Тотальный диктант для свидетелей обвинения В показаниях против пензенских антифашистов прослеживается одна рука

Рассмотрение дела пензенских антифашистов, обвиняемых в создании террористического сообщества «Сеть» (запрещено в России) и участии в нем, начнется 25 апреля. Процесс будет открытым, решил Приволжский военный окружной суд. 15 апреля он продлил содержание под стражей до 6 октября семерым пензенским обвиняемым: Дмитрию Пчелинцеву, Илье Шакурскому, Арману Сагынбаеву, Андрею Чернову, Василию Куксову, Максиму Иванкину и Михаилу Кулькову (первые пятеро за решеткой уже свыше 17 месяцев). Все заявили, что им не понятно предъявленное обвинение: там нет никакой конкретики, а потому они лишены возможности выстраивать свою защиту.

Ранее аналогичную претензию высказал питерский фигурант Виктор Филинков. Схожи оказались и характеристики, выданные уже в день их задержания участковыми уполномоченными. Все, как отмечали защитники, созданы будто по одному шаблону: отрицательно относится к деятельности государственных органов власти, высказывает неуважение к общественному строю и человеческой нравственности, неоднократно был замечен с лицами, которые представляют оперативный интерес, выступают против конституционного строя РФ и т. п.

«Если бы это было правдой, то участковым следовало своевременно подать рапорта, поставить таких лиц на учет, — высказалась адвокат Марина Лукидис. — Но если никаких мер не приняли, тогда самих участковых надо привлекать к ответственности за это, а если данные не соответствуют действительности — то за фальсификацию».

В случае с Дмитрием Пчелинцевым отрицательную характеристику настрочил участковый по месту регистрации супруги Дмитрия — сам он там никогда не жил, квартира сдавалась, с этим участковым они ни разу не виделись. Адвокат Олег Зайцев оценил такой документ как подложный и предъявил судье удовлетворительную характеристику, выданную по месту регистрации и фактического проживания Пчелинцева участковым, который регулярно к нему наведывался для проверки сейфа с зарегистрированным гражданским оружием.

Выступая в суде, Пчелинцев отметил, что так и не увидел в материалах дела оснований для его содержания под стражей: «Единственное, что было против меня на момент ареста, — показания Шакурского, но он от них отказался, заявив о пытках. Опасения, что, оставаясь на свободе, могу помешать расследованию, тоже не актуальны, поскольку оно завершено. На гранатах, которые оказались в моей машине, экспертиза не выявила вообще никаких следов. Что странно — потому что сотрудники ФСБ держали их в руках без перчаток. По процессуальному кодексу основанием для задержания подозреваемого могут быть найденные при нем запрещенные предметы. Рассчитывали, видно, что я, выйдя из дому, поеду на машине и тогда подброшенные гранаты окажутся при мне. Не знали, что она не на ходу. Я сразу заявил, что автомобиль без сигнализации, мог быть взломан. Но в проведении экспертизы, которая могла бы это доказать, мне отказали. При избрании меры следствие ссылалось еще на показания свидетеля Дианы Рожиной — она еще за полгода до моего задержания опознала по фото меня и еще нескольких человек как «террористов». Но они на свободе, некоторые даже свидетелями по делу не проходили. К тому же опознание меня Рожиной проводилось дважды, что запрещено Уголовным кодексом».

Изложенные доводы судья оставил без рассмотрения.

А «Новой» показалось небезынтересным исследовать роль свидетелей в этом деле — их показания остаются едва ли не последними подпорками, на которых пытается устоять обвинение.

Упомянутая Диана Рожина — студентка ПГУ, где учились Илья Шакурский и Егор Зорин (его подловили на наркотиках сотрудники УФСБ, после суток общения с чекистами написал явку с повинной об участии в терсообществе).

Первый раз 20-летняя Диана оказалась в УФСБ в апреле 2017-го, за полгода до возбуждения дела «Сети». Опрашивал ее старший оперуполномоченный Вячеслав Шепелев. Тот самый, на которого впоследствии укажут Пчелинцев и Шакурский как на пытавшего их и угрожавшего изнасилованием.

