8 августа на полигоне в Архангельской области взорвался реактивный двигатель. Два дня спустя власти признали, что при аварии произошла утечка радиации. Пострадавших при взрыве доставили в больницы Архангельска — после чего в организме одного из врачей нашли радиоактивный нуклид цезий-137. Как рассказали «Медузе» люди, которые оказывали помощь пострадавшим, ни спасателей, ни врачей не предупредили, что им предстоит работать с облученными. В областной больнице о радиации узнали через несколько часов после того, как начали оперировать пострадавших, а дезактивацию начали проводить только на следующий день. Зато с большинства сотрудников больницы взяли подписку о неразглашении гостайны. «Медуза» публикует рассказ сотрудницы службы спасения, чьи работники оказывали помощь пострадавшим перед госпитализацией, и врача областной больницы, где их лечили. Имена обоих собеседников изменены.
«Летели в очаг изотопного излучения без респираторов и спецодежды»
Арина Сергеева (имя изменено), сотрудница спасательной службы имени Игоря Поливаного
Первое, что нужно про это понимать, это то, что по нормативу войск радиационной, химической и биологической защиты, если авария произошла на военном объекте, устранением последствий полностью должны заниматься военные.
При проведении любых работ подобного плана [таких, какие проводили с ракетой] военные должны были развернуть на полигоне пункты дезактивации, их должно быть минимум три. Первый пункт дезактивации должен стоять на границе чистой и загрязненной зоны. В него, даже в отсутствие катастроф, после того как человек покидает опасную зону, должны привезти его и технику, с которой он контактировал, — их должны обработать, дезактивировать радиацию на них. На следующем пункте эти люди должны снять всю одежду — она должна быть уничтожена — и еще раз помыться, пройти дезактивацию. После этого их еще раз проверяют на уровень радиации. И если датчик показывает, что они «чистые», то их отпускают; если какие-то показатели не в норме, то их должны отвезти в военный госпиталь. Но до приезда скорой их должны еще раз помыть и после того, как их привезли в больницу, перед операционной их должны еще раз продезактивировать уже в лечебном учреждении. Только после этого врачи должны оказывать этим пациентам помощь.
Как было в случае с аварией на полигоне в Архангельской области? Я не дежурила в тот день, знаю о событиях того дня от коллег. Шестерых пострадавших доставили в аэропорт Васьково не на военных вертолетах, а на двух гражданских вертолетах сотрудники санитарной авиации. Их не предупредили о том, что они везут зараженных радиацией пациентов, и, конечно, они не подписывали документ о согласии на эту работу. Из-за того что их не известили о том, кого они везут, сотрудники санавиации не предприняли даже элементарных мер безопасности — летели в очаг изотопного излучения и везли оттуда пострадавших без респиратора и спецодежды.
Поскольку речь идет об аварии на военном объекте, для помощи пострадавшим должны были привлечь федералов — МЧС. Но вместо них вызвали сотрудников архангельской спасательной службы имени Игоря Поливаного.
И что самое абсурдное — хотя я затрудняюсь выделить, что из всего кажется мне «самым», — нашу машину (передвижную радиационно-химическую лабораторию) не оставили в аэропорту Васьково, куда привезли пострадавших, а отправили замерять уровень радиации в Северодвинск. В то время появилась информация о том, что датчики там показали повышение уровня радиации. И наша машина поехала туда, а дополнительная бригада приехала в аэропорт с датчиком измерения гамма-излучения и пустыми руками. Таким было распоряжение высшего руководства (не руководства нашей спасательной службы).
Чтобы вы понимали: сотрудники спасательной службы оказались в спецодежде, но с совершенно пустыми руками перед зараженными радиацией людьми. Притом что наша машина, в которой было все необходимое для дезактивации радиоактивных людей, по распоряжению руководства просто уехала в Северодвинск. Отмечу отдельно, что на северодвинских заводах «Звездочка» и «Севмаш» были и свои приборы, которые могли замерить там уровень радиации.
Если бы никто не скрывал наличие радиации, не принимал нелепых поспешных решений и пригнал бы нашу передвижную радиационно-химическую лабораторию в аэропорт Васьково, мы бы развернули пункт и дезактивировали пострадавших. У нас в машине была специальная надувная кабина, в которой с помощью дезактивирующего порошка мы бы вымыли пострадавших, затем эту воду из поддона и их одежду запечатали бы в бочку, и это бы ликвидировали как радиоактивные отходы.
Но у нас не было с собой даже дезактивирующего порошка. Поэтому когда приземлились вертолеты, наша бригада просто вымыла водой этих пострадавших. Затем приехала скорая. Врачей скорой тоже никто не уведомил о том, что они будут контактировать с зараженными радиацией людьми. Они приехали в обычных халатах, без респираторных масок. Дезактивирующего порошка, естественно, у них тоже не было.
