«БОРЬБА С КОРРУПЦИЕЙ СВЕЛАСЬ К БОРЬБЕ С ГРАЖДАНАМИ»

Руководитель сибирского центра «Трансперенси Интернешнл – Россия»: «Воруют по всей стране, но схемы воровства имеют в каждом регионе свои особенности

Есть такой исторический анекдот про встречу историка Николая Карамзина с русскими эмигрантами во Франции. Эмигранты попросили историка в двух словах рассказать о том, что происходит на родине. Карамзину хватило и одного. «Воруют», – таков был ответ. Что изменилось за двести лет? Да, собственно, ничего. В стране процветают казнокрады и взяточники, слуги народные ловко монетизируют свои должности и посты. На фоне стремительно беднеющего населения роскошь, в которой утопают чиновники, еще резче бросается в глаза. О специфике коррупции в сибирских регионах, о «коррупционном налоге» для граждан и о сюрпризах, которые могут преподнести нам выборы 10 сентября,  «Новой газете – Западная Сибирь» рассказал руководитель сибирского центра «Трансперенси Интернешнл – Россия», член Совета движения «Голос» Станислав Андрейчук.  

– В 2017 году дважды тысячи людей вышли на митинги против коррупции – в марте и в июне. Можно ли сказать, что в России начинается восстановление гражданского самосознания?

– Думаю, что это восстановление началось гораздо раньше. Всплеск гражданского самосознания мы наблюдали на рубеже 1990-х, в 2011-2012 годах. Сегодня в обществе витает ощущение того, что что-то в стране идет не так. Но запрос этот пока, на мой взгляд, только формируется. Люди начинают больше говорить о своих проблемах. Другой вопрос, что эти проблемы еще толком не артикулированы.

– Что влияет на умонастроения?

– Немаловажный фактор: народ стал жить беднее, денег стало меньше. У многих вызывает раздражение тот факт, что пока одна часть населения начинает жить хуже, другая группа людей процветает за счет того, что берет взятки и использует нечестные экономические схемы.  Естественно, качество работы государства от этого не улучшается. Чиновничество воспринимается как группа с особыми привилегиями, наиболее коррумпированная часть общества. Я говорю именно о восприятии, потому что в этой среде соотношение честных и нечестных людей такое же, как и в остальном обществе. Но люди ощущают несправедливость, ведь и коррупция у многих наших сограждан ассоциируется именно с несправедливостью.

– Кстати, интересно, есть ли у коррупции региональная специфика?

– Мы такого исследования в последние годы не делали, но в начале этого года проанализировали с коллегами, как распределяются госконтракты на ремонт дорог в шести крупных сибирских городах – Новосибирске, Барнауле, Иркутске, Томске, Омске и Чите. Схемы в каждом городе действительно немного отличаются. Например, в Томске больше 90% госконтрактов на ремонт дорог получает муниципальное предприятие, и потом в виде подрядов отдает их кому-то. Это совершенно непрозрачные схемы, позволяющие работать в обход законодательства. Где-то, наоборот, соблюдается формальная прозрачность, но контракты получают одни и те же фирмы. В Новосибирске ситуация похожа на картель: два крупнейших подрядчика в сумме получают больше 50% всех средств на ремонт дорог. В Омске наблюдается достаточно забавная история. Большую часть денег получают компании, где руководят представители одной национальности (не будем ее называть). Такое ощущение, что чуть ли не землячество работает. В Барнауле три группы собственников осваивают больше 80% средств. Детали и нюансы схем могут различаться от города к городу, поскольку в каждом регионе есть свои сложившиеся коррупционные практики. 

– Дорожная сфера считается одной из самых коррумпированных. Не знаете, какой примерно размер откатов в ней?  

