Как убивали пенсионную систему России Текущее положение дел - плачевное

Если люди трудоспособного возраста в состоянии обеспечить себе «достойную жизнь» самостоятельно, то пенсионеры в основном зависят от государства, точнее, от пенсионной системы, которую государство пестует. О детях упоминать не будем (везет не всем), также как и о накоплениях «на старость» суть производной от высоких доходов в период активной жизнедеятельности. Не о том речь.

Поговорим же мы о текущем плачевном положении дел с пенсионным обеспечением и о том, «как мы дошли до жизни такой». Еще одна вводная: помимо вас, дорогие читатели, я обращаюсь не к нынешнему «хромому», а к будущему правительству. Нынешний кабинет все, что мог, уже испортил.

В самом начале нового века Россия обрела сбалансированную трехуровневую пенсионную модель (базовая, страховая, накопительная части), где в основу расчета трудовой пенсии по старости были положены стаж и заработок. Так принято практически всюду, естественно, в разных вариациях. Страховые тарифы хоть и были великоваты, но позволяли ПФР сводить концы с концами и регулярно повышать пенсионное довольствие, стремившееся к вожделенному коэффициенту замещения в 40% от заработка.

Историческая справка. Норматив пенсионного минимума (коэффициента замещения) — не менее 40% от заработка работника — когда-то был введен знаменитой 102 й Конвенцией МОТ от 28 июня лохматого 1952 года «О минимальных размерах социального обеспечения». Россия к Конвенции не присоединилась и соседиться пока не собирается — по деньгам не тянем. Тем не менее стране, победившей коммунизм, а позже — поднявшейся с колен, жить без пенсионного барометра было неприлично. Таким рамочным показателем быстро стал прожиточный минимум пенсионера, или ПМП.

Прожиточный минимум, когда-то введенный гайдаровцами временно, «на период преодоления кризиса в экономике», зависит не столько от реальной жизни, сколько от прихоти правительственных и росстатовских чиновников, выступая очередным воплощением русской бюрократической скрепы «как считать». Не важно, какими будут цены или материальные стремления пожилых: если в стратегиях записано, что средняя пенсия, скажем, к 2030 году составит 2,5–3 ПМП, то так и будет, не сомневайтесь.

Но вернемся к магистральной теме. В начале нулевых лавина нефтедолларов очень быстро вскружила чиновникам голову, и они с упоением принялись «улучшать» то, в чем не понимали ни на грош. Хотя мы (под словом «мы» я подразумеваю не столько себя, сколько, возможно, лучших экспертов в области социального страхования Юрия Воронина и Александра Сафонова, чьи выводы частично использованы в этом материале, а также немногочисленную, но, к сожалению, редеющую плеяду прочих спецов по соцобеспечению), грешным делом, надеялись, что российская «пенсионка» будет конструктивно развиваться и дальше.

Наивные.

Нам противостояли витавшие в углеводородных облаках министры, разбиравшиеся (и разбирающиеся) в экономических вопросах лучше, чем самый умудренный знаниями и опытом дока. Шансов достучаться не было: попробовали бы вы остановить Алексея Кудрина с Германом Грефом, решивших и убедивших Владимира Путина, что сбалансированную пенсионную систему можно без особого ущерба «подкрутить» по их разумению. Они же настоящие «монстры» экономики, а первый — так и вовсе лучший министр финансов всех времен и народов.

Как их можно было затормозить? Научными статьями? Конференциями? Смешно.

И понеслась.

Первый этап пенсионного разрушения начался в 2005 году, когда волевым решением была снижена ставка ЕСН с 35,6 до 26%, причем основной удар пришелся как раз на «пенсионку», разом потерявшую 8 процентных пунктов (п.п.). Та пенсионная «реформа» преподносилась как наступление на теневые доходы, при том, что обналичка под 2–3% от суммы как была, так и осталась.

Результат закономерен: за 10 лет после снижения ЕСН неформальная занятость не снизилась, а… выросла на 26,8%, в период 2007–2014 годов доля работников теневого сектора увеличилась с 16,0 до 24,6%, при этом доля их оплаты труда выросла с 33,2 до 37,9%.

Если уж решили снижать ЕСН (а с 2005 года, одновременно с уменьшением ЕСН с 2 до 6% от ФОТ, возросла доля обязательных отчислений на пенсионные накопления), то обеспечьте ПФР дополнительными источниками поступлений. Бюджет? Но сегодня денег в казне полно, а завтра в ней пусто — неужели министров этому не учили?

Второй этап ознаменовался введением налогово-взносовых преференций для некоторых отраслей и зарплатной регрессии. Возникла парадоксальная ситуация: мало того что фактическая ставка ЕСН перестала совпадать с нормативной, так еще рост зарплат не увеличивал, а, наоборот, уменьшал поступления в пенсионные закрома.

Кто выиграл от взносово-отраслевых послаблений? Реальный сектор? Как бы не так. В 2013 году по итогам выборочного обследования средних размеров отчислений в социальные фонды на пьедестале почета (позора) оказались торговцы и риелторы, чемпионами же стали… правильно, финансисты. Промышленный сектор как кредитовал, так и кредитует банкиров, спекулянтов и прочих «незаменимых» работников сферы услуг.

