой он почувствовал резкую боль в области заднего прохода. Дома он продолжал жаловаться на боль в животе, повышение температуры, резкое ухудшение самочувствия.

Родные вызвали скорую, и в документах на госпитализацию четко указан диагноз: кишечное кровотечение.

В больнице пациент пробыл всего два часа. И умер. Но в истории болезни — куча анализов, в том числе таких, которые в Бахчисарайской ЦРБ сделать невозможно, нет нужного оборудования. Протокол ректороманоскопии, наоборот, потерялся. 

Чуть позже супруга этого мужчины обратилась в травматологию — упала дома. Ее осмотрели, наложили «косынку» и отпустили домой. Дома ее состояние резко ухудшилось, и она умерла в больнице. По всем признакам у нее была жировая эмболия легочных артерий, ее признаки видны даже на прижизненном рентгене, но в причине смерти — сердечная недостаточность. 

О «липовой» отчетности

— Поймите, цель судебно-медицинской экспертизы — не наказать врача. Цель в том, чтобы случай был разобран на врачебной конференции, чтобы впредь врачебных ошибок было меньше. У нас же все искажают.

«Левые» смерти прикрывают сердечно-сосудистой недостаточностью. С осени 2019 года в Бахчисарайском районном отделении работают эксперты из республиканского бюро СМЭ. Они выставляют абсурдную причину смерти: из 20 вскрытых трупов у 12 скоропостижно умерших выставлен диагноз «фибрилляция предсердий или желудочков». Но фибрилляция — это беспорядочные сокращения сердечной мышцы, симптом, который можно зафиксировать на ЭКГ у живого пациента. Мертвое сердце не сокращается.

Комиссия по изучению летальных исходов (КИЛИ) в Бахчисарайской ЦРБ организована с нарушениями. Возглавляет ее начмед больницы, секретарем выступает зав. патанатомии. По стандартам же, КИЛИ должен возглавлять высококвалифицированный лечащий врач, не являющийся должностным лицом. Патанатом участия в комиссии принимать не должен: он лишь оглашает результаты вскрытия и отвечает на вопросы, как и лечащий врач.

Здесь же в Бахчисарае все наоборот: в комиссии — явно заинтересованные лица.

Были случаи, умер человек в больнице, а в истории — запись: «Выписан домой с улучшениями». Якобы умер он уже дома. Но если он умер дома, справку о смерти должен выписать участковый врач. Участковый не выпишет, потому что знает: пациент умер в больнице.

В итоге, в 2017 году в Бахчисарайской ЦРБ умерло 222 человека, а патологоанатом вскрыл 385 человек, в 2018 году — снова умерло 222 человека, а патологоанатом вскрыл 400. Понятно, что к нему попадают умершие дома, но таких единицы.

Морг как бизнес

— С моим появлением в Крыму мы организовали выезды на осмотр трупов на месте обнаружения. Во время осмотра тела у следователя и полицейских масса вопросов возникает, а эксперт может сразу сказать, нужно вскрывать труп или нет.

Допустим, домашняя смерть. Мы изучаем медицинскую документацию, смотрим, чем болел человек, как давно обращался к врачу. Если причин для вскрытия нет, направляем родственников к участковому врачу, который выдает справку о смерти. Но, например, сельским терапевтам начальство запрещает выдавать справки о смерти без вскрытия под страхом увольнения. Почему? Потому что каждое вскрытие — это 5000 рублей от родственников.

Вскрытие должно быть бесплатным, а здесь — целая схема по передаче денег. 

Почему в больнице не хотели, чтобы у СМЭ был отдельный морг? Не хотели упускать наших 300 трупов в год. Думали, смогут заставить меня и моих экспертов обирать народ. Но мы на это не пошли.

О давлении на экспертов

— Такое происходит во всех учреждениях России, а не только в Бахчисарайской ЦРБ.

В Зеленодольске (Татарстан. — Ред.) в 90-е был случай, бандиты просили: «Не найди пулю». А как я это сделаю, если их в теле восемь? Все нашел и записал.

