Россия выталкивает за рубеж сотни тысяч самых образованных, взамен принимая миллионы мигрантов

События в Якутске, где сообщение о похищении и изнасиловании местной жительницы мигрантами из Средней Азии собрало сначала стихийный митинг, а затем шеститысячный сход горожан, возвращают к вопросу о качестве миграционных потоков, оседающих в нашей стране.

Приехал — помалкивай
По экспертным данным, «накопленная» с начала 2000-х иноэтничная миграция в нашу теперь 147-миллионную страну составляет 30 миллионов человек, 35–40% которых — выходцы из Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Таджикистана. Такие данные приводятся в монографии «Проблемы формирования социальной идентичности жителей уральского мегаполиса и иноэтничных мигрантов», вышедшей под редакцией профессора Уральского федерального университета (УрФУ) Ирины Бритвиной.

Социологические опросы, проведенные в Екатеринбурге университетскими учеными, однозначно свидетельствуют о превалирующем негативном отношении коренных жителей к мигрантам: у более чем 60% горожан отрицательное отношение к росту числа мигрантов, более половины убеждены, что Россия должна прекратить принимать мигрантов из Центральной Азии на постоянной основе.

Если говорить о России в целом, то замеры, проведенные в 2017 году в рамках «Всемирного исследования ценностей» (World Value Survey) и «Европейского исследования ценностей» (Europen Value Survey), показали картину серьезного роста ксенофобских настроений по сравнению с девяностыми годами, прежде всего по отношению к «видимым», то есть явно отличающимся от окружающих, иностранным мигрантам: на сегодняшний день устойчивыми ксенофобами являются почти 30% россиян (рост по сравнению с концом 90-х — почти 20%), при этом доля толерантно настроенных граждан сократилась за последние двадцать лет c 19 до 8%, как и группа со смешанным отношением — с 71 до 62%. И этому есть понятные объяснения.

Во-первых, в мигрантах-среднеазиатах россияне видят представителей чуждой культуры: внешность, исламское вероисповедание и соответствующие обряды (опрошенные часто утверждают, что эти обряды оскорбляют и унижают православие), патриархальный уклад семьи и отношение к женщинам (к своим — как к подневольным, к чужим — как к «доступным»), одежда и музыкальные предпочтения — все лежит за границами норм, принятых в модернизированном российском обществе.

При этом более 70% респондентов-екатеринбуржцев (исследователи из УрФУ говорят, что порядок цифр верен и для других российских мегаполисов) ничего не знают о культуре Центральной Азии и не желают знать, считая этот регион социально и экономически отсталым, а его жителей — цивилизационно недоразвитыми, ведущими асоциальный и антисанитарный, скученный образ жизни; смотрят на них пренебрежительно, исключительно как на дешевую рабочую силу, обслугу, с порицанием и отвращением («не оплачивают налоги и коммунальные платежи, занимаются незаконным извозом», «громко и нецензурно ругаются, распивают спиртные напитки», «в транспорте хамят пассажирам» и т. п.).

Вместе с тем качество миграционных потоков из Центральной Азии в Россию действительно невысоко. «В своей массе прибывающие имеют низкий уровень образования и недостаточный профессиональный уровень, большинство являются выходцами из сельской местности, ограниченными строгими религиозными рамками (что в первую очередь касается женщин) и иерархией социального устройства отпускающего сообщества, являются представителями невысоких социальных слоев», — говорится в исследовании ученых УрФУ. Лишь 12% приезжих говорят, что готовы кардинально поменять свои привычки.

Другими словами, между приезжающими и принимающими — культурная пропасть, активно преодолевать которую нет стремления ни у той, ни у другой стороны.
Во-вторых, разобщенность углубляется из-за языкового барьера. Обучение в советском детсаде и школе, совместная служба в Советской Армии, соучастие во всесоюзных стройках, туристические поездки в границах СССР — все эти способы овладения русским языком утрачены вместе с Советским Союзом, а новых не появилось.

Читаем в исследовании: «Так, в Казахстане, в образовательной сфере английский и китайский языки начинают вытеснять русский. В Узбекистане также на текущий момент изучению английского языка отдается предпочтение в сравнении с русским. В Таджикистане за последнее время был принят целый ряд законов, в значительной степени выводящих русский язык из официального употребления. В целом эксперты говорят об очевидном снижении интереса к изучению русского языка в странах Центральной Азии, а также об уменьшении в них российского культурного и образовательного присутствия в сравнении, в первую очередь, с американским. Также повышается привлекательность Китая как альтернативного места временной трудовой миграции».

