«Насиловали чаще мальчиков, у девочек гинеколог мог заметить следы». Исповедь выпускницы детдома

На этой неделе в Курганской и Челябинской областях проверяли интернаты, инспекцию устроили представители аппарата уполномоченного по правам ребенка и сотрудники прокуратуры. О том, что в челябинском детском доме массово насиловали сирот, две недели назад заявили три приемные семьи, которые взяли под опеку семерых мальчиков 10–14 лет.

Дети в мельчайших подробностях рассказали истории о насилии, во всех эпизодах фигурируют одни и те же люди — четверо педагогов детдома и двое посторонних мужчин. Арестован 51-летний посетитель, получивший от опеки разрешение брать детей-сирот в так называемом гостевом режиме, при этом воспитатели и дирекция интерната причастность работников к изнасилованиям отрицают, заявляя, что дети все придумали. Одна из выпускниц детского дома в Ивановской области на условиях анонимности рассказала The Insider, как были устроены отношения с воспитателями у нее и других сирот, какие издевательства со стороны воспитателей они пережили и почему дети из интерната не могут пожаловаться на своих мучителей.

Когда я услышала про Челябинск, сразу поняла, что дети не врут. У нас тоже были случаи насилия, и все, кто непосредственно связан с детским домом, всегда как можно сильнее хотят эту тему «замять». У них есть деньги, ресурсы, они еще опираются на то, что жертвы — дети-инвалиды, умственно отсталые, что они все выдумали... Но они не могут такое выдумать. Я жила в интернате, я видела, как наши воспитатели… Интернат находится в Ивановской области, в деревне. Я такого навидалась, и знаю, что дети не врут. Начни с любым другим домашним ребенком разговаривать на эти темы, они таких подробностей — как, чего, куда - не знают.

Я общаюсь с некоторыми одноклассниками, с другими сиротами, кто меня постарше, кто помладше, на тему насилия, предлагаю: давайте дадим ход этим делам, но они не хотят ворошить прошлое, стесняются. У девочки Насти, многодетной, которой я помогаю, воспитатель очень-очень жестокая была, она детей очень сильно била - выбивалкой, скакалкой. Были у нас и другие воспитатели, они просто выставляли нас за дураков. У меня одноклассник есть, его тоже за больного считали, сестра его тоже в специнтернате росла, ее удочерили, — в итоге у нее сейчас два высших образования, хотя ее тоже считали нездоровой. В итоге ей повезло, и она сейчас нормально живет. Колька, брат ее, из тюрьмы вышел, она и ему даже помогла.

То есть это сама интернатная система нас делает такими. Меня тоже за больную считали, у меня мама инвалид по психическому здоровью, мне воспитатели и даже директор говорили, что я вообще никто, и отправляли меня в психушку много раз. Я читала свои характеристики — они были очень плохие.  Такой негатив на меня шел, но я не знала, как пожаловаться, куда, потому что без толку было.

Воспитатели на нас давили, потом я пошла в ПТУ, там был учитель, который сирот обманывал, говорил, что нас на 18 тысяч рублей в год одевают, хотя это вранье, я даже сейчас живу самостоятельно и себе не могу позволить в год на эту сумму одеться, так сейчас цены-то намного дороже, чем раньше были, и тем не менее я одета нормально.

С едой нас очень обманывали. Как чуть-чуть нашкодим, мы же дети были, этот воспитатель в ПТУ, говорил — ты бомжичкой будешь. В другом ПТУ учитель мне постоянно докучала, и в итоге в 19 лет я взяла свое личное дело и разорвала, потому что историю ребенка знали все, вплоть до дворовой собаки.

В итоге я нормально вышла, живу самостоятельно, хотя большая часть одноклассников — нет. Славка Полунин сидит в тюрьме, 15 лет ему дали за убийство. А сколько он насилия перенес в интернате? Я с мальчишками всеми разговаривала — ведь когда ребенка насилуют, он эту всю ситуацию воспринимает, будто так и надо. А потом он вырастает, и у него идет агрессия, и он по отношению к миру выплескивает эту агрессию.

Как Славка, он сидит, у него уже четвертая «ходка», он был изнасилован системой и физически — он мне сам об этом рассказывал. Какой ребенок будет после пережитого в детском доме нормальным? У него уже душа больная. Он вроде и старается жить, но в нем крутится эта чернота, которая с ним происходила в интернате, он вроде старается жить, но она его убивает и выливается в насилие.

К нам пришел работать один молодой воспитатель, он над нами издевался, вот один из способов — брал большую бутылку с лимонадом и выстраивал нас в ряд в одних трусах перед старшеклассниками, в пробку вливал лимонад, и мы пили по очереди. Говорил: пока этот лимонад весь не выпьете, не дай бог, мимо крышки кто прольет, будете тут стоять. Мы, наверное, часа два его пили — наливали сами в эту крышку.