– Это сложно сказать. Коррупция – теневая сторона экономики. Но косвенно об ущербе от коррупции можно судить по исследованию, которое «Трансперенси Интернешнл – Россия» провела несколько лет назад. Тогда мои коллеги, опираясь на социологический опрос участников рынка, изучили, какую долю коррупция составляет в цене литра молока. Эта доля от региона к региону колебалась от 15% до 30%. С тех пор мало что поменялось.  То есть каждый раз, покупая товар или услугу, мы, не осознавая того, платим коррупционный налог. Он может составлять треть от стоимости и больше. Если говорить про дороги, про строительство жилья, там цифры будут, наверное, еще больше. Так что борьба с коррупцией – это борьба за благосостояние граждан. Победим – сможем на ту же зарплату покупать минимум на треть больше, чем сейчас.  

– У нас в последние годы то и дело вспыхивают громкие коррупционные скандалы, где фигурантами становятся, в том числе, и крупные региональные чиновники. Власть осознала угрозу коррупции для режима или просто создает дымовую завесу за счет преследования тех, чьи позиции в обойме не столь прочны?

– Скорее, это происходит потому, что пирог из-за кризиса уменьшился в размерах. За каждый кусок усиливается борьба. Разные группы вступают в конфронтацию друг с другом, в том числе, с помощью силовиков. Иногда это действительно коррупционные расследования, но чаще – просто сведение счетов между конкурирующими за доступ к пирогу группами. Тем, кто вынужден за все это платить, от такой «борьбы» с коррупцией легче не становится. Но есть и другая сторона медали. В 2010-2011 годах в России начали активно разрабатывать различные проекты и программы по противодействию коррупции. Примерно с 2012 года количество уголовных дел по преступлениям коррупционной направленности стало расти. В 2015 году я свел воедино статистику по таким делам за три предыдущих года и увидел, что в двух случаях из трех фигурантам присуждали штрафы. То есть их наказывали, не лишая свободы. И это на самом деле хорошо, потому что если мы посмотрим, что это были за преступления, то увидим, что, в основном, преследовали не тех, кто получал взятки, а тех, кто их давал. Размер взяток в 77% случаев не превышал 10 тысяч рублей. Фактически, борьба с коррупцией у нас свелась к тому, что правоохранители боролись с простыми гражданами, которые вынуждены были платить сотрудникам ГИБДД, врачам… Зачастую людей целенаправленно провоцировали на такие преступления. Автомобилисты, например, в 2012-2014 годах заявляли, что увеличилось количество провокаций со стороны ГИБДД именно на получение взятки – ведь у нас в полиции существует так называемая «палочная система» отчетности: сверху спускают сотруднику разнарядку, сколько преступлений он должен раскрыть, и он вынужден под эти показатели подгонять свою деятельность. Когда в Кремле поставили во главу угла борьбу с коррупцией, этот фактор сыграл свою роль.

– Обращаются ли простые люди в сибирский филиал «Транспернси Интернешнл» за помощью?

– Да, но часто приходят уже тогда, когда проиграли все суды. И ничего не предпримешь, потому что и в Верховном суде дело уже слушалось. Одна из главных проблем – истории связанные с полицейским беспределом и со странными решениями Фемиды. Мы можем подозревать полицейских и судей в предвзятости, но доказать это практически невозможно: сама по себе среда непрозрачная, и так просто туда не пробраться. В прошлом году к нам обратился житель Барнаула,  у которого отнимали дом. Он пожаловался в полицию, но там стали тянуть с расследованием. В итоге мужчина и его семья остались без жилья и в больших долгах. Через несколько месяцев в отношении полицейского, который тормозил процесс, возбудили уголовное дело за коррупционные проявления в течение многих лет. У него там «букет» эпизодов! Он сейчас в СИЗО ждет приговора суда. Мы понимаем, что если бы дело на него было заведено на три-четыре месяца раньше, все бы в этой истории могло сложиться иначе и семью не выселили бы на улицу.

– Станислав, знаю, что вы занимаетесь не только политической коррупцией, но и выборами – как член Совета движения «Голос». Во многих российских регионах 10 сентября будут проходить выборы в органы власти различных уровней. На избирательные участки пойдут жители Барнаула, Новосибирска, Омска, Томска. Что нам ждать от этих выборов?

