Россия встретила новый год нервно. Перед самым празднованием его наступления в Магнитогорске обрушился подъезд жилого дома. По последним данным, погибло одиннадцать человек, спасены почти двадцать, около тридцати находятся под завалами и их шансы выжить весьма невелики. Как это часто бывает в России, трагедия практически сразу оказалась окружена конспирологическими слухами; версия теракта в таких случаях вряд ли должна немедленно отметаться – и ничего удивительного в том, что о ней стали говорить, нет. Как нет ничего удивительного и в том, что данная версия стала в представлении многих людей чуть ли не основной после того как сутки спустя недалеко от места катастрофы взорвалась маршрутка, убив ещё трех человек. При этом, по сообщениям анонимных телеграмм каналов, в городе работают более 100 следователей – что, честно говоря, многовато для техногенной катастрофы, которые в стране, увы, происходят довольно часто, а центр города почти полностью перекрыт. И удивляет не только то, что об этой версии не пишут официальные СМИ и «раскрученные» сайты, но и то, что единственный авторитетный региональный сайт www.znak.com, решившийся высказаться на эту тему, немедленно оказался недоступен (уже заработал, хотя перед этим был недоступен шесть часов). Прошлый раз, когда такой случай имел место в начале ноября, он объяснялся аварией на серверах в Страсбурге – но тогда были недоступны также сайты Rosbalt и Vedomosti, которые сейчас прекрасно работают. Ощущение очередного обмана усиливается с каждым часом.
И тут не может не возникнуть вопроса: зачем это делается? Некоторые «эксперты» поспешили заявить, что мы имеем дело с провокацией силовиков, выполненной «по лекалам» 1999 года. Честно говоря, не питая иллюзий относительно наших «правоохранителей», я не могу допустить такой версии. Ведь для того, чтобы получить от неё политический эффект, нужно обвинить в этом преступлении врага, борьба против которого может консолидировать общество. Абстрактный исламский терроризм на подобную роль сегодня претендовать не может. Задача «закрутить гайки» не актуальна – они давно закручены. В таком случае если два взрыва в Магнитогорске имеют отдалённое отношение к исправности газового оборудования, то речь идёт о террористической атаке и ответе на неё силовиков.
Является ли подобная ситуация экстраординарной? Нет. В последние годы теракты, организованные исламистами, происходят в разных странах практически еженедельно. Во Франции в 2015-2018 годах они унесли жизни 250 человек и оставили более тысячи раненых. Там расстреливали рок-концерты и пытались захватывать стадион, на котором находился президент республики. Конечно, то, что «мы не хотим, чтобы у нас было как во Франции» – это наш новейший мем, но не хотеть – это одно, а не повторять ошибок – совсем другое. И легко можно заметить, что современное общество скорее сплачивается в ответ на террористические атаки, чем предаётся панике или начинает возводить напраслину на правительство. Чтобы бороться с терроризмом, нужно, во-первых, признавать его наличие, и, во-вторых, мобилизовывать общество на противостояние ему, на помощь силовикам, на обнаружение тревожащих признаков и поступков. If you see something, say something – эта фраза попадается в Америке практически во всех общественных местах, и терактов в этой стране нет много лет. Безумцев, которые расстреливают людей из легального оружия, много, а террористов, плетущих свои заговоры – нет.
Иначе говоря, я не вижу ничего катастрофического в том, чтобы – если, конечно, случившееся накануне Нового года не было простым взрывом газа – сказать об этом открыто. Призвать людей к бдительности. Попросить у них помощи. Дать ориентировки на потенциальных подозреваемых. Да, здесь возникнут мысли о том, что силовики ошибаются и «не ловят мышей». Но всех мышей, точнее, крыс, поймать невозможно. Мы живём в глобальном мире, в стране с открытыми границами. Закрыть их нельзя, отгородиться от современных вызовов – тоже. И это, как ни страшно это звучит для «либералов» – не вина Путина. Проблема, на мой взгляд, не в возможности теракта, а в желании его замолчать тогда, когда совершенно ясно, что никто не будет обвинять власти в его подготовке или потворствованию. Это действительно проблема – так как она высвечивает страшный факт: власть боится сказать людям правду; она не надеется, что ей поверят, и, тем более – что её поймут. Мне кажется, что потери от того, что это становится явным, перевешивают все выгоды от возможной дезинформации.