Помню, как в лагере к нам ночью приходили дежурные врачи, это были в основном женщины в белых халатах. Я жила в отдельной комнате с девочкой Леной. Она была младше меня на два года — она была в первом классе. По соседству в другой комнате жили одноклассницы, там их  было человек 5-6, в другой комнате тоже первоклашки, а я в третьем классе училась.

Воспитатель завел меня в другую комнату и стал спрашивать: «Что ты вчера ночью видала?» Я говорю: «Так и так, вас видела», — а он меня пнул и швырнул со всей силы. Я упала, заревела, он сказал: «Ты ничего не видала»

И ночью к ним залез один такой, в белом халате. Я ночью встала, слышу — шум и гам, вышла на улицу, наши двери были буквально в одном шаге от комнаты — я ее тихонько открыла узнать, что творится, и вижу: в правой стороне лежит Анька и на меня выходит мужчина в белом халате, наш воспитатель. Позже со слов девчонок я узнала, что он к ним уже не первый раз залезал и лез под одеяло руками. Он меня увидал, на следующий день у нас была зарядка около корпуса, завел меня в другую комнату и стал спрашивать: «Что ты вчера ночью видала?» Я говорю: «Так и так, вас видела», — а он меня пнул и швырнул со всей силы.

Я упала, заревела, он сказал: «Ты ничего не видала». После этого случая я сильно испугалась, пыталась сбежать из лагеря, но он меня контролировал, и я не сбегала. Он после этого еще продолжал работать, я потом забыла про это, знаете, как у детей — с ними казусы случаются, потом они могут быстро все забыть. Они внутри-то держат это, но просто не думают об этом, мы же реально не ощущали, не знали, что происходит преступление. Этот воспитатель, он же в городе находится, мы его часто встречаем, он прямо домогается нас. Он, понимаете, никого по имени не называл, всем прозвища давал, мы больные, идиоты для него.

Если бы пострадавшие дети до сих пор жили в интернате, они бы ничего не сказали, потому что их так запугивают, как нас запугивали: «Вы сироты, вы никто, за вас некому заступиться, идите вы жалуйтесь куда угодно, нам ничего не будет». И мы много-много преступлений видели со стороны воспитателей, видели, что они не наказаны, после этого мы понимали, что действительно никакой защиты нам не будет. На этого воспитателя-насильника никто в интернате не обращал внимания, но все же там не все были подонки.

У меня был случай, это было в третьем классе, воспитатель Людмила Игоревна в тихий час подошла ко мне, говорит: «Вер, ты знаешь, что у тебя сегодня день рождения?» Удивительно, мне было 11 лет, и я даже не знала, когда у меня день рождения. Она директора упрашивала выдать на праздник продукты, та даже немножко выписала. У нас праздники всегда так проходили — воспитатель ходила к директору, та выписывала муки, песку, но в основном большую часть приносила воспитатель из дома.

Помню, она мне подарила фломастеры и разукрашку. Это был мой первый день рождения. Она нам приносила свое варенье и иногда водила нас домой. Во втором классе к нам пришла другая воспитатель, Наталья Павловна, она сначала очень плохо к нам относилась, мальчишек била, а девчонок не трогала. Ее муж в Чечне служил, я ему рассказала, что его жена детей бьет, он с ней после этого поговорил, и она стала к нам очень хорошо относиться.

Воспитатели все были молодые, и у нас на первом этаже каждые выходные устраивались дискотеки. Помню, как они пришли, видать, выпившие и стали свои понты крутить. Наш интернат в деревне стоял, в глуши, так что они ничего не боялись — прямо в зале танцевали, а всех детей разогнали.

Я подошла к Наталье Павловне и предупредила, что директору про них все расскажу. Потом был отбой, и в темноте Наталья Павловна ко мне подошла, схватила меня и говорит: «Если ты скажешь, я, говорит, тебе сейчас напи*дюляю». Я ей ответила, что все равно скажу, и она меня бросила на кровать и стала пинать ее и повторяла: «Не скажешь, не скажешь». Наверное, час она меня так трясла, и я в итоге сдалась и пообещала ничего про нее не рассказывать. На следующий день она пришла после уроков, подошла ко мне и спросила, буду ли я на нее жаловаться директору. Вынула блок Turbo, Love is… со словами: «Это тебе жвачки». И все, я потом этот случай забыла вообще.

Иногда я думаю, откуда в них эта злость. Представим, что одинокая девушка идет по темному переулку, и за ней идет мужчина. Он вышел из дома, планировал сходить купить, допустим, минеральную воду. И видит идущую в одиночестве беззащитную девушку. И у него срабатывает инстинкт. Одним он подсказывает пройти мимо, а другим — «одна, беззащитная, слабая, дай-ка я ее изобью и изнасилую». Так и в интернатах происходит. Детские дома закрытые. Дети маленькие, беззащитные, их можно запугать, можно им конфету дать.

