Свобода печати в РФ — вольнодумие в рамках волюнтаризма

 

В ежегодном индексе свободной прессы, который «Репортеры без границ» опубликовали 26 апреля, Россия по-прежнему занимает 148 место из 180, оставив впереди не только европейские страны, но и, к примеру, Пакистан, Малайзию или Афганистан. Медиаюристы же считают, что с каждым годом положение журналистики в стране становится все хуже.

 

 

«Со свободой печати в некотором смысле у нас все в порядке», — радует поначалу управляющий партнер Коллегии юристов СМИ Федор Кравченко в разговоре с Лениздат.Ру. И тут же продолжает: «Всем все равно, что происходит в газетах, за исключением, может быть, героев публикаций, которые их читают и подают гражданские иски». А вот свободы телевидения, по его мнению, в России нет уже 10 или даже 20 лет, чуть дольше жила свобода радио, а за последние три года забрали и свободу интернета. «Если бы могли забрать больше, забрали бы больше, — уверен он. —  Мессенджеры, сайты, соцсети отключают, до приложений вот-вот доберутся, запрещают анонимайзеры, данные заставили перенести в Россию. Есть и «смертная казнь»для сайтов — пожизненная блокировка». По мнению юриста, единственное, что приостанавливает «закручивание гаек»- лояльное общественное отношение к власти. «Стоит чуть-чуть накалиться социальной обстановке, и то, что мы имеем сейчас, покажется раем», — уверен он.

 

Впрочем, как заметила глава Центра защиты прав СМИ Галина Арапова, стремление контролировать новые формы распространения информации — общая мировая тенденция, реакция на интернет-бум, который обогащает свободу слова. «Всем нужно понять, как жить с бесконтрольным обменом персональными данными, который ставит обывателя в позицию риска, с новой реальностью, в которой «интернет помнит все», — рассказала Галина Арапова Лениздат.Ру. — Далеко не всегда государству удается адекватно регулировать новые формы».

 

Новые ограничения связаны и с противодействием экстремизму. «Обществом это все больше воспринимается как чрезмерный контроль, а реальная проблема ксенофобии, радикального экстремизма не решается, — уверена медиаюрист. — Когда власти поймут эту неэффективность и когда мы перейдем в бесконечных судебных заседаниях точку абсурда — трудно сказать. Наверное, когда дело доходит до судов за высказывания о том, что бога нет, или за ловлю покемонов, даже обывателю становится очевидно, что это не тот путь, который обеспечит безопасный для общества обмен информацией».

 

Представитель Фонда защиты гласности в Петербурге Роман Захаров же среди главных ограничителей свободы высказывания на российском медиарынке считает невозможность обеспечить финансирование независимых СМИ, особенно общественно-политических. «Кроме того, журналисты сами стали разменной монетой в борьбе за идейную чистоту, — отметил он в разговоре с Лениздат.Ру. — Они вынуждены либо становиться винтиком в пропагандистской системе, не желая терять профессию, либо вынуждены довольствоваться какими-то задворками».

 

Впрочем, по мнению корреспондента ФЗГ, есть и третий путь — путь самоцензуры, которая, по его мнению, тоже сильно изменилась за последние годы. «Если раньше журналисты прибегали к самоцензуре из конформистских соображений, то сейчас ими движет страх, — рассказал Роман Захаров. — И мы видим, что тех, кто не боится, увольняют. В Москве и Питере это пока не так заметно, но даже у нас уже хорошим профессионалам часто не устроиться, если у них высокие требования к месту работы».

 

Несмотря на то, что в стране во многом благодаря интернету есть возможности доносить разные мнения и разную информацию, «свободой» это назвать уже нельзя, заметил Федор Кравченко. «Право и свобода — это не когда я де факто могу что-то сделать, а когда мне нельзя это запретить, — заключил он. — У нас есть возможность публиковать какой-то материал. Но такого «права» в рамках нашего извращенного понимания законодательства у нас больше нет, как нет права собираться мирно без оружия, которое гарантирует известная 31 статья Конституции. У нас есть только право попросить у власти разрешить нам, или право писать, пока нам это разрешают. Но это уже вольнодумие, разрешенное в рамках волюнтаризма».