В протоколе опроса Рожиной не указаны ни ее паспортные данные, ни процессуальный статус. По сути, показания Дианы сводятся к пересказу слов ее приятеля Руслана Емельянова. Он будто бы поведал, что входит в группу, которая «занимается подготовкой к свержению действующей власти в России вооруженным путем», они «изучают методы боевой подготовки и совершения террористических актов» и «проходят подготовку, разбившись на пары». Помимо Емельянова, в качестве участников группы перечисляются еще шестеро молодых людей, а заодно жены двоих из них. «Лидером и организатором» называется человек по кличке Антон (Дмитрий Пчелинцев). Рожина также добавляет, что при ней упоминался как участник сообщества человек по прозвищу Спайк (Илья Шакурский) — упоминания хватило, чтобы описать его приметы. Еще она сообщает, как Емельянов с тремя участниками группы собрали у себя в квартире детонатор для самодельного взрывного устройства и испытали его на улице («я оставалась в доме, но слышала характерный хлопок»), однако были раздосадованы плохим результатом.

А еще — что «группы, подобные пензенской, тайно готовятся к силовой смене власти и действуют практически во всех регионах России».

Через два дня Диане придется вновь пообщаться с Шепелевым — по представленным фотографиям она опознает Пчелинцева, Емельянова и еще трех человек.

Вновь в кабинете Шепелева Диана окажется 1 сентября 2017 г. День знаний выдастся своеобразный: капитан предложит ей опознать Пчелинцева и Емельянова повторно, что запрещено законом.

В третий раз девушка побывает в УФСБ в июне 2018-го, на этот раз ее допросит следователь Валерий Токарев. По сути, показания сведутся к корректировке первоначальных: уйдут явные ошибки (в первом запуталась с кличками), а также нелепица с описанием примет не знакомого ей Шакурского и утверждение, что жена Пчелинцева участвовала в тренировках «наравне с другими участниками группы». Несколько прежде названных членов группы уже не будут упомянуты, зато ее состав пополнит Близнец (Андрей Чернов). А чтобы показания не сводились только к пересказу приписываемых Емельянову слов, Диане придется дописать, что она сама несколько раз была дома у четы Пчелинцевых, где Дмитрий «постоянно рассказывал о необходимости подготовки его группы к вооруженной борьбе против путинского режима, говорил, что каждый боец-анархист должен быть готовым к столкновениям с полицейскими и военными».

К Руслану Емельянову и другим перечисленным Дианой участникам эксперимента с «детонатором» следствие особого интереса не выкажет. Как видно из протокола допроса Емельянова, его даже не просили дать пояснения по данному эпизоду. Двое других уверяют, что изготовляли вовсе не детонатор для СВУ, а дымовую шашку для игры в страйкбол. Попутно подтвердив, что Пчелинцев говорил о необходимости уметь владеть оружием для захвата власти. А один даже сообщит, как этот глубоко законспирированный «террорист» трепался с сотрудниками ресторана (где подрабатывал несколько месяцев) о своей подпольной организации, «которая занимается свержением органов власти вооруженным путем».

В материалах дела также есть показания свидетеля Виктории Фроловой, у которой был роман с Ильей Шакурским, пока она не уехала из России с другим анархистом. Она знала и некоторых других обвиняемых, участвовала в нескольких совместных выездах в лес и на стадии предварительного расследования рассматривалась как возможная участница «террористического сообщества». В мае 2018-го приехала в Пензу навестить родных. На обратном пути Фролову задержали на погранпункте Троебортное, где продержали ночь. Утром за ней приехали трое на черной Lada Priora, и вечером того же дня доставили в Пензу к следователю Токареву. Как расскажет потом Илья Шакурский, от него требовали признательных показаний по делу «Сети», угрожая, что в противном случае «сделают плохо» его подруге. Передали от нее записку с мольбами, а потом показали видео ее допроса, где девушка сквозь слезы повторяла, что ничего не скажет. Им дали свидание, на котором Виктория стала уговаривать Илью ради ее спасения признать вину и отказаться от адвоката Анатолия Вахтерова.

Как видно из протокола допроса свидетеля Фроловой от 24 мая, она уже в первый день дала нужные следствию показания, подтвердит их и на допросе 27 мая.