Насильники так и делают, они тонкие психологи и знают, кого можно тронуть, а кого нельзя. Мне, например, перепадало не так сильно, потому что я могла жаловаться директору. Помню, как я сбежала со своим классом в соседний поселок. Мы просто полдня занимались бродяжничеством. А потом я ближе к вечеру пришла, и меня воспитатель вместе с двумя старшеклассницами стала «укладывать». Она меня скакалкой хлестала, а другие держали за руки, за ноги, потом они меня раздели. На следующий день я устроила бойкот, сказала, что учиться не пойду, пока все наказаны не будут. К директору сходила, я у нее там проревелась, потом этих девчонок-старшеклассниц отвезли в психушку, а эту воспитательницу убрали из нашего класса.

То есть все-таки была хоть какая-то, пусть небольшая, но справедливость. Помню, мы вечером всем классом играли в духов, и к нам вбегает одна из старшеклассниц, хватает мою подругу Лидку со всей дури и как швырнет об кровать. Рядом в коридоре воспитатель это все видела, все это слышала и ничего не сделала. Сейчас Лидки нет в живых, она умерла, до 33 лет не дожила.

Помню, к нам пришла молодая воспитательница, неопытная, и Лидка у нее зарплату украла. Меня отвела в комнату и говорит: «Вер, гляди». Я уже знала, как выглядят деньги. Я, говорит, хочу купить себе жвачку, безделушки какие-то. Лидка предложила мне взять половину денег, я и согласилась.

Потом я услышала из разговора, что у воспитателя деньги пропали, я к ней подошла и отдала свою половину.  Она набросилась на меня с кулаками и кричит: «Откуда ты эти деньги взяла?» Я страшно испугалась, это, говорю, Лида взяла и со мной поделилась. Что Лиде за это было... Воспитательница побежала на улицу, Лидку притащила за шкирку, привела в свой класс, младший, и указкой со всей силы по пальцам била. Лидка страшно орала. Я у двери в коридоре стояла, потом Лида вышла с заплаканными глазами, руки держала в кулачках. Я смотрела на все это и искала ответ, почему воспитатели такие жестокие и так нас ненавидят. Я, конечно, никогда в детский дом не пойду — идти туда работать, значит, поддерживать всю эту систему, весь этот ад. Быть может, воспитатели-то и нормальные приходили, а потом они просто в зверей превращались.

Я смотрела немецкий фильм «Эксперимент»: набрали группу из 20 добровольцев, половину сделали узниками, а других, небольшую кучку людей сделали надзирателями. Столько морального уродства вылезло из этих надзирателей! Они настолько вошли во вкус, там было такое месиво, кровь, они командовали узниками, насиловали их… Также происходит и в детских домах. Обычный человек приходит в детский дом, он видит: ага, дети беззащитные, слабые. Кто-то был хорошим человеком, а другие — плохие приходили, и только еще хуже становились.

Я сейчас помогаю одной девочке, Насте, у нее в классе девочку насиловал ночной. Ночной — это воспитатель, который у нас ночью дежурил, следил за детьми. Мы, когда он у нас дежурил, все спали одетые — он мог запросто с фонариком подойти, откинуть одеяло и смотреть на нас.

Другая девочка была для ночного удобным случаем — ее еще до интерната изнасиловали, из неблагополучной семьи забрали, ее там отец насиловал, пятилетнюю, то есть она уже была не девственница

Девчонка та согласилась с ним спать, потому что она уже знала, что другого выхода нет. На самом деле больше насилия обычно происходит с мальчишками, потому что у девчонок следы можно увидеть в гинекологии.

Другая девочка была для ночного удобным случаем — ее еще до интерната изнасиловали, из неблагополучной семьи забрали, ее там отец насиловал, пятилетнюю, то есть она уже была не девственница.  Из одного дома преступлений ее в другой перекинули. Я это рассказываю, основываясь на фактах и на поведении этого ночного.

Когда меня били, издевались, я думала, что так и должно быть. А потом, подрастая, в 13-14 лет, в переломный возраст, ребенок начинает понимать, что с ним происходит, он пытается это наружу выкинуть. Если бы те дети, которых «дядя Сережа» изнасиловал, не оказались снаружи, они бы не рассказали, потому что прекрасно знают, что в детском доме защиты нет. Ощутив защиту в приемной семье, ребенок начинает все рассказывать. Когда он оказывается дома, он не верит своим ушам — вроде он думал, что в детском доме его насиловали, и это правильно, в семье же с ним все хорошо — его не бьют, не насилуют, и это тоже правильно.

И только с прошествием времени он начинает понимать, что все-таки то, что происходило в детском доме, не является нормой. Он начинает оглядываться, искать защиту и понимает, что теперь у него мама, папа есть, что они его могут защитить. И дети, которые остались в Челябинском детском доме и которых насиловали, молчат. Они ничего не сказали, потому что они знают, что им никто не поможет.  Когда ребенок не молчит, это очень хорошо. Значит, он понял, что эти твари должны быть наказаны, и есть добрые, справедливые люди на свете, вот в чем суть.