Члены бригады спасательной службы сказали врачам, что контактировать с этими больными опасно, предварительно их нужно дезактивировать, а для этого нужно еще ждать, пока поступит распоряжение пригнать нам машину с дезактиватором. Врачи скорой ответили: «Ну мы-то ждать не можем, нам нужно помощь оказывать, смотрите, они же умрут». Они погрузили пострадавших в свою машину и увезли в городские больницы. А именно в больницу Семашко, где была изотопная лаборатория (в ней в том числе проводят обработку для дезактивации радиации), и в областную больницу города — где такой лаборатории не было.
«Они нам врали, что никто не знал, что идет радиоактивное заражение»
Павел Ковалев (имя изменено), врач областной больницы Архангельска
8 августа в 16:35 в нашу больницу доставили троих пострадавших на военном полигоне. Мы, врачи, напрямую спрашивали, есть ли среди привезенных пациентов кто-то с радиацией. Сопровождающие пациентов нам ответили, что все они дезактивированы. Нам сказали: «Они не опасны для вас, работайте».
Пациенты были в очень тяжелом состоянии, поэтому, чтобы сделать максимум того, что от нас зависит, больница вызвала дежурную бригаду и еще дополнительно травматологов, хирургов и нейрохирургов (у некоторых из пациентов были переломы позвоночника и бедер).
Спустя время, после того как мы стали их уже оперировать, пришли дозиметристы, померили уровень бета-излучения и в страхе выбежали из операционной. Врачи их поймали в коридоре, и те сознались, что там зашкаливает бета-излучение.
В больнице имени Семашко, куда отвезли еще троих пострадавших, были детекторы и дозиметры. Врачи поняли, что идет заражение, хотя им тоже изначально было сказано, что его нет. Они их сами дезактивировали, надели защитные костюмы, респираторы, и только удостоверившись, что все безопасно, стали оказывать помощь. Так и должно быть. Так и было бы сделано у нас, если бы нас предупредили.
На следующий день, когда больница уже была, по-русски говоря, загажена цезием-137, военные начали проводить дезактивацию в операционных и приемном покое, выкосили всю траву вокруг, все радиоактивные предметы, которые они не могли обеззаразить, они демонтировали и увезли с собой — в том числе ванну в приемном покое, в которой мы мыли пострадавших.
И еще важно: мы рисковали жизнью пациентов, которые в это время находились в приемном покое. Мы закрыли приемный покой только тогда, когда узнали, что у нас в отделении трое зараженных радиацией пациентов. Все время до этого в больнице буквально в шаге от наших пострадавших ходили подростки, беременные женщины, люди, которые хотели получить в больнице помощь.
В понедельник, 12 августа, в больницу приехали сотрудники министерства здравоохранения. После проведенных часов с пациентами, о которых врачи сами знали только, что они заражены радиацией, но не знали точно, какое это излучение и какие дозы, врачи стали спрашивать сотрудников Минздрава: «Мы, скорее всего, облучились. Кто за это ответит? Кто принимал это решение? И как нам это будет компенсировано?» И.о. министра ответила, что за это врачам заплатят сверхурочные — это где-то 100 рублей в час. Того, что врачи облучились, сотрудники Минздрава не отрицали. То есть люди по пять-шесть часов провели с зараженными, сделали им операцию и получили за это 500 рублей.
Потом еще час в больнице стояли крики и ругань. Коллеги кричали, что с ними обошлись как с расходным материалом. В ответ звучали приказы успокоиться. Они нам врали, что до 17:30 никто в области не знал, что идет радиоактивное заражение. Да неужели! Все датчики сработали, мэрия в тот же день выпустила на сайте сообщение о том, что пошла радиация. Правда, в тот же день удалила его. Минздрав думал, что у нас нет информации, но постфактум-то мы уже залезли все в интернет, узнали об аварии и о том, кого и откуда к нам привезли.
Военные медики приехали в нашу больницу уже позже. Когда мы им стали рассказывать про облучение пострадавших, диагнозы и предложили пройти к ним в палату, они сказали: «Нет, у нас дети», «Я отец таких-то детей, я туда не пойду». Ну прекрасно, а врачи нашей больницы, будучи непредупрежденными, провели с этими пациентами кучу времени, анестезиологи по шесть часов провели, а военные медики не хотят на минуту зайти.
«Ты просто наелся фукусимских крабов!»
