Тбилисский городской суд рассматривает резонансное дело - первое в истории грузинского правосудия убийство, квалифицированное по статье о национальной нетерпимости. Грузинские правозащитники называют его кульминацией роста ксенофобии последних лет и говорят о попустительстве властей.
Марина Аланакян встречает меня в гостевом доме - небольшой семейной гостинице, расположенной в старой части Тбилиси. На стенах множество фотографий кучерявого, улыбающегося парня - ее 25-летнего сына Виталия Сафарова, убитого в ночь на 30 сентября в центре грузинской столицы.
Здесь же хранится награда от Совета национальных меньшинств при Народном защитнике (омбудсмене), которую Сафаров получил посмертно - "Заступник толерантности".
"Я всегда им гордилась. Он хотел, чтобы Грузия была свободной и в то же время безопасной. Он стал жертвой своего же дела. Поэтому, получая эту награду, я чувствовала гордость, и в то же время мне было больно", - говорит Марина.
В убийстве Сафарова многое кажется символичным.
В Грузии, где нередко говорят о толерантности к представителям разных этносов и религий, в последние годы под лозунгами защиты традиционных ценностей звучат ксенофобные и расистские призывы.
Беспрецедентное дело
Виталий Сафаров был правозащитником в Центре участия и развития (Centre for Participation and Development) - неправительственной организации, занимающейся вопросами толерантности.
"Он работал как тренер по вопросам толерантности и прав человека, он помогал правозащитникам из других стран, а также был очень активен в еврейской общине, где проводил [образовательные] лагеря. За все пять лет, что я его знаю, он постоянно работал с молодежью. Через него прошло более 600 детей, которым он проводил тренинги на эти темы", - говорит исполнительный директор центра и друг Сафарова Гиорги Марджанишвили.
Активист еврейской общины из многонациональной семьи, Сафаров вырос в старом Тбилиси - символе толерантности грузинской столицы из-за соседства синагоги, мечети, грузинской и армянской церквей.
"Он никогда не скрывал, он всегда говорил - я езид-еврей", - вспоминает Марина.
По версии обвинения, именно национальная принадлежность и деятельность Сафарова разозлили напавших на него.
Согласно показаниям свидетелей и записям с камер наблюдения, конфликт начался у одного из баров в центре Тбилиси и продолжился на близлежащей улице Дюма.
По словам Эки Кобесашвили из Центра по правам человека - организации, представляющей интересы семьи Сафаровых, - поводом для конфликта стал русский язык, на котором говорил Сафаров и его знакомые.
Поначалу он в спор не вмешивался, говорит Кобесашвили, но на улице Александра Дюма, пытаясь разрядить ситуацию, Сафаров сказал, что он еврей и гражданский активист, который защищает права меньшинств. По ее мнению, именно это стало мотивом убийства.
Изначально двух подозреваемых - 20-летнего Автандила Канделакишвили и 25-летнего Георгия Сохадзе - обвинили по статьям "умышленное убийство" и "недонесение о преступлении" соответственно.
С такой квалификацией обвинения не соглашались представители правозащитных организаций. Позднее прокуратура изменила обвинения в отношении обоих подозреваемых на групповое умышленное убийство на почве национальной нетерпимости.
Как рассказал в суде прокурор, один из нападавших наносил удары ножом, а второй бил Сафарова кастетом. По словам Кобесашвили, ему нанесли девять ножевых ранений, четыре из которых были смертельными.
Оба нападавших сбежали с места преступления. Сафаров умер до того, как его довезли до больницы. Теперь, если их вина будет доказана, обвиняемым грозит от 13 до 17 лет лишения свободы.
Ни Канделакишвили, ни Сохадзе не признают вины в убийстве, их адвокаты также настаивают, что ничего общего с неонацистской идеологией, о которой говорят правозащитники, подсудимые не имеют.
"Канделакишвили не состоит в нацистской организации, и тем более не совершал действий на почве нацизма. Это абсурдное обвинение, которое было использовано определенными социальными группами", - утверждает его адвокат Зураб Бегиашвили.
Преступления ненависти
"Еще несколько лет назад мы говорили о том, что в стране процветают эти [праворадикальные] группы… С этим нужно бороться. Судя по всему, у министерства внутренних дел не было ни времени, ни желания, ни воли, и обязательно должна была произойти трагедия, чтобы кто-то задумался. Хотя и после этого дела я не вижу особого рвения", - говорит Агит Мирзоев, учредитель Центра участия и развития.
Согласно исследованию неправительственной организации Институт толерантности и многообразия (TDI), в Грузии с 2016 года заметно вырос уровень агрессии в отношении иностранцев и мигрантов, особенно из стран Африки и Азии.
Случаи расовой дискриминации зачастую не расследуются, либо следствие прекращается, и преступления на почве нетерпимости не квалифицируются как таковые. Иногда сами потерпевшие не обращаются в полицию из-за недоверия или языкового барьера, отмечается в докладе.
Убийство Виталия Сафарова - кульминация того, что происходило в предыдущие годы, говорит руководитель юридических программ организации Мариам Гавтадзе. Она также отмечает, что даже в таком громком деле правозащитникам понадобилось несколько месяцев, чтобы добиться переквалификации обвинения.
