На долю Елены Греминой и Михаила Угарова выпала историческая миссия — создать «театр, в котором не играют», Театр.doc, изменивший лицо российской сцены. А также три года фактической травли — двух полицейских рейдов, трех переездов, множества вызовов в полицию и другие ведомства. 16 мая Елена Гремина скончалась — через 45 дней после кончины Михаила Угарова
В спектакле Театра.doc «Час восемнадцать» есть интермедия, исполненная двумя актерами, под условным названием «Поймать чужую боль». В ней герои подробно, шаг за шагом реконструируют острый приступ панкреатита, который пережил в тюрьме перед смертью Сергей Магнитский. Известное каждому студенту театрального вуза упражнение на память физических действий в контексте происходящего просто шокировало — кажется, каждый из сидящих в зале физически испытывал нечеловеческую боль, корчась на мокрых простынях больничной кровати в СИЗО «Матросская тишина». Поймать чужую боль — вот чему посвятили свою жизнь — свои жизни! — Михаил Угаров и Елена Гремина. Они и театр свой создавали как скорую психологическую помощь, как гуманистическую акцию — рассказать о том, что чужой беды не бывает, зафиксировать болевые точки общества, вызвать подмогу.
Премьера документального спектакля «Час восемнадцать», посвященного смерти юриста Сергея Магнитского. Драматург Елена Гремина, режиссер Михаил Угаров. Премьера состоялась на сцене Театра.docФото: Юрий Мартьянов/Коммерсантъ
Они начинали в начале нулевых, когда новая реальность лишь подкрадывалась к нашим ногам, как робкая волна в тихую погоду. Уже тогда Док называли театром чернухи, герои шагали на сценическую площадку в подвале Трехпрудного прямо со свалок, из лагерных зон, из неблагополучных районов больших городов, из грязных ночлежек и борделей. Социальная тематика формировала новую художественную среду — абсолютной, натуралистической правды, правды жеста, правды языка, правды голых стен и оголенных нервов.
Такими они и были — Михаил Угаров и Елена Гремина, драматурги, режиссеры, созидатели, художники.
С государством они сразу не сошлись в задачах, поскольку государство вновь занялось воспитанием народа с последующим его, народа, растлением и расчеловечиванием. У Миши и Лены, как у людей тонкой природной организации, никаких иллюзий по поводу государства никогда не было. Но опыт свободной жизни, как у многих, заставших время 90-х, уже был. Рожденные советскими людьми, они прекрасно помнили советы родителей по разным поводам «Ты только в школе молчи об этом!», и каждый из них прошел этот мучительный и счастливый путь освобождения от внутреннего «молчи». Театр.doc стал политическим театром в тот самый миг, когда коллективное «молчи» стало новой формой самосохранения в новых предлагаемых обстоятельствах. И вдруг выяснилось, что интеллигентный, негромкий Угаров и мягкая, отзывчивая Гремина обладают совершенно поразительной сопротивляемостью к любой попытке давления, к любому «молчи».
Елена Гремина, драматург, сценарист, руководитель Театра.dосФото: Артем Житенев/РИА Новости
Однажды, когда Театр.doc в очередной раз посетили силовики, я спросила у Лены: «Может, попробовать уже договориться с ними? На время приглушить громкость и не дразнить их так открыто своими запрещенными героями и сюжетами?» Лена, смеясь, ответила: «Наоборот — будем работать еще жестче и еще резче. Потому что, мол, вот такой у нас с Угаровым менталитет: давление рождает злость и желание идти до конца».
Тот разговор происходил 6 мая, в день объявленной премьеры «Болотного дела», спектакля-свидетельства, спектакля-обвинения, ставшего следующим после «Часа восемнадцать» актом гражданского неповиновения. В это время в предбаннике театра толпились полицейские с собакой.
А между этими двумя знаковыми премьерами зиял украинский вопрос. Спектакль «АТО» театральной труппы из Киева играли подпольно. И на то были причины — 30 декабря 2014 года органы охраны правопорядка в рамках «досмотра» буквально разгромили подвал в Трехпрудном, нагрянув на показ документального фильма о Майдане. На Мишу и Лену в ту ночь было страшно смотреть — словно полицейские переворачивали не технику и помещения, а надругались над живой плотью театра, превратив его в кровавое месиво.