После того как в нашей больнице демонтировали ванну и выкосили газон вокруг, наконец встал вопрос о том, что теперь нужно обследовать врачей, которые оказывали помощь пострадавшим. 21 сотрудник больницы из 57 прошел обследование в Федеральном медицинском биофизическом центре имени А. И. Бурназяна в Москве, их туда по десять человек отвозили ночными рейсами. Как только в Бурназяна выявили цезий у первого врача, нам въезд в этот медцентр был закрыт, и оставшиеся 36 человек проходили обследование на месте, в нашей [архангельской] больнице. Якобы 10 специалистов Бурназяна выехали сами в больницу Семашко для того, чтобы изучать нас. Но объем обследований, который доктора здесь прошли, гораздо меньше того, что коллеги получили в медцентре Бурназяна.
В Бурназяна у моего коллеги выявили цезий. Он молодой мужчина, сейчас у него беременная жена. В медцентре его спросили, куда он ездил в отпуск в последние годы. Он стал перечислять, где путешествовал, и сказал, что когда-то бывал в Таиланде. На это ему сказали, что там, где Таиланд, там и Япония: «Ты просто наелся там фукусимских крабов!» Человек имел контакт с цезием несколько часов, участвовал в проведении операции, нависал над больным без респираторной маски. А потом едет на проверку и ему говорят: «Ой, ну это ты сам виноват, из Таиланда вон привез».
После того как цезий-137 выявили у моего коллеги, нам сообщили, что всю медицинскую документацию на нас, то есть все итоги наших обследований будут направлены в Минздрав. Что с этими документами будут там делать, выдадут ли нам их потом, в полном ли объеме — непонятно.
«Нам не нужны ваши тайны, мы хотим не заражаться и не умирать»
Также, несмотря на то что никто не давал нам на подпись соглашение о том, что мы готовы работать с зараженными радиацией пациентами — а на момент поступления к нам больных ведь даже военные не знали, с какой именно радиацией мы имеем дело, — почти со всех врачей и санитарок, кто работал в тот день, взяли подписку о неразглашении военной тайны. У нас изъяли электронные и бумажные истории болезней пострадавших, всю документацию по ним. Поэтому теперь у нас никакой доказательной базы нет, нам сказали: «Просто забудьте об этом дне». Но у нас люди — не обладатели государственной тайны. Санитарка не знает границ этой тайны. Их привезли в нашу больницу — тайна? Нет. Она мыла их в ванне — тайна? Нет.
В первые дни половина сразу сказала, что увольняется. Ведь человеку цезий-137 грозит увеличением вероятности заболеть онкозаболеванием, многочисленными генными мутациями. Да и что такое одно обследование, которое врачам сейчас провели? Даже если болезнь не разовьется мгновенно, это не значит, что можно успокоиться. Тех, кто контактировал с зараженными, нужно теперь проверять постоянно.
Реальное количество облученных гораздо больше шести человек (пятеро из которых уже умерли). Они получат звания героев. А гражданские, которые облучились заодно — я имею в виду и гражданских подрядчиков, которые тоже оказались в очаге на полигоне, и врачей нашей больницы, и врачей скорой, и сотрудников санавиации, — никогда ничего не добьются. Когда через год-три они начнут болеть, а они начнут болеть, они ничего не докажут. Документация о существовании пострадавших на гражданской территории будет удалена — из нашей больницы она уже удалена, обследования покажут, что врачи все здоровехонькие. Гражданские, которые были на полигоне, тоже так и останутся в тени — в больницу никто из них не обращался, — и все.
Сейчас все пытаются успокоиться. Кто-то из тех, кто оказывал помощь, в отпуск уже уехал, кто-то просто понял, что все равно ничего не сможет доказать. Сначала все хотели идти в суд, но военные изъяли у нас всю документацию о том, что к нам вообще поступали больные с радиацией. Судья запросит информацию в больнице, а все стерто. Главный врач напишет в ответ справедливую бумагу, что он не выявил данных о нахождении пациентов с радиоактивным облучением. А если подавать иск по 237-й статье, то у нас кроме цезия-137 у одного доктора доказательств больше нет. Нам до сих пор не дали результаты наших обследований.
Наш врач, который получил цезий-137, — он просто надышался им. Если бы его предупредили, он бы работал так же ответственно, но надел бы респиратор. Не надышался бы цезием, одежду бы потом выбросил, кожу вымыл от частиц. Да нам даже не надо было раскрывать свои [государственные] тайны про радиоактивное излучение. Но при работе с холерой же можно было сказать врачам по-человечески сразу: «Господа, все надеваем респираторы и спецодежду». И все, нам не нужны ваши тайны, мы просто хотим не заражаться и не умирать хотя бы тогда, когда этого можно запросто избежать. Так ни слова же сказано об этом не было.
Записала Ирина Кравцова