С большим опозданием узнал, что в программе «ПОЗНЕР» с участием Максима Галкина была упомянута моя скромная персона. Заинтересовался, разумеется; посмотрел.
Во-первых, должен сказать, что Максим Галкин мне понравился. Он был гораздо откровеннее, чем я мог предположить, и показался совершенно органичным. А органика поведения – штука почти самоценная. Но вот по сути сказанного — есть пара соображений.
Итак, Максим сам (без наводки Познера) решил ответить в эфире на вопрос, заданный «Новой газетой»: почему Галкину можно, а Шендеровичу нельзя?
К некорректности этого вопроса я постараюсь вернуться чуть позже. А ответил на него Максим так: «Потому что он — оппозиционер, и позиционирует себя как оппозиционер, и его сатирическое жало направлено на борьбу с властью».
Самое обаятельное в этом объяснении – это чистосердечное признание (в эфире Первого канала) о запрете на профессию для оппозиционеров в России! Причем ни Галкин, ни Познер этого, похоже, даже не заметили: просто констатировали очевидное и пошли дальше. Получилось смешно.
Но главное: Галкин ненароком поставил смысловую телегу впереди лошади, и Познер этого тоже не заметил — или предпочел не заметить, уж не знаю…
Это я по поводу «позиционирования оппозиционером».
Старожилы помнят: много лет я был просто – всего лишь! – сатириком. Высмеивал политиков и дефекты власти, подтрунивал над косностью, делал саечку демагогам, показывал язык дуракам… Делал свое дело, веселил почтенную публику. И хотя в девяностые успел походить в Генпрокуратуру, но все это были эксцессы, связанные с человеческим фактором (истерика должностного лица, донос депутата, прокурорское усердие, «превозмогшее рассудок»).
Это было дефектом конструкции, а не ее предназначением.
Путин приступил к системному уничтожению свободы слова.
Потом-то он превратил в труху все свободы, а разминался как раз на НТВ. Нас начали закатывать под асфальт… И оппозиционером я стал — в процессе закатывания!
Да, знаете ли, когда тебя закатывают под асфальт, начинаешь помаленьку оппозиционировать асфальтовому катку. И человеку с доброй улыбкой, сидящему за его рулем.
А потом – когда запретом на профессию дело не ограничивается, и каток начинает давить уже насмерть и в товарных количествах (а общий счет погибших на путинских войнах идет на десятки тысяч жизней), — начинаешь кричать криком о необходимости выковырять наконец этого маньяка из кабины управления.
Так становятся оппозиционерами. Не только сатирики – причем тут вообще профессия! И в антифашисты люди шли не за позиционированием, а от невозможности жить при таком строе.
Лично к Галкину в этом пункте (не-примыкание к оппозиции) претензий нет. Как говорил Монтень, «нас мучают не вещи, а наше представление о них», и Максим даже может сказать это по-французски. И если эти вещи его не мучают, он имеет полное право оставаться в своем «широком, щедром и добром» отношении к ворам и убийцам, персонажам своих милых пародий. Но заниматься смысловыми подменами в отношении других все-таки не стоит.
Нет, это не я стал позиционировать себя как оппозиционер, – это переродившееся государство сделало невозможным мое прежнее существование! И два образованных господина, столь свободно владеющие иностранными языками, могли бы однажды назвать вещи своими именами и по-русски.
Тут самое время вернуться к некорректности вопроса, сформулированного «Новой газетой». Нет, братцы: то, что нельзя Шендеровичу – Галкину тоже, разумеется, нельзя!
Это сегодня нельзя никому.
Про косо нацепленную бабочку или привычку опаздывать – на здоровье. Про депутатов и чиновников – милости просим! Про Медведева хоть вообще оборжись, только спасибо скажут. А уж после масляковского КВНа гарант вообще весь в слюне сидит – только не оплеванный, а облизанный почему-то…
Границы дозволенной иронии в эти двадцать лет колебались очень заметно, они зависели и от высочайших ветров, и от частной дрожи… Но территория жесткой смысловой сатиры, на которой имею честь работать я и мои лучшие коллеги по жанру (назову, навскидку, Игорь Иртеньев, Евгений Шестаков, Сергей Плотов (Sergey Plotov), – давно находится под тотальным запретом в местах массовой коммуникации с населением.
И если в прайм-тайм, на Первом канале, вы услышите убойный текст из фейсбука Шестакова или стишок Плотова, — поглядите в окошко, как тот персонаж Эрдмана: на месте ли «советская власть»? Скорее всего, уже нет.
А до тех пор…
«Сатира не пройдет по конкурсу – ее объекты сидят в жюри».
P.S.
И – короткий комментарий к пассажу Максима Галкина о бессмысленности диссидентства (о котором, к его чести, он высказался с большим уважением).
«Колесо (авторитаризма – В.Ш.) вертится, — сказал Максим, — и ни один оппозиционер это колесо не остановил, и в какой-то момент думаешь: хочется жизнь прожить счастливую, не в борьбе…»
Опять телега впереди лошади.
И даже не хочется иронизировать по поводу столь различных представлений о счастье, а хочется лишь снова процитировать Леца, — и даже, пожалуй, с красной строки.
«Цена, которую нужно платить за свободу, падает, когда растет спрос».
Потому-то и не удается остановить русское авторитарное колесо, что на одного Радищева или Герцена, которые пытаются это сделать, традиционно приходятся миллионы их современников, которым «хочется жизнь прожить счастливую, не в борьбе»…