Именно тот вечер стал началом конца. Собственно, это и было началом настоящей травли, а по сути — политического преследования инакомыслящих, инакочувствующих, инакоанализирующих. Сама эстетика театра, та художественная форма высказывания, которую выбрали для себя Угаров и Гремина, была и есть протестна по своей природе, это те самые «стилистические разногласия», о которых говорил когда-то диссидент Синявский.
В нынешнем Уголовном кодексе нет диссидентских статей, но, как выяснилось, для того чтобы расправиться с политическими чужаками, совсем не нужно менять Конституцию: как говаривал прежний отец нации, был бы человек, а статья найдется. Статьи всегда под рукой — о возбуждении ненависти или вражды, об оскорблении чувств верующих, о запрете гей-пропаганды, о защите детей от информации и т. д. и т. п. Подобными статьями представители силовых и культурных ведомств регулярно пугают критически мыслящих граждан самых разных профессий, возрастов и социальных статусов. Угарова и Гремину тоже пугали. И тех, кто сдавал помещения Театру.doc, тоже пугали. И даже тех, кто приходил на неблагонадежные премьеры в качестве зрителей.
Актеры показывают фрагменты спектаклей на вечере, посвященном открытию нового здания Театра.docФото: Виталий Белоусов/РИА Новости
После разгрома Трехпрудного неожиданно появился Театр.doc на Разгуляе — небольшой домик-особнячок на Спартаковской улице, ставший настоящей народной стройкой, на которой радостно трудились артисты, драматурги, режиссеры, студенты вместе со своими преподавателями, зрители и критики. И вдруг даже задышалось свободно. У погасшего было Миши вновь заблестели знакомым хулиганским блеском глаза, и неизменная сигаретка в уголке рта как-то весело попыхивала. На открытии было много смеха, артист Алексей Юдников в строительной каске смешно шутил, Гремина и Угаров хохотали вместе с залом, зрители аплодировали творческим заявкам — по традиции свои планы на сезон театр открывал в день своего рождения, 14 февраля.
А через два месяца как раз и случилась та самая премьера «Болотного дела», на которую вновь заявилась полиция. Гремина опять взяла на себя главный удар — и буквально телом своим защищала зрителей и артистов от полицейских. Театр снова выставили из помещения. И опять гон, опять бежать, опять искать. Опять объявлять сбор средств.
Эти три с лишним года вымотали Гремину и Угарова. К бесконечным наездам и травле прибавилось отчаяние усталости — когда ужасные новости становятся фоном твоей жизни, сплетаясь с бедами твоего дома. Название ежегодного доковского фестиваля заявок «Охота за реальностью» приобрело безумные кафкианские черты.
Трусость творческого сообщества на фоне преследования Театра.doc, а затем и постыдного дела «Седьмой студии» ранила Угарова невероятно. Он использовал любую возможность, чтобы высказать свою боль и свое разочарование. «Быть героем я не хочу, трусом тоже», — говорил он. И только Гремина по-прежнему боролась с реальностью и убеждала всех в том, что мир не черно-белый и надо верить в человека, искать и находить что-то человеческое даже в тех, кто давно превратился в функцию.
Режиссер Михаил УгаровФото: Павел Смертин/ТАСС
Удивительно, что именно Лена, взявшая на себя этот неподъемный груз ответственности за дело, за поверивших в это дело людей, до самого смертного часа и не отказалась от веры в человечество. Я помню, как она рассказывала о профилактической беседе, которую с ней проводили в Министерстве культуры после разгрома подвала на Трехпрудном, о том, каким тоном и какими словами подчиненные чиновники Мединского убеждали ее прекратить сопротивление. «Вам что, вчерашнего мало?!» — кричал на нее сотрудник одного из департаментов. Когда не стало Угарова, борьба потеряла смысл.
Впрочем, тут я вторгаюсь на запретную территорию. Миши нет, сердце его не выдержало количества чужой боли. И Лену затопило этой болью. И нет в нашем Уголовном кодексе такой статьи, по которой можно было бы привлечь тех, кто устроил эту охоту. На могиле Миши друзья поместили маленькие дощечки с цитатами из его пьес. Одна из них гласит: «Время не лечит. Оно предает».