Ксения Сычева после нападения
В ноябре 2016 года 34-летняя Ксения Сычева вышла с плакатом на оппозиционный митинг в центре Воронежа. По дороге домой на нее напали три человека. Они затащили Ксению в темный двор и сильно избили.
Напавшие сказали Ксении, что увидели ее на митинге и последовали за ней, чтобы наказать "госдеповскую б..ть". Вскоре после избиения Ксения с семьей сбежала в США и подала документы на предоставление политического убежища. Она также пытается добиться возбуждения уголовного дела по факту избиения. Вот что рассказала Ксения в интервью с Радио Свобода:
– О каком оппозиционном митинге в Воронеже идет речь? Кто в нем принимает участие?
– Каждый вторник в центре города собираются граждане, которым не нравится несменяемость нынешней власти. Самые разные люди выходят на улицу с плакатами. Члены партий, "Парнаса" или "Солидарности", например. Или беспартийные, как я. Я не поддерживаю какого-либо политика. Немцов мне нравился, но в его партию я не собиралась вступать. Навального я считаю несвободным политиком. Еще в 2004 году мне стало ясно, что ничего хорошего Россию при Путине не ждет. Я давно поняла, что мы идем к Советскому Союзу в худшей форме. СССР хотя бы обеспечивал работой и жильем. Но в публичных протестах я никогда не участвовала. Сначала мама сильно болела, потом ребенок был совсем маленький. Я начала выходить на митинги в сентябре 2016 года.
– Что для вас стало последней каплей?
– Я против Путина уже давно. Но после войны с Украиной и убийства Немцова я поняла, что мальчик заигрался совсем. И решила, что надо публично высказать свое несогласие и попытаться объяснить людям, что Путин ворует и лжет. Я так и написала на плакате, который держала в руках: "Путин – вор, лжец, террорист". Участники митинга уговаривали меня поменять плакат с таким прямолинейным высказыванием на другой. Они говорили, что лучше написать на плакате более обтекаемую фразу. Но я отказалась. Мы стояли с плакатами час, а потом я сложила плакат подмышку и пошла в сторону остановки общественного транспорта, чтобы добраться до дома. Практически сразу я поняла, что за мной идут какие-то парни. Я остановилась у киоска, чтобы купить чай, потому что замерзла и надеялась согреться. Они тоже остановились и стали ждать. Было уже темно, около восьми вечера, народу на улице мало. Тут я совершила ошибку, потому что испугалась и запаниковала. Я пошла по темной улице вместо того, чтобы свернуть на освещенную дорогу. Парни последовали за мной. Они кричали мне что-то вслед, затем догнали.
– Сколько их было и как они выглядели?
Гопники сказали: "Таких, как ты, мы будем убивать"
– Трое, лет двадцати. Внешность типичная, я бы не узнала при встрече. На них были спортивные штаны, куртки дутые. Все трое выглядели как под копирку. Они догнали меня и начали говорить агрессивно, с "наездом". Сказали, что они мой плакат приметили еще на митинге. Гопники спрашивали: "Что ты имеешь против Путина? Обоснуй свою брехню". Я пыталась объяснить, приводила аргументы. В процессе дискуссии, если это можно так назвать, парни дергали мою куртку, хватали меня за грудки. Застежки разошлись, и они увидели на мне, под курткой, звездно-полосатый шарф. Я его купила в китайском онлайн-магазине ребенку за три копейки. Оказалось, что шарф большого размера, и я его носила под верхней одеждой. При виде шарфика у гопников глаза кровью налились. Они взбесились, перешли на оскорбления. Парни называли меня "б…ю госдеповской". Кричали, что я разожралась на пиндосовских харчах. Они затолкали меня в темный двор. Гопники сказали: "Таких, как ты, мы будем убивать". Они толкали меня, били в живот, я упала на асфальт. Я кричала, но не могла оказать физическое сопротивление. Я лишь прятала лицо, чтобы нос не сломали и глаза не выбили.
Он приказал мне выйти из машины, потому что он не хочет оказывать помощь тем, кто против Путина
Они продолжали бить уже ногами, потом я потеряла сознание.
– Прохожие пытались прийти вам на помощь?
– В подворотне не было людей. Я кричала, но никто не вышел. В какой-то момент я перестала что-либо понимать. Когда я пришла в себя, гопников уже не было рядом. Я вышла на улицу и села на скамейку. Проходящие мимо люди видели, что сидит испачканная кровью и грязью молодая женщина и плачет. Но никто не остановился. Я немного пришла в себя и вызвала скорую помощь. Ее не пришлось долго ждать. Я рассказала фельдшеру и врачу, что случилось. Они спросили, что за плакат. Я показала. И медицинские работники начали меня ругать, мол, вы, оппозиционеры, больные на всю голову, вы что, хотите возвращения 90-х? Да мы как жить хорошо стали, продуктов много, одежды полно! Врач сказал: "Ты хоть понимаешь, что к тебе приехала единственная детская реанимация в городе?" Затем он приказал мне выйти из машины, потому что он не хочет оказывать помощь тем, кто против Путина. Фельдшер все-таки уговорила его отвезти меня в больницу, потому что вызов уже зафиксирован, а я в плохом состоянии. По дороге она промывала мне мозги. Они увидела, что в мой паспорт вписан ребенок, и стала разговаривать со мной как с дурочкой: "Куда вы лезете, у вас же маленький ребенок. У нас страна такая, мы всегда выживали и сейчас выживем, потому что все свое мнение держим при себе". У меня не было сил с ней спорить, тошнило, болела голова. Когда фельдшер оформляла меня в Воронежской городской клинической больнице скорой медицинской помощи №10, она рассказала о плакате. После этого я просидела в приемном покое четыре часа. Я уверена, что меня специально так долго не принимали, потому что пациентов в это время не было. В конце концов, после моих многочисленных просьб они оказали медицинскую помощь. Врач, которая меня принимала, повторяла, что я чокнутая на всю голову. А санитарка причитала: "Ну больные люди, ну придурки".
