В стране, где за решеткой в одночасье по сфабрикованному или надуманному обвинению может оказаться любой, помощь и поддержка узников становится реакцией гражданского общества на несправедливость. От освободившихся из тюрем часто приходилось слышать, что письма даже от незнакомых людей помогали не сломаться и выдержать все тяготы заключения. В 2015 году возник уникальный для России проект — "Сказки для политзаключенных". Его участники и все желающие пишут сказки (или басни, фантастические и исторические рассказы, просто истории) и отправляют их тем, кто нуждается в поддержке с воли. Его создатель Елена Эфрос рассказала Зое Световой, зачем нужно писать в тюрьму, и почему это не нравится спецслужбам.
— Как вы придумали этот проект?
— Это был конец 2015 года. Как раз посадили Ваню Непомнящих, Ильдара Дадина. Весь этот мрак, все эти тучи, которые сейчас над нами висят, они тогда только сгущались. Что делать? Как протестовать? Выходить на улицу? Но мы видим, что люди выходят на улицу, а власти принимает меры с точностью наоборот. То есть чем больше за что-то борешься, тем меньше шансов, что власть обратит на это внимание. И у меня возникло ощущение выученной беспомощности.
— Что это такое?
— Это психологический термин, сейчас модный. Когда человек или животное предпринимает какие-то действия, важные для себя, а эти действия не приводят ни к какому результату или приводят к обратному результату. В конце концов у него нарушается мотивация — опускаются руки. Я вижу, что все наши протесты приводят к обратному результату. Вот у меня было такое ощущение и до сих пор оно есть. И что делать? Стыдно. И за себя стыдно, и безумно стыдно за то, что Россия вытворяет в Украине.
Одна из моих дочерей Маша Беркович — психолог-дефектолог. Однажды она мне сказала: «Мы ведь с тобой не умеем сражаться на баррикадах, значит, надо придумать какой-то проект, чтобы просто помогать тем людям, которые сражались и которые оказались за решеткой. Давай придумаем проект вроде «сказок в темноте».
И я придумала: «Сказки для политзаключенных». Мы решили, что нужно писать тем, кто за решеткой. Но одно дело писать тем, кого ты знаешь, а другое дело — незнакомым людям. О чем писать, непонятно. Вот мы и решили посылать сказки, рассказы, всякие интересные истории.
— Кому вы послали первое письмо?
— Я знала, что есть «Росузник», через который можно посылать письма заключенным. И я сделала веерную рассылку по базе «Росузника». Там были и «болотники», и украинские политзаключенные, Сергей Мохнаткин, Алексей Пичугин и другие. Около 30 человек. И я написала 30 одинаковых писем о том, что мы придумали вот такой проект, хотим вас поддержать, хотим послать лучик света в темноту маленькой камеры. Хотите ли вы переписываться?
Первый ответ мне пришел от Димы Бученкова, который написал, что ему это интересно, и более того, он мог бы сам что-нибудь писать. У нас завязалась переписка, он стал присылать свои лекции, свои рассказы, в том числе вот этот самый замечательный сериал про Фунтика в тюрьме. Такой пародийный сериал про поросенка, которого посадили в тюрьму, а он оттуда сбежал, потом его опять схватили, он снова удрал. «Фунтик» пользовался большим успехом. Кроме того, он прислал лекции по истории, социологии, по истории анархизма. Я сделала группу в фейсбуке, туда подтянулись волонтеры, авторы сказок. Потом к нам подключился «Комитет 6 мая». Елена Тихонова из комитета сделала нам координационную таблицу, чтобы мы могли смотреть, кому мы писали, кому какие тексты посылали. Постепенно стала завязываться переписка с разными людьми, появились новые подопечные — узники, о которых я раньше не знала.
Ольга Сутуга, мама политзаключенного антифашиста Алексея Сутуги (в мае он освободился), подключилась очень активно. Она создала свой проект — «Университет для политзека», тоже собрала волонтеров, преподавателей, которые помогали узникам получать образование или самообразовываться в колонии.
— Сколько адресатов у вас?
— Одни люди освобождаются, других сажают. Всего в таблице около 100 адресов. Из этой сотни человек 20 уже вышли на свободу, слава Богу. Но еще больше посадили. Я ведь стала эту тему отслеживать, теперь мы пишем не только известным политзаключенным, но и тем, о чьих делах не так часто рассказывают в газетах. Может быть, это не политические узники, а люди, которые были далеки от политики, но попали в эти «колеса», в эти жернова.