"Проблема серьезная, и она растет, но государство то ли не осознает, то ли не справляется с проблемой активности таких [экстремистских] групп. Всегда когда нет адекватного ответа со стороны государства, число таких преступлений растет. То есть прямо или косвенно государство может поощрять такие преступления", - говорит она.
При этом, по данным департамента по правам человека МВД Грузии, за девять месяцев прошлого года дела о преступлениях на почве нетерпимости были возбуждены в отношении почти сотни человек. В 2017 году - в отношении лишь 44-х.
По мнению министерства, этот рост объясняется более качественной подготовкой следователей и более частыми обращениями в полицию - в связи с ростом доверия общества к правоохранительным органам. В ведомстве называют борьбу с преступлениями на почве ненависти, одним из приоритетов.
Сам департамент по правам человека в структуре МВД был создан в прошлом году, и это - позитивный шаг, отмечает Гавтадзе. Однако, по ее словам, у государства до сих пор нет стратегии борьбы с расовой нетерпимостью.
К примеру, в государственной стратегии по правам человека, которая включает в себя вопросы религиозных и этнических меньшинств, темы расизма вообще нет. Иногда следователям не хватает квалификации или желания признавать мотив нетерпимости в преступлении, говорит Гавтадзе.
"В отдельных случаях мы видим позитивную тенденцию, но системного подхода со стороны государства к решению этой проблемы нет", - убеждена она.
Под знаменем патриотизма
Сесили Бутхузи проходит в деле Сафарова в качестве свидетеля. По ее словам, когда она работала в тбилисских барах, не раз становилась очевидцем агрессии в отношении иностранцев со стороны группы молодых людей - по ее предположению, членов неонацистких группировок. Среди них был и один из обвиняемых - Георгий Сохадзе.
"Они постоянно ходили с кастетами, ножами и цепями. Они открыто говорили, что они нацисты и вели себя агрессивно по отношению к иностранцам", - рассказывает Бутхузи.
Она уверена, что, если бы правоохранительные органы отреагировали на их обращения, Виталий Сафаров был бы жив.
"Это вина полиции. У них никогда не было никакой реакции, а вызывали мы их не раз и не два. Я работала в четырех барах, и в трех из них у меня постоянно были конфликты с разными неонацисткими группировками", - говорит Бутхузи.
Официальных данных о числе неонацистких и ультраправых группировок в Грузии нет, как и данных о том, сколько у них последователей. Но в последние годы они становятся все более заметными как в социальных сетях, так и на улицах. Объектами их агрессии могут стать ЛГБТ-активисты, иностранцы или те, чей внешний вид они посчитают неприемлемым.
По словам директора Института толерантности и многообразия (TDI) Екатерины Читанава, которая изучает активность ультранационалистических групп в интернете, эти группы неоднородны и отличаются друг от друга как идеологией, так и целями.
"Часто спрашивают, пророссийские и антизападные ли они? Я считаю, что такое разделение поверхностно. Среди них есть ультранационалисты, фашисты, кто-то называет себя крайне правыми, а у кого-то вообще нет твердой идеологии, и они популисты. Хотя в целом можно сказать, что их антилиберальные и антизападные посылы находят отклик в мировоззрении российских властей", - говорит Читанава.
К примеру, движение "Грузинская сила" часто выступает с антироссийской и расисткой риторикой, а другие группы, такие как "Грузинская идея", делают ставку на религию, традиции, и единоверии Грузии и России, отмечает Читанава. Все эти группы объединяет евроскептицизм, негативное отношение к мигрантам из Африки и Азии, либерализму, и тем, кто выступает за равноправие, особенно, когда речь идет о правах ЛГБТ.
На акции 17 мая - в Международный день борьбы против гомофобии, который в Грузии был объявлен церковью днем святости семьи, - эти группы выходят со схожими лозунгами против ЛГБТ-активистов.
А в мае прошлого года во время так называемой "рейв-революции" они провели альтернативные акции, пытаясь прорваться через полицейский кордон на многотысячный митинг молодежи против полицейских рейдов в ночных клубах.
В целом нынешний ультранационализм - это лишь новая интерпретация национализма недавнего прошлого Грузии, говорит Читанава.
"С начала 1990-х у нас была волна этнонационализма, которую постепенно сменил религиозный национализм. Во время [президентства] Саакашвили были признаки гражданского национализма, но параллельно продолжался флирт с церковью. С 2012 года уже растет туркофобия и антиисламские настроения", - говорит она.
После убийства Сафарова в Грузии была создана коалиция для борьбы с неонацисткой идеологией. В ней объединились как близкие Сафарова, так и его бывшие коллеги и правозащитники.
"Мы не можем уступить ни одну улицу, ни один квадратный метр земли фашистам, их влиянию на молодых. Это вопрос безопасности наших детей", - говорит Агит Мирзоев, учредитель центра, в котором работал Сафаров.
Для Марины Аланакян участие в таком объединении - борьба, которая связывает ее с сыном.
"Он всегда знал, что я в любой ситуации рядом, что ради него я все сделаю. Моментами я расслабляюсь и думаю, я не хочу ничего вообще, ни этой толерантности, ничего, - лишь бы он был жив, был бы со мной, - говорит она. - Но я ничего не могу изменить. Единственное, что я сейчас могу, это продолжить его дело. Я буду принимать участие во всем, что он не успел сделать. Это моя связь с сыном, а я не хочу терять с ним связь".