Я убежден, что российский народ рациональнее и ответственнее, чем думают о нём в Кремле. Он достоин правды, какой бы она ни была; аргументов, на что бы они ни указывали; диалога, каким бы трудным он ни был. И если его правители будут относиться к нему соответствующим образом, то их авторитет окажется заведомо выше.
Вне зависимости от того, что случилось в Магнитогорске…
И тут не может не возникнуть вопроса: зачем это делается? Некоторые «эксперты» поспешили заявить, что мы имеем дело с провокацией силовиков, выполненной «по лекалам» 1999 года. Честно говоря, не питая иллюзий относительно наших «правоохранителей», я не могу допустить такой версии. Ведь для того, чтобы получить от неё политический эффект, нужно обвинить в этом преступлении врага, борьба против которого может консолидировать общество. Абстрактный исламский терроризм на подобную роль сегодня претендовать не может. Задача «закрутить гайки» не актуальна – они давно закручены. В таком случае если два взрыва в Магнитогорске имеют отдалённое отношение к исправности газового оборудования, то речь идёт о террористической атаке и ответе на неё силовиков.
Является ли подобная ситуация экстраординарной? Нет. В последние годы теракты, организованные исламистами, происходят в разных странах практически еженедельно. Во Франции в 2015-2018 годах они унесли жизни 250 человек и оставили более тысячи раненых. Там расстреливали рок-концерты и пытались захватывать стадион, на котором находился президент республики. Конечно, то, что «мы не хотим, чтобы у нас было как во Франции» – это наш новейший мем, но не хотеть – это одно, а не повторять ошибок – совсем другое. И легко можно заметить, что современное общество скорее сплачивается в ответ на террористические атаки, чем предаётся панике или начинает возводить напраслину на правительство. Чтобы бороться с терроризмом, нужно, во-первых, признавать его наличие, и, во-вторых, мобилизовывать общество на противостояние ему, на помощь силовикам, на обнаружение тревожащих признаков и поступков. If you see something, say something – эта фраза попадается в Америке практически во всех общественных местах, и терактов в этой стране нет много лет. Безумцев, которые расстреливают людей из легального оружия, много, а террористов, плетущих свои заговоры – нет.
Иначе говоря, я не вижу ничего катастрофического в том, чтобы – если, конечно, случившееся накануне Нового года не было простым взрывом газа – сказать об этом открыто. Призвать людей к бдительности. Попросить у них помощи. Дать ориентировки на потенциальных подозреваемых. Да, здесь возникнут мысли о том, что силовики ошибаются и «не ловят мышей». Но всех мышей, точнее, крыс, поймать невозможно. Мы живём в глобальном мире, в стране с открытыми границами. Закрыть их нельзя, отгородиться от современных вызовов – тоже. И это, как ни страшно это звучит для «либералов» – не вина Путина. Проблема, на мой взгляд, не в возможности теракта, а в желании его замолчать тогда, когда совершенно ясно, что никто не будет обвинять власти в его подготовке или потворствованию. Это действительно проблема – так как она высвечивает страшный факт: власть боится сказать людям правду; она не надеется, что ей поверят, и, тем более – что её поймут. Мне кажется, что потери от того, что это становится явным, перевешивают все выгоды от возможной дезинформации.
Я убежден, что российский народ рациональнее и ответственнее, чем думают о нём в Кремле. Он достоин правды, какой бы она ни была; аргументов, на что бы они ни указывали; диалога, каким бы трудным он ни был. И если его правители будут относиться к нему соответствующим образом, то их авторитет окажется заведомо выше.
Вне зависимости от того, что случилось в Магнитогорске…