Кого-то из них признали политзаключенным, кого-то почему-то не признали. Как, например, сидят по очень похожим делам Геннадий Кравцов и Валерий Селянин. Обоих посадил за госизмену. Ни за что. Один послал резюме в Швецию, хотел на работу устроиться, а другой купил в интернет-магазине легально какую-то железячку, и оказалось, что лет 40 назад она была засекречена. За Геннадия Кравцова много хлопотала его жена Алла, и в итоге его признали политзаключенным, а Селянина так и не признали, хотя адвокат связывался с «Мемориалом», и, вроде бы, они обещали, но в списках Селянина до сих пор нет. Почему? Непонятно.
В активной переписке у нас сейчас несколько десятков человек. И переписываюсь с ними не только я, но и несколько волонтеров.
В последнее время стали появляться совершенно абсурдные сюжеты. «Театральное дело», дело Вадима Осипова, это бывший теперь уже курсант Военно-космической академии имени Можайского в Санкт-Петербурге, которого обвинили в подготовке террористических актов. Это мой подопечный не только по переписке, я в принципе взяла над ним шефство.
— Я слышала, что сами заключенные пересылают сказки и рассказы, и вы им посылаете.
— Да, из тюрьмы в тюрьму не очень письма доходят. Но я знаю, что Леша Сутуга как-то переписывался с Димой Бученковым, пока Дима был в СИЗО (сейчас он под домашним арестом, там письма вообще запрещены).
Обычно как: Бученков, допустим, присылает нам свой рассказ о поросенке Фунтике. Мы его распечатываем, размещаем в нашей группе в фейсбуке «Сказки для политзаключенных» и потом рассылаем. Как появляется новый наш подопечный — мы ему посылаем этот или другой рассказ в зависимости от личности политзэка и его интересов и предпочтений. Тот же Фунтик, помню, очень понравился Надежде Савченко.
Отправили текст — отмечаем в таблице, что отослали и кому, чтобы не повторяться, одно и тоже не посылать.
— А вы всегда получаете ответы на ваши письма? Потому что вот я, например, от Сенцова не получаю ответов, хотя мне из колонии приходит уведомление, что письмо вручено.
— Нет, от Сенцова я тоже не получаю ответы. Говорят, ему не проходят письма, набранные и распечатанные на принтере. Но вот есть постоянные корреспонденты, которым пишешь, и они тебе отвечают. Например, Сергей Мохнаткин очень активно нам писал, но в последнее время стал реже... А есть ребята из последнего призыва, «узники 26 марта», из них только один Юрий Кулий отвечал. Мы писали Алексею Малобродскому(«Театральное дело»), но он нам не ответил. Но, наверное, ему очень много пишут, и он не успевает отвечать. Мы ведь никогда не знаем, почему арестант не ответил: потому что не захотел или не ответил, потому что не дошло наше письмо. Или, может, его письмо просто к нам не дошло, а он ответил на самом деле.
— Вы вначале пишете ознакомительное письмо, а уж потом посылаете сказки или рассказы?
— Да, сначала: " Здравствуйте, мы о вашем деле узнали«, пишем несколько слов о нашем проекте. Для примера часто посылаю рассказы моей мамы Нины Катерли. У нее есть несколько сказок, которые были написаны в 70-е годы и так и не были опубликованы, она их подарила нашему проекту. И если завязывается переписка, и я узнаю человека лучше, узнаю, что ему интересно... Вот, например, Владимир Иванович Лапыгин, самый пожилой наш арестант, он написал: «Мне было бы интересно узнавать новости на свою тему о космической отрасли». И вот тут начинаются проблемы: с одной стороны, новости такие есть, а с другой стороны, как послать такие новости, чтобы не сказали, что он продолжает шпионить, сидя за решеткой, а еще мы ему помогаем.
Некоторым нравятся сказки, особенно тем, кто помоложе. Некоторым сказки не нравятся, вот, например, Богдан Голонков, фигурант «дела АБТО», он хочет просто общаться на разные темы: о жизни, о книгах. Некоторые из них садятся в тюрьму совсем молодыми, еще не образованными ребятами. У некоторых просыпается интерес к чтению, они читают книги запоем. В книгах ему не все понятно, вот он и присылает мне список непонятных слов. Спрашивает меня, что означает слово «харизматичный». Я беру словарь и пишу ему, что такое «харизматичный»... Вот так мы и совмещаем приятное с полезным.
— Этот проект начинался как просветительский, а теперь это стало уже вашей правозащитной деятельностью. Я слышала на «Эхо Москвы», как вы рассказывали о том, что происходит в колонии с Сергеем Мохнаткиным. Вы были тем единственным человеком, который сообщил информацию о Мохнаткине, которую никто не знал.