В ходе опросов, проведенных екатеринбургскими учеными-социологами, около 90% мигрантов выразили готовность изучить русский язык, а более 75% — соблюдать российские культурные нормы. «Но это вовсе не означают, что они будут меняться на самом деле. Мигранты — люди настороженные. Плюс — национальная черта говорить "что нужно", не выворачивать душу наизнанку и не выкладывать всей правды», — объясняет руководитель исследовательской группы доктор социологических наук, профессор Ирина Бритвина. К тому же в Екатеринбурге и Свердловской области нет ни одной бесплатной школы русского языка ни для детей мигрантов, ни для взрослых.

Как следствие, основную поддержку приезжий получает от таких же соотечественников-мигрантов, и происходит их анклавизация. «При этом единственным местом, которое они могут посещать раз в неделю, становится мечеть, что зачастую приводит к радикализму, а также к тому, что приезжие, вместо того чтобы изучать российские, местные обычаи и традиции, привыкают к исламу и арабским традициям», — утверждается в исследовании. Это обстоятельство (а еще неостывшая память о том, как жестоко изгоняли русских из среднеазиатских государств после распада Советского Союза) лишь усиливает шаблонное восприятие мигрантов как представителей криминалитета и терроризма и, наряду с культурными и языковыми преградами, служит третьим фактором отчуждения.

Нужно подчеркнуть, что большой «вклад» в формирование этого стереотипного восприятия мигрантов вносит российское государство и подконтрольные ему средства массовой информации. «Например, в Польше объемы негативной и позитивной информации о мигрантах регулируются, и они равны, перекосы в ту или иную сторону не допускаются, — рассказывает кандидат социологических наук Ольга Якимова. — У нас же СМИ часто подогревают ксенофобию, представляя мигрантов как угрозу для России». Почему? Потому что политикам выгодно перекладывать на мигрантов ответственность за экономические проблемы и высокую преступность.

Так или иначе, лишь 15% коренных жителей Екатеринбурга образуют кластер так называемых «действенных доброжелателей» — тех, кто не только считает привлечение мигрантов экономическим благом (более дешевые услуги при приемлемом качестве, дисциплинированность, трезвость, надежность, трудолюбие), но и постоянно взаимодействует с ними, дружит и помогает им. Мигранты чаще становятся жертвами печально знаменитой российской бюрократии, мздоимства правоохранителей и мошенничества работодателей (в виде невыплаты заработной платы), дискриминации в сфере здравоохранения и образования.

В результате, вместо того чтобы ассимилироваться и перевозить в Россию свои семьи, больше половины мигрантов рассматривают нашу страну только как территорию временного проживания и заработка. «Таким образом, отношение россиян к мигрантам не только не способствует их улучшению как части человеческого капитала страны, но и зачастую ухудшает. Обратной реакцией приезжих является страх или недоверие (иногда латентное презрение) к принимающему сообществу, что ведет к нежеланию социального сближения и реализуется в закрытости, капсулировании», — пишут университетские ученые. Надо ли уточнять, какой предстает Россия в рассказах мигрантов, вернувшихся домой, и как этот образ служит «делу сближения» наших народов.

Лучший лекарь — время. По словам старшего научного сотрудника РАНХиГС, кандидата социологических наук Евгения Варшавера, если первое поколение мигрантов, действительно, как правило, замыкается в своей этнической группе и не интегрируются в общество страны пребывания, то второе поколение практически ничем не отличается от коренного населения, не отделяет себя от него, ощущают себя «своим» (причем сохраняя собственную национальную идентичность) и в основном даже более образованно и подготовлено к вступлению на рынок труда.

