“..Мы должны говорить о тех людях, которые, отчасти, умышленно совершили преступления. Правильно? Правильно. Значит, мы должны говорить о тех людях, что они умышленно шагнули в определенные ограничения свободы сами. Правильно? Правильно. Значит они понимали, куда пошли...Понимали”. Заместитель начальника ГУВД Иркутской области полковник полиции Алексеев Василий Степанович Круглый стол Совета по правам человека при президенте Российской Федерации, г.Иркутск, 28.02.2019 г.
«Спасибо, спасибо вам за ваше чистое сердце!» — сказал мне незнакомый старик мусульманин. Он подошел к нашему столу и долго жал мне руку, тряс, говорил, что благодарен за нашу работу, и не хотел уходить. Я был растроган, так неожиданно. Мы зашли на обед в случайную мусульманскую столовую. Уже третий человек здоровался и благодарил меня. Старик, наконец, сказал за что: «Я Ирину Панькову знаю!».
Это было неожиданно. Я думал, что старик был одним из тех людей, которых мы защитили от дискриминации. К нам обращаются много мигрантов, каждый несет какую-то свою боль. Судьбы сотен из них прошли перед моими глазами, когда мы здоровались. Но, Ирина, это совсем другое дело. В этом деле мы защищаем русскую женщину от полицейских.
Защита людей от полицейских — это тоже правозащита, но совсем другой ее формат. В этой пропитанной восточным духом мусульманской столовой, где, вокруг стоят дастарханы, а на стенах висят восточные ковры, ходят девушки в платках, не ожидал встретить от незнакомого мусульманина слова благодарности за работу по делу Ирины.
«Как людям важно верить, что есть какая-то защита от полицейского произвола», — подумал я, когда дед отошел.
Ирина Викторовна пришла к нам в октябре прошлого года. На улице начинало холодать и она вошла в офис с первым снегом, в сопровождении спутника. Как обычно, сначала я познакомился. Миловидная женщина, средних лет, впечатлительная, когда рассказывала свою историю, заплакала, и мы всем офисом искали ей платки. Ирина хорошо училась в школе, никогда не привлекалась, приличная семья, отец работал в органах. Сейчас она успешный в жизни человека, свой маленький бизнес, семья, дети. Как и многие, случайно попала в такой переплет, где система дала осечку.
За 10 лет защиты прав человека я немного зачерствел, с коллегами юристами мы часто обсуждаем разные неприятные темы. Поэтому, когда жертва льет слезы, я отношусь к этому хладнокровно. Такая у нас работа, а им трудно это пережить, забыть тем более, вспоминать, как в открытой ране ковыряться. Мы так их называем, «жертвы пыток» — это международная терминология. На мой взгляд, слово «жертва» довольно точно характеризует человека в такой ситуации. Называя так человека, который пришел за помощью, как будто отдаляешься, как хирург перед операцией. Нельзя пациента слишком жалеть, приходится же его резать, только так можно вылечить. Мне пришлось опросить Ирину, вспомнить каждую деталь происшествия в супермаркете Леруа Мерлен, что кто делал, что кто говорил, как себя вели сотрудники полиции: место, время, мотивы, доказательства, механизм образования травм, она упомянула про беременность.
«Я ему сказала, я беременная, тогда он перестал меня бить», — говорила Ирина.
«А вы беременная?», — спросил я.
«Ну, у меня задержка несколько месяцев, может быть. Я считаю, что я беременна», — пояснила пострадавшая.
У меня тогда мысль мелькнула: «Интересно как у женщин, беременность состояние постоянное, сегодня беременная, завтра нет, послезавтра опять может быть беременной». «В вашем состоянии вы можете от стресса и не заметить, как потеряете ребенка», — сказал я. Где-то читал, что до трех месяцев все может выйти бесследно.
В этот момент Ирина заплакала.
Сейчас, почти через полгода после того как Ирина зашла в наш офис, она так и не родила, анализы потом ничего не показали, но, она все также уверенна, что, возможно, беременность была.
Стресс, шок, давление, в котором она жила последние полгода, могли сделать свое дело.
Если о фактах, уголовное дело за превышение полномочий на сотрудника Росгвардии возбуждено. 16 марта истекает срок проведения предварительного расследования. Мне жаль следователя, что нами занимается. Как специально, ей вручили дело, когда она только пришла в Следком, практически со студенческой скамьи. Мы с ней долго говорили, хороший человек. Когда видишь смену молодых юристов, что идут с Иркутского Универа, гордость берет. До сих пор Гос кует хорошие кадры. Ей будет непросто заставить себя принять сложное решение.
«Сделаю так, как начальство скажет», — сокрушенно говорит она, отвечая на мой вопрос будет ли предъявлено обвинение.
Мы с Ромкой (оба защищаем Ирину) понимающе переглядываемся. Идут следственные действия, Ирина опять плачет, когда мы втроем, Рома, я и следователь, обсуждаем, как трудно проводить экспертизу трупа. Блин, я расстроен, забыли о человеке со своей юридической черствостью. Опять несу салфетки.
Не первый день работаем, все понятно, в Госе нас учили не так, в теории есть «следовательская дискреция», то есть право, как у судьи, самостоятельно решать, выносить приговор. У нас следователи делают то, что им начальство велит. Шаг влево, шаг вправо, бабах, они тоже заложники системы.
Мне, в таких случаях, бывает людей искренне жаль, но, они знали куда шли. Был же ведь выбор. Хочется верить, что в светлой России будущего, негативных примеров, как сложно работать в системе честным «ментам» не будет, а сейчас хоть отбавляй.
Мы думаем, что дело прекратят. Не спрашивайте почему, какое-то предчувствие, интуиция, предвидение, как это не назови. Перед этим стоит всегда какая-то звонкозвенящая глухая пауза, как будто воздух наполнен озоном перед бурей. Все замерло, никто не стрекочет, не двигается, природа притаилась.
Преступление вроде бы было, а наказания нет. Нет воли «сверху», следовательского права на обвинение. Может следователь сам и будет что-то решать, но лет через 10-20, если мы все будем за них бороться. Сейчас есть только право Ирины быть «жертвой». В том, что будет суд, я сомневаюсь.
Иркутск, 02.03.2019 г. Святослав Хроменков