— С Мохнаткиным — отдельная тема. Он переписывался очень активно и со мной, и с другими нашими волонтерами. В какой-то момент пришло письмо, как над ним издеваются в ИК-21 в поселке Икса Плесецкого района Архангельской области. И мы решили, что надо Мохнаткина спасать, и мы рассказали журналистам об этом. И что? Мы перевели на английский язык, сделали пресс-релизы. Но никакой реакции. Его в августе переводили в тюремную больницу в Архангельск. Его там не лечат, а врач говорит: вы преступник , чего я вас буду лечить, мне вас проще похоронить«. Он хочет, чтобы его из той больницы перевели в Санкт-Петербург, в больницу имени доктора Гааза, где есть надежда на какое-то лечение спины. А его вместо этого гоняют как «блоху по бане». Приезжает в колонию с проверкой ОНК, его кладут в больницу. Приезжает ОНК с проверкой в больницу, его отправляют в лагерь. Он объявляет голодовку. Но ничего не происходит. Я просила его в письме, чтобы он подробно написал, как происходит его голодовка и соблюдаются ли его права. Не знаю, ответит ли он. И получит ли он это мое письмо. Боюсь, что, видимо, в той глуши Архангельской области, куда его запихнули, не очень-то получается письма писать (или письма не передают), потому что я уже несколько недель ничего не получала.
Правозащитной деятельностью все это назвать очень трудно, потому что КПД этой деятельности мне кажется очень низким, и меня это расстраивает. Другое дело, это поддержка для тех, кто за решеткой, люди понимают, что о них кто-то думает, заботится, пытается что-то сделать.
А вот очень важное дело — сироты, совсем молоденького мальчишки Вадима Осипова, который попал по собственной глупости: хотел служить в ФСБ, а вместо этого ФСБ его посадила в тюрьму. У него никого нет, и мы ему письма шлем, адвоката нашли от «Агоры». Мы с коллегой по проекту носим ему передачи (он сидит в Санкт-Петербурге). Мы взяли над ребенком шефство, опеку. И вот в одном письме я написала ему о мостах Санкт-Петербурга — как их строили в XIX веке, кто архитектор, как мосты разводятся сегодня. Или я ему какие-то сказки посылала, исторические рассказы Димы Бученкова. В общем, такие гуманитарно-культурологические тексты.
Но вот недавно на заседании суда по апелляции следователь выступил и категорически возражал против изменения Осипову меры пресечения — адвокат просил выпустить его из СИЗО и отправить под надзор училища. А следователь сказал, что раз у него такая мощная поддержка, то он может скрыться от правосудия, у Осипова, дескать, появилось очень много людей, которые его поддерживают, в том числе он ведет электронную переписку с заграницей. Это странно, ведь переписку он может вести из тюрьмы только одним единственным способом, через службу ФСИН, там все проходит цензуру, и вообще, это не запрещено. Но следствие считает, что раз у него такая мощная поддержка, то он может скрыться от правосудия. Мы стали думать, как он может скрыться? Прыгнуть в Неву и уплыть за границу под мостами, разведенными с моей помощью?
Думаю, что это просто такой месседж, которой посылает нам ФСБ: мол, если вы будете помогать Осипову, если вы будете его поддерживать, вы сделаете ему хуже. А мы понимаем, что это попытка нами манипулировать, внушить нам ту самую выученную беспомощность. Но он очень нуждается в нашей поддержке, и если мы с ним перестанем общаться, то он совсем там пропадет, его попросту втихаря там «придушат».
Некоторое время назад в интернете появилась публикация «Белый шум. Удар в спину». В этой публикации меня и Ольгу Сутугу назвали пособниками террористов, которые устраивают шумиху в СМИ в поддержку Осипова, который является террористом, а мы из него делаем несчастного узника, борца за справедливость. И меня это беспокоит, потому что как бы из нас не сделали «преступную группу».
— То есть вы считаете, что на ваш проект обратили внимание спецслужбы, и они могут вас за него преследовать?
— В связи с делом Осипова они явно обратили на нас внимание. Понятно, что все, кто переписывается с Вадимом Осиповым, «под колпаком у Мюллера», хотя, повторяю, письма, которые мы посылаем, абсолютно невинные.
— Сколько вы всего получили писем за это время?
— Трудно сказать. Наверное, несколько сотен, а отправили туда больше полутора тысяч.
— Не было у вас идеи издать эти письма?
— Идея была, но пока еще руки не дошли. Я очень боюсь, что наш проект еще долго будет актуальным, поэтому будет время собрать и издать книгу.
Дело последнего на сегодняшний день «болотника» насчитывает более 40 томов. Суд не торопится: заседания проходят два раза в неделю. Сейчас сторона обвинения представляет свои доказательства и вызывает свидетелей и потерпевших. 130 свидетелей обвинения и 88 потерпевших.