Выступая в Ельцин Центре, Евгений Варшавер, возглавляющий группу исследований миграции и этничности, рассказал о некоторых практиках интеграции мигрантов на примере московского района Капотня: «живая библиотека», когда мигранты-среднеазиаты и мусульмане рассказывали о себе местным школьникам, межнациональные кулинарные мастер-классы, футбольные состязания смешанных по национальному признаку команд. Как результат — потеплевшие отношения, завязавшаяся дружба, вдвое возросшее количество взаимодействий, складывающиеся сообщества… Однако тот же Варшавер признался, что при вмешательстве государства и формализации работы инициативы затухали и связи распадались. «У нашего государства нет идей, что такое интеграция. Мы не конкурируем с другими странами за квалифицированную миграцию», — подчеркнул Евгений Варшавер.

Скорее всего, не поможет и время, и описанное положение вещей — надолго. И дело далеко не только в настрое и повадках мигрантов. В нашей стране ксенофобия вызвана экономическими причинами: большое число граждан находятся в условиях постоянного выживания (по официальным данным, за чертой бедности — 19 миллионов человек), и в мигрантах они видят конкурентов за рабочие места и заработную плату (что, вообще-то, иррационально, так как в основной своей массе мигранты трудятся на самых низкооплачиваемых рабочих местах, непривлекательных для коренного населения — дворниками, уборщиками, кондукторами и т. д. и таким образом, наоборот, создают менеджерские места для «местных»). Продолжение экономического спада (а о перспективах улучшения не говорит ничего) будет воспроизводить ксенофобское отношение к мигрантам у подрастающих поколений, так как период их личностного становления связан с ощущением незащищенности и страха. Таким образом, в сегодняшней России ксенофобия программируется на десятилетия вперед. Со всеми вытекающими конфликтными последствиями.

Прощай, застывшая Россия
Итак, с начала 2000-х в Россию в качестве пролетариата прибыли до 30 млн человек, не очень образованных, не очень квалифицированных, не говорящих бегло по-русски, отчужденных социально и культурно, замкнутых в собственных анклавах и гетто, где зреют недовольство и фрустрации. Примерно половина из них выбрала Россию своей новой родиной, но только их дети спустя годы станут полноценными и полноправными российскими гражданами.

Между тем с 2000 года, то есть со времени, как Владимир Путин стал президентом России, из нашей страны эмигрировали от 1,6 млн до 2 млн человек, причем 55–60% уехали после 2012 года, после того, как Дмитрий Медведев вернул насиженное президентское кресло Владимиру Путину. В настоящее время эмиграция находится на самом высоком уровне с конца 1990-х годов: так, по данным Росстата, в 2016 году из России в страны дальнего зарубежья выехали без малого 57 тысяч человек, в четыре раза больше, чем пятью годами ранее (14,2 тысячи); в 2017 году от россиян к американским властям поступило максимальное за последнюю четверть века количество обращений за политическим убежищем.

При этом интерес к эмиграции продолжает расти. «Даже контролируемый правительством Всероссийский центр изучения общественного мнения указывает на то, что 10% россиян (31% в возрасте от 18 до 24 лет) хотят уехать за границу на постоянное место жительства. Исследование, проведенное Бостонской консалтинговой группой в сотрудничестве с международной кадровой компанией The Network и российским агентством HeadHunter, выявило еще большее число желающих эмигрировать: 57% лиц моложе 30 лет и 46% специалистов».

Об этом говорится в недавно опубликованном отчете Евразийского центра Атлантического совета США. Это результат серии фокус-групп и онлайн-анкетирования 400 российских (на 70% русских) эмигрантов последней, «путинской» волны, в настоящее время проживающих в Сан-Франциско, Нью-Йоркской агломерации, Большом Лондоне и в районе Берлина-Бранденбурга (опросы проводились с ноября 2017 по март 2018 года).

Авторы — директор Евразийского центра Джон Хербст и бывший проректор Высшей школы экономики Сергей Ерофеев — делают акцент на том, что уехавшие — «талантливые и предприимчивые люди», «самая образованная, активная и независимая часть российского общества, его средний класс и высшая прослойка среднего класса». У многих — более одного диплома о высшем образовании, у трети — магистерская или кандидатская степень. «После эмиграции пропорции еще больше смещаются в сторону постбакалаврского образования, что является признаком амбициозности и динамизма: в настоящее время лишь 10% не имеют высшего образования, у 47% есть диплом бакалавра, и уже целых 43% имеют степень магистра или PhD», — добавляют Хербст и Ерофеев.