Ее рассказ, представленный на бумаге, будет нашпигован формулировками из материалов предварительного расследования: про методы конспирации подпольных групп, вербовку сторонников, готовности в «час Ч», при наступлении народных волнений, «выступить против государственной власти, поджигать пункты полиции и машины с целью привлечения внимания народа» и прочая.

Похоже, следователь Токарев не очень беспокоился о том, насколько правдоподобно будут выглядеть и такие вложенные в уста барышни фразы, как «мы отрабатывали первоначальные навыки тактического перемещения в составе группы».

Не стали особо заморачиваться и с оформлением задержания Фроловой.

В деле имеется Акт приема-передачи гражданки Фроловой В. А. пограничной службой ФСБ РФ на пункте пропуска Троебортное. Без указания даты и времени (значатся лишь месяц и год), а также того, кто, собственно, «принял», заполнены лишь данные на сотрудника, который «передал».

В понимании следователя Токарева не задержание и было — а принудительный привод, постановление о котором он подписал 20 мая. Припомнив, что семь месяцев тому назад Фроловой направлялась телефонограммой повестка о вызове на допрос, а она не явилась.

Остается, правда, вопрос — в каком процессуальном статусе она находилась в ночь с 23 на 24 мая.

Такие провалы в деле «Сети» не редкость и в Пезне, и в Петербурге.

Свидетель Степан Прокофьев (сослуживец питерского фигуранта Виктора Филинкова, который на момент задержания проживал на съемной квартире Степана) в судебном заседании показал, что после утреннего обыска у них дома он был доставлен в УФСБ, где находился до вечера, а потом его ночь продержали в обезьяннике по соседству. Где именно он находился, в каком статусе, почему это никак не было оформлено, Прокофьев пояснить не смог. После такой острастки он оказался единственным из опрошенных коллег Филинкова, кто смог приписать ему хоть что-нибудь негативное: мол, Виктор говорил, что «Рашка скоро развалится», советовал уезжать в Грузию или на Украину, где жизнь дешевле, и рассказывал о знакомстве с человеком, воевавшим на Донбассе.

Прокофьеву, в общем, еще повезло — если сравнить с тем, как обошлись со свидетелем Ильей Капустиным. Этот свидетель заявит, что перед ночным допросом сотрудники ФСБ несколько часов истязали его в служебном микроавтобусе. Капустин засвидетельствует гематомы, ссадины и десятки ожогов от электрошокера в бюро судебно-медицинской экспертизы, покинет Россию и запросит убежища в Финляндии.

На прошлой неделе Лев Пономарев представил заключение Научно-исследовательского института судебной экспертизы СТЭЛС, исследовавшего фотографии Капустина, сделанные сразу после пыток. Эксперты подтвердили, что характерные для электрометок кратерообразные ссадины в области живота и паха свидетельствуют о не менее чем 30-кратном применении электрошокера. А локализация повреждений на лице Капустина «в наибольшей степени отвечает условиям создания механической асфиксии путем прекращения доступа кислорода».

Заключенные, выбираемые для получения свидетельских показаний на сокамерников, и без такой обработки подписывают что требуется. В пензенском деле «Сети» их набралось на небольшой контактный зоопарк: секретные свидетели обозначены фамилиями Зайцев, Волков и Лисицын (псевдоним для внедренного в антифашистскую среды Пензы агента националиста Влада Гресько тоже выбрали из мира животных, обозначив Кабановым).

Если верить протоколам, сокамерникам довелось выслушать исповеди поборников строгой конспирации Кулькова, Куксова и Пчелинцева, причем все трое придерживались использованных в обвинительном заключении формулировок. Выложили, как участники их тайной анархистской организации, имевшей боевые группы в разных городах России, готовились к революции с оглядкой на украинский Майдан. Как овладевали необходимыми для захвата власти навыками (от стрельбы и оказания первой медпомощи до выживания в лесу), запасались оружием и боеприпасами, которые хранили у себя в машинах и лесных схронах, планировали поджоги офисов «Единой России» и административных зданий, захват участков полиции и складов с оружием.