– Раньше главные проблемы были связаны с днем голосования. В 2011-2012 годах это были вбросы и «карусели». В 2016-2017 годах на первый план вышли другие проблемы – искажение конкуренции во время избирательной кампании и недопуск кандидатов до выборов. Сам день голосования будет относительно чистым, поскольку акценты сместились. Максимально комфортные условия для победы провластных кандидатов создаются теперь на этапе до дня голосования. Например, в Бурятии и Свердловской области просто не допустили до выборов сильных оппонентов власти. Но отказ голосовать, неявка на выборы – это не решение проблемы, а, наоборот, ее усложнение.

– Почему?

– Потому что фальсификации за нужных кандидатов, искажение результатов как раз проще и легче делать на низкой явке. И во многих регионах власть сейчас прилагает усилия к тому, чтобы 10 сентября на избирательные участки пришло как можно меньше людей. Например, в Барнауле даже перенесли празднование «Дня города» на более поздний срок. Властям это выгодно и они хорошо умеют этим пользоваться. Вместе с тем, в данном случае интересы местных элит вступают в противоречие с интересами федерального центра. Последний рассматривает выборы 10 сентября как определенную репетицию президентских выборов и стремится к тому, чтобы на них была высокая явка. У местных – свое представление о прекрасном будущем. По большому счету, представителям региональных элит не так важно, кто победит в марте, главное – переизбраться самим. Так что 10 сентября можно ожидать  низкую явку. Но это вряд ли понравится Москве.  

– А зачем стремиться на президентских выборах к высокой явке? Все равно результаты, если исходить из наших электоральных реалий, предрешены…

– Вопрос высокой явки и обеспечения легитимности встал только перед выборами 2016 года. До этого на федеральных выборах явка оставалась высокой. А в 2016 году целевые показатели по явке и результатам «Единой России» были провалены. Явка была катастрофически низкой по стране, если мы исключим «электоральные султанаты», то есть 13-15 регионов, где наблюдались серьезные искажения результатов. Примеры «электоральных султанатов» – Дагестан, Чечня, Кемеровская область, Тюмень. В остальной части страны явка была в районе 40%, а это очень мало. Большинство россиян не политизированы и находятся вне той повестки, о которой мы с вами говорим. Для граждан действительно важно увидеть эту картинку – сколько кого поддержало. С другой стороны, явка – это показатель  веры общества в государственные институты. И если она в марте 2018 года будет на уровне 40% и даже 50%, это воспримут в Москве как катастрофу, как подрыв легитимности власти. Цель Кремля – обеспечить хотя бы 70% явки. Но достичь ее на этот раз будет очень сложно. Во-первых, если на сентябрьских выборах будет «убита» явка (а все к этому идет), то вернуть ее к марту – нереальная задача. Во-вторых, если Путин выдвинется, то выборы лишатся элемента непредсказуемости. Людям интересно участвовать в шоу, где есть какая-то драматургия, где результат нельзя предсказать заранее. В силу этих причин придется, скорее всего, фальсифицировать результаты. Думаю, что и явку разными способами «поднимут» – до 60-65%. 

– Если вернуться к выборам 10 сентября, то можно ли ждать каких-то сюрпризов? Есть ли вероятность того, что народ выберет не тех, на кого работает административный ресурс?

– У нас конкурентные регионы, интересные в плане выборов, – это Новосибирск, Иркутск, а также республика Алтай, где в 2014 году едва не случился первый с момента возврата прямых выборов в России второй тур. Там действующего губернатора спасло от второго тура всего 500 голосов. А что такое 500 голосов? Все мы понимаем, что их можно дорисовать. В Красноярском крае не все благоприятно складывается сейчас для власти. Сложно сказать про Омск, но у губернатора Назарова проблемы, и он – один из кандидатов на то, чтобы быть отправленным в отставку. Однако сюрпризов на уровне губернаторских выборов ожидать не стоит – ни в одном из регионов пока не ожидается конкурентного сценария. Но на местных выборах кое-где может быть интересно. Например, в Алтайском крае два относительно крупных города – Бийск и Рубцовск – характеризуются очень активной кампанией по выборам в местные советы. А рейтинг власти там лежит уже почти на самом дне. Так что где-то могут быть и сюрпризы.