Сравним: основные сферы занятости среднеазиатских мигрантов в России — это строительство (30%), торговля (26%), обрабатывающие производства (15%), коммунальные и социальные услуги (11%), транспорт и связь (7,5%), сельское хозяйство (4%); наиболее распространенные отрасли занятости российских эмигрантов «путинского исхода» (определение Хербста и Ерофеева) — информационные технологии и программирование (13%), менеджмент начального и среднего звена (12%), предпринимательство, а также искусство, культура и медиа (по 5%), преподавание и наука; аналитика, финансы и учет (по 4%). Причем четверть эмигрантов трудоустроились благодаря признанию на Западе их высокой профессиональной квалификации.

«Новые российские иммигранты оказываются сравнительно хорошо подготовленными к жизни и работе в постиндустриальном обществе. Большинство опрошенных отметили, что они прилично владеют языком новой страны, а фокус-группы говорят о хорошем знакомстве информантов с культурной и политической жизнью принимающих государств», — указывают авторы исследования. И добавляют, что успешная адаптивность распространяется и на детей российских эмигрантов, которые социализируются в новой стране начиная с дошкольного возраста.

При этом более молодая когорта тех, кто покинул Россию после «второго пришествия» Владимира Путина на пост президента в 2012 году, отличается еще большей образованностью (в этой среде заметно больше людей с научными степенями, в основном в области социальных наук и гуманитарных дисциплин), квалифицированностью, информированностью, целеустремленностью, самостоятельностью и адаптивностью.

Неудивительно, что представители новой российской диаспоры «индивидуалистичны и часто стремятся отделять себя от себе подобных… подчеркивают приоритет личностного развития над социальными связями с другими россиянами за рубежом, потому что их цель — интегрироваться, стать специалистом интернационального уровня», а заодно — «избавиться от "русской травмы"», освободиться от традиционалистских, ограничивающих свободу социальных пут».

Что же сподвигло эти сотни тысяч одаренных, хорошо образованных, опытных, энергичных и предприимчивых людей покинуть родину и осесть в США, Канаде, Великобритании, Германии, Прибалтике, Испании, Турции, Израиле, Корее, Таиланде, Новой Зеландии, Мексике, Чили и других странах?

Вовсе не материальные соображения, указывают Хербст и Ерофеев: 58% опрошенных «зарабатывали достаточно, чтобы жить комфортно в России», а 72% были полностью трудоустроены перед отъездом.

Причины «путинского исхода» — в политической и социальной плоскости: это возрастающий в России авторитаризм и политические репрессии, подавление свободы слова и предпринимательства, распространение атмосферы страха, монополизация экономики и торжество кланового капитализма, милитаризм и затяжной конфликт с передовыми странами мира, деградация правовых институтов, образования, общий застой. Некоторые респонденты пояснили, что подверглись реальным гонениям из-за своей политической позиции, сексуальной ориентации, религиозных убеждений, столкнулись с «физическими и экономическими угрозами». «Наши данные показывают рост числа использующих политическое убежище в качестве официального канала иммиграции в принимающие страны, что соответствует характеристике путинского режима как преследующего тех, кто талантливы и критически к нему относятся», — фиксируют исследователи.

И обращают внимание на «политизацию» причин «путинского исхода» в связи с возвращением Владимира Путина на пост президента в 2012 году: согласно опросу, 65% эмигрантов считают, что с этого момента жизнь в России стала хуже, более 80% полагают, что правление Путина является важнейшим барьером для развития России и президентом следует избрать другого человека. На многих удручающее воздействовали расправы над протестным движением в 2012 году, военные действия на востоке Украины и убийство Бориса Немцова.

А главное — «у Кремля больше нет идеологического видения будущего страны». Поэтому «88% опрошенных не планируют возвращаться в Россию, лишь 5% готовы вернуться, если экономическая ситуация в ней улучшится, а политическая ситуация при этом останется прежней; 13% могли бы вернуться в Россию, если, напротив, улучшится политическая ситуация, даже если экономическая останется плохой».

«Даже если в России будет установлена демократия, пройдет еще пятьдесят лет перед тем, когда [население избавится от] сексизма, патриархата, консерватизма, а также традиционализма», — приводится в исследовании высказывание одного из участников опроса. На чужбине они обретают и свободу, и востребованность своих талантов.

Нам, оставшимся, предстоит научиться уживаться с мигрантами из Центральной Азии.