Третьим этапом уничтожения стала монетизация льгот, или еще один маниловский проект Кудрина. Тогда, стремясь погасить выплеск народного недовольства вследствие несправедливого пересчета натуральных льгот на деньги, власть впала в истерику, пожарно повысив базовый размер трудовой пенсии с 660 до 900 рублей, или на 36,4%. Источник возмещения дополнительных трат остался тем же: обрезанный ЕСН.

В те времена, повторю, найти недостающие средства не составляло никакого труда, к тому же одним из авторов губительных пенсионных новаций был министр финансов, распоряжавшийся бюджетным профицитом. Кроме того, в середине нулевых в активную трудовую жизнь входили новые застрахованные — многочисленное поколение ребят, рожденных в середине 1980 х. Грядущая жизнь могильщикам пенсионной системы все равно представлялась благостной.

Населению, не особенно разбирающемуся в пенсионных премудростях, из всех утюгов лицемерно объясняли, что за 2002–2007 годы средний уровень трудовых пенсий достиг 117,6% ПМП, стыдливо умалчивая, что коэффициент замещения за тот же период уменьшился до 27,6%. Действительно, какая пенсионеру разница, какой он, этот непонятный коэффициент замещения. Главное, чтобы пенсии росли, а о коэффициенте пусть болит голова у прочих сограждан, которые в те годы увлеченно обогащались благодаря обналичке.

Четвертый этап пенсионного слома наступил в кризисном 2009 году, когда Минфин, руководствуясь, видимо, известными лишь своему министру соображениями, передал финансирование базовой части пенсии из бюджета в ПФР и тут же принялся голосить, что дефицит пенсионной системы принимает угрожающие размеры. Хотя в Германии, к примеру, бюджетные траты на поддержание финансовой устойчивости тамошней пенсионной системы доходят до 25% пенсионного бюджета.

Маслица в огонь подбавила заявленная в 2009 году и начавшаяся в 2010 м валоризация, или дополнительная индексация пенсионных прав, возникших в советский период. С выплатами из все того же ПФР. Как сейчас помню оплывшую физиономию известного думского функционера, гордынеобразно рассуждавшего, что в кризис все страны снижают объем социальных выплат, а Россия (социальное государство), напротив, повышает.

Мы тоже «за», причем двумя руками. Вот только из каких закромов ПФР должен был черпать нужные ресурсы? Из воздуха? Ко всему прочему, в конце 2011 года «пенсионный Бисмарк» домашнего разлива Кудрин благополучно «выгнался» из правительства, как с чистого листа, позажигал на клокочущих Болотной с Сахарова, а после возглавил сначала КГИ, а потом ЦСР, одной из тайных целей которых стал контроль над вечно недовольной либеральной тусовкой. Сейчас Кудрин делает вид, что он в развале пенсионной системы невиновный. По-видимому, опять Обама нагадил.

Проскочим тарифные шараханья 2011–2012 годов, когда ставка пенсионных взносов сначала увеличилась, а на следующий год снизилась на 4 п.п. Перейдем к пятому этапу — практическому воплощению еще одного либерального «ноу-хау», а именно: переходу учета наших пенсионных прав не в реальных рублях, а в условных баллах, стоимость которых будет ежегодно определяться все теми же чиновниками.

Определить хотя бы приблизительный размер будущих пенсий стало невозможно — никому не известно, сколько будет стоить балл лет через пять–десять. Зато появилась планка отсечения размера взносов, выше которой перечислять средства бессмысленно — сгорают. В этом году это 73 тыс. рублей ежемесячного дохода. Для кого-то, возможно, это бешеные деньги, но не для среднего класса, особенно в крупных городах.

Ярким свидетельством нижеплинтусных умственных способностей «реформаторов» стало сохранение порядка индексации пенсий не по росту зарплат в привязке к увеличению взносов в ПФР, а по инфляции. Это привело к появлению в 2015 году «пенсионных ножниц»: инфляция тогда составила 11,9%, тогда как зарплаты и взносы с них не выросли. ПФР стал еще больше похож на старую полудохлую клячу.

К слову, замена индексации единовременной выплатой 5 тыс. рублей ударила не столько по пожилым людям, сколько по будущим пенсионерам. Как известно, при индексации пересчитываются не только суммы пенсий, но и пенсионные права нынешних работников. Второго сделано не было: грубо говоря, если в начале 2015 года ваш пенсионный капитал составлял 100 рублей, то в начале 2016 года он должен был «поправиться» до 111,9 рублей и в дальнейшем индексироваться от новой суммы. Однако на лицевых счетах как было 100 рублей, так и осталось.

Ограбили? А разве мы к такому еще не привыкли?

Так что «кровь» российской пенсионной системы на руках Кудрина и его подельников. Однако полностью ликвидировать пенсионную систему невозможно, такова ее специфика. О том, как реанимировать «пенсионку», читайте через неделю.