Куксов в беседах с Лисиным «сожалел, что у него в машине нашли пистолет, который он готовил к моменту революции». Пчелинцев при разговоре с Зайцевым «пояснил, что у него нашли две гранаты, остальное оружие успел спрятать и «мусорам» его никогда не найти», а еще сообщил, как «несколько лет назад он сам пытался поджечь какое-то государственное учреждение, но план провалился и ему не удалось запугать власти и добиться своих целей». Это признание отсылает к добавленному Пчелинцеву обвинению в попытке поджога пензенского военкомата (в 2011 г. кто-то криво бросил в него бутылку с зажигательной смесью, та разбилась без особого вреда для здания, дело было закрыто, но по инициативе следователя Токарева его возобновили и «довесили» Пчелинцеву).

Откровенничая с Волковым, Дмитрий развернуто изложит обстоятельства преступления, в котором не желает признаваться Токареву: «…рассказал, что в тот раз его задумка не удалась, поскольку он не попал бутылкой с бензином в окно здания и она разбилась об стену… Тогда Дмитрий хотел выдвинуть властям условие о прекращении призывной кампании в России, запугать их, и в случае неудовлетворения требований продолжить поджигать военкоматы, участки милиции и «мусорские» машины. Он даже подготовил и бросил на месте листовку с текстом и требованиями» (такая была тогда обнаружена полицией, приобщена к материалам дела).

В беседах с сокамерниками, согласно их показаниям, фигуранты пензенского дела агитировали их за анархию, цитировали ее идеологов, рассказывали «о подвиге батьки Махно», клеймили «путинский режим» и олигархов.

А Пчелинцев даже поделился с Зайцевым своим сокровенным желанием «полететь колонизировать Марс в будущем, поскольку на Земле капиталисты не дают свободно развиваться таким, как он».

Последний бредовый пассаж — циничный выверт опубликованных ОВД-инфо фрагментов переписки Дмитрия с женой Ангелиной: «Я не отказался бы колонизировать Марс. А лучше что-нибудь еще дальше. Чтобы, если что, эти земляне не смогли быстро до нас долететь», — писал он ей после пыток. «Я договорюсь с Илоном Маском, мы улетим отсюда и больше никогда не вернемся на эту планету. Подождем, пока строят корабль, хорошо?» — поддержала грустную шутку Ангелина.

Показания задействованного ФСБ «контактного зоопарка» завершаются рассказами о том, что тот или иной фигурант дела «Сети» шепнул им напоследок. Михаил Кульков «шепотом рассказал», «что в скором времени оставшиеся на свободе соратники завершат общее дело», а «после того как власть в стране сменится, его вытащат из тюрьмы». Лисин доложит, что до момента его перевода из камеры «Куксов все еще верил в революцию… и что оставшиеся на воле товарищи все же захватят власть и освободят из тюрьмы». Пчелинцев «шепнул» Зайцеву, что «в России еще ничего не закончено, революция скоро свершится, и тогда его вызволят из тюрьмы товарищи и еще отомстят этим мусорам». А Волкову «шепнул шепотом», что «на свободе осталось много его товарищей, некоторые из них сейчас продолжают свои тренировки за границей, и если Волков посмеет кому-либо что-то рассказать, то его ликвидируют».

Сдается, что все эти показания «нашептал» заключенным один человек в погонах; у них один автор, чей характерный стиль изложения прослеживается во всех представленных сочинениях. Может, по литературе он и получал хорошие оценки в школе, но с логикой и точными науками явно были проблемы. Не учел, что у Дмитрия Пчелинцева сокамерников не было никогда — все время сидит в одиночке. Не спасает положения и ремарка о том, будто Зайцев и Волков содержались с ним «в одной камере на сборном пункте». Потому что Пчелинцев был поставлен аж на три вида профучета: как склонный к суициду и членовредительству, склонный к нападению и склонный к побегу. Первый присвоили, когда Дмитрий, опасаясь повторных пыток, разбил бачок унитаза и осколком порезал себе шею и руки. Второй — когда у него пытались отнять заготовленную для адвоката записку об истязаниях. Третий — после того как шутки ради спросил у тюремного психолога, нельзя ли и ему (как герою «Побега из Шоушенка») получить в передаче молоток и плакат. При таких профучетах запрещены любые пересечения с другими заключенными.