В Удмуртии вскрывал труп женщины. На вскрытии присутствуют начмед и лечащий врач. В истории болезни — пневмония. Больная умерла в ночное время, дежурный врач описывает длительный агональный период. А на вскрытии — признаки быстрой смерти, на шее — странгуляционная борозда. Она же повесилась! К тому же пищевод явно обожжен едким веществом.

Говорю врачам, что это самоубийство, а они мне: «Как она могла в палате?» Пишу как есть. Получаю звонок от руководителя республиканского бюро СМЭ с требованием срочно явиться в Ижевск на «ковер». Кричит: «Какое повешение?» А я перед тем, как на прием идти, гистологию сдал в лабораторию. Все подтвердилось: и борозда, и ожог пищевода…

О прогуле на приеме у министра

— Прошлой осенью я дал интервью крымским СМИ, рассказал о положении дел в Бахчисарайском морге. После этого меня много раз вызывали официальные лица, чтобы обсудить проблемы. Но по итогу этих встреч не менялось ничего. Только пластиковое окно в морге вставили. 

18 февраля меня в очередной раз пригласили к министру здравоохранения Крыма Игорю Чемоданову. Я предупредил своего регистратора и приехал в Симферополь, записался на прием и стал ждать. Но министр вовремя не появился, нам сказали, что он на приеме у главы республики.

Через три часа после назначенного времени Чемоданов вошел в свой кабинет в сопровождении главврача Бахчисарайской ЦРБ Гайдарева и начальника республиканского бюро СМЭ Олейника. Я дождался своей очереди, и мы поговорили о кадровых проблемах бюро. 

Мое отсутствие на работе Олейник посчитал прогулом. 
Так я заработал второй выговор, и 30 апреля меня уволили по статье.

Об алкоголе и наркотиках

— Проблемы у крымского бюро СМЭ серьезные.
Есть судебно-химическое отделение, в котором установлен американский аппарат для определения в крови наркотиков. Он не работает уже давно.

В экспертизах мы пишем: «Отравление неизвестным веществом».

Два месяца не работал аппарат для определения алкоголя в крови и моче. Я не имею права закончить исследование, не проставив результаты судебно-химической экспертизы. И не могу написать «отравлен алкоголем», хотя есть явные признаки.

Но вместо того, чтобы его починить, меня заставляют самостоятельно уведомлять следственные органы о неоконченных экспертизах. И объявляют выговор за несвоевременно сделанную работу.

О коронавирусе

— Наши отделения, в том числе морг, к этой инфекции не готовы. Во всех документах, в том числе в письме главного судмедэксперта России, сказано: труп должен вскрываться в первые сутки, материал должен немедленно доставляться в лаборатории. 

28 марта я исследовал труп. Человек покончил с собой, в телефоне следователь обнаружил такую запись, адресованную близкому человеку: «Соблюдайте карантин. Встретиться с тобой не могу, боюсь заразить тебя коронавирусом».

Труп обнаружен ночью в субботу, в 4 утра я позвонил своему руководству: «Нужно сделать экспертизу немедленно. Я готов». Мне отвечают: «Не надо, в понедельник». 

В понедельник мы надели противочумные комплекты, в морге таких всего три. Я взял указанные в инструкции кусочки органов — трахею и легкие, и отправил в лабораторию надлежащим образом. На следующий день звонок: «Ты неправильно отправил материалы в лабораторию, они пропали».

Позже приходит результат: «В мазках РНК коронавируса не обнаружено». Но я не сдавал мазки, я сдавал кусочки тканей. Звоню в лабораторию, а мне говорят: «Хорошо, перепишем результаты». И переписали. 

Когда я обратился в штаб по борьбе с коронавирусом, сообщил, что мне недостаточно средств индивидуальной защиты, привезли 20 фартуков вместо защитных костюмов, а они не нужны, мы пошили уже сами из клеенки.

Тут же один из моих коллег из республиканского бюро сообщил, что Лазарев врет, мы всем обеспечены, все есть на складе, только напишите заявку.

Я написал. Выдали пять метров марли, три рулона ваты и одни защитные очки.

Екатерина Резникова — специально для «Новой»