– Медицинскую помощь вам в больнице оказали в достаточном объеме?
– Сделали, что могли. Например, УЗИ живота, к которому прикоснуться было невозможно. Еще спросили, хочу ли я заявить в полицию. Я сказала, что да. Утром ко мне приехал полицейский патруль, и меня отвезли в отделение №6 УМВД России по городу Воронежу (Центральный район). Если медицинские работники проявляли ко мне явную агрессию, то полицейские надо мной хихикали, посмеивались.
– Что им в этой ситуации показалось смешным?
– Моя попытка рыпаться, добиться справедливости. Они разговаривали насмешливым тоном между собой в таком духе: "Чем эта избитая политическая недовольна. Путиным? Мы все чем-то недовольны, но мы же молчим". Мне полицейские говорили, что есть моменты в политике власти, с которыми они не согласны, но Путин же нам Крым вернул, а значит, Путин – настоящий мужик. Все бюджетники, с которыми я встретилась во время этой ситуации, повторяли одно и то же. Видимо, их заставляют проходить тренинги. Эти тренинги идут по "Первому каналу".
Вы же понимаете, что это политика. Ну, ждите извещения о возбуждении уголовного дела
– Полицейские какие-то следственные мероприятия провели?
– Дознаватель повезла меня на осмотр места преступления. Полиция опросила людей во дворе. Но они сказали, что ничего не слышали и не видели. Я прошла судмедэкспертизу, которая подтвердила факт избиения. На мой вопрос, будут ли возбуждать уголовное дело, дознаватель сказала усталым голосом: "Вы же понимаете, что это политика. Ну, ждите извещения о возбуждении уголовного дела". Год прошел, я все жду. Из США по совету адвоката я послала в полицию запрос о статусе дела, но ответа я не получила. Люди, которые сейчас живут в нашей квартире в Воронеже, регулярно проверяют почту. Мы обращались к знакомому полицейскому. Он сказал, что гопников, избивших оппозиционера, даже искать не будут. Но я не хочу мириться с тем, что этих подонков не наказали и они живут как ни в чем не бывало. У меня после избиения постоянные головные боли и другие проблемы со здоровьем. Я лишь недавно перестала вздрагивать, когда слышу на улице шаги за спиной или громкие голоса.
– Как вы решили эмигрировать в США?
– Я когда-то ездила в эту страну по программе для студентов Work and travel, но остаться там у меня не было желания. Мы никогда не хотели жить в США. Иногда мы мечтали, что в старости уедем в Болгарию на море. Решение об эмиграции сразу после избиения принял муж. Я в то время могла только сидеть в уголочке, так мне было плохо. Муж купил билеты, продал квартиру в Воронеже и организовал переезд. Сначала мы уехали на неопределенное время, чтобы отвлечься, а потом решили добиваться политического убежища в США. Уже год мы живем в Америке. Для меня это вынужденная эмиграция. В Воронеже у нас был дом, работа, родственники и друзья рядом. Для меня очень важно быть в окружении своих людей. А теперь мне все приходится начинать с нуля. Утешает, что здесь совершенно другой подход к человеку со стороны государственных структур. Недавно мы напоролись на мошенников, поехали в полицию. Полицейские сразу предупредили, что очень сложно будет найти этого человека, но сделали все возможное, чтобы помочь. Они вели себя с нами предельно вежливо и доброжелательно.
– Вы планируете когда-нибудь вернуться назад?
Постоянно читаю новости в ожидании просвета, который позволит задуматься о возвращении в Россию
– Я постоянно читаю новости в ожидании просвета, который позволит задуматься о возвращении в Россию. Но мои ожидания напрасны. Во-первых, Путин власть не отдаст, а, во-вторых, даже если сменится власть, люди останутся такими же. Я много думала о гопниках, которые меня избили. Они ничего не украли, сережки золотые и кольцо остались на мне. Значит, они не нанятые за деньги корыстные хулиганы, вроде ольгинских троллей, а идейные люди. Помните, раньше постоянно писали о скинхедах и ультраправых националистах, которые избивали мигрантов? Сейчас их деятельность приостановили. А подонков переориентировали на "пятую колонну". Я, когда выходила на митинг, была готова, что меня заберут в полицию. Была готова к агрессии со стороны представителей власти. Но я не была готова к тому, что обычно люди – врачи, прохожие, молодежь – будут проявлять такую ненависть к человеку с иными политическими взглядами. Мне от осознания этого стало жутко. И очень страшно до сих пор. Страшно возвращаться на родину.