 

 

Примеры новых ограничений свободы СМИ юристам не приходится долго вспоминать. Закрытие телеканала ТВ2 Федор Кравченко называет «первой очевидной демонстрацией бесправия» в его практике, а блокировку социальной сети Linked In — «объявлением войны» более крупным интернет-платформам — Facebook, Google, Twitter или YouTube. «Она показала, что все серьезно, что это стратегическое информационное «ядерное оружие»может быть применено», — уверен он.

 

Свой печальный рейтинг Кравченко закрывает введением общероссийских мультиплексов кабельного телевидения. «Это же расстрел из крупнокалиберных пулеметов регионального телевидения, — возмущен юрист. — Введение всех этих мультиплексов привело к тому, что несколько тысяч региональных телекомпаний, я думаю, очень быстро скончаются в обозримом будущем. Одна кнопка на регион — это несерьезно. Баланс федерального и регионального телевидения был полностью разрушен».

 

Роман Захаров в свою очередь вспоминает частную историю, которая, по его мнению, наглядно показывает проблемы внутри профессиональной среды — молчание СМИ в ответ на смерть петербургского журналиста Николая Андрущенко. «Хотя уверенности в том, что его именно убили, нет, меня потрясло цеховое безмолвие, — рассказал Захаров. — Несмотря ни на что, этот человек не заслуживает смерти. Это явный симптом нездоровой ситуации внутри цеховой среды и общей озлобленности».

 

Появление «табуированных тем» для СМИ считает серьезным ограничением и тревожным «звоночком» Галина Арапова. «Почти стало невозможно писать о суициде, зачастую вообще не описать ситуацию. Много тревоги вызывают вопросы, связанные с персональными данными. Опасным может быть даже простое упоминание имени и фамилии», — предупредила она. Глава Центра защиты прав СМИ напомнила пример, когда герои публикации, не найдя способов подать иск по защите репутации, подали жалобу в Роскомнадзор с требованием наказать издание за разглашение персональных данных: фамилии, имени, родственных отношений. Жалоба пока находится в рассмотрении. «Роскомнадзор все еще в задумчивости, потому что формально это действительно персональные данные, — пояснила Галина Арапова. — В итоге поступательное введение подобных ограничений в некоторых областях доводит журналистику до выхолащивания, когда журналист уже не понимает, что ему можно писать, а что — нет».

 

 

Находить положительные примеры свободы печати в России экспертам оказалось гораздо труднее. Федор Кравченко вспомнил в этом качестве судебное дело «Роснефти»против РБК, в котором компания требовала не только дать опровержение материалу «Сечин попросил правительство защитить «Роснефть» от BP», но и выплатить нефтяной компании 390 тысяч рублей. В итоге апелляционный суденил решение о взыскании компенсации с РБК. «Это красивая история, я не знаю, сработали ли здесь политические механизмы, и если да, то в какой степени… Но все-таки это было право в действии», — заметил Федор Кравченко.

 

Хорошие слова нашлись и у Романа Захарова для петербургской журналистики. «Удивительно, что у нас не только так называемые «оппозиционные» СМИ, но даже некоторые провластные стараются работать нормально, — заметил он. — Например, телеканал «Санкт-Петербург» дает новости не только из разряда «в Петербурге все хорошо», но и нормальные городские новости, есть даже полемика, дискуссия. Они оказались вовсе не такими ужасными, Life 78 меня раздражал гораздо больше своим непрофессионализмом».

 

По мнению корреспондента ФЗГ, ситуация в городских медиа гораздо лучше, чем в федеральных. «НТВ-Петербург» я могу смотреть без содрогания, при том, что сам НТВ давно вызывает у меня чувство омерзения, — рассказал он, — Я вообще хочу поблагодарить петербургских коллег, потому что в наше непростое время такая обычная нормальная работа уже сродни подвигу».

 

 

Юристы попробовали придумать тот подарок на Всемирный день свободы печати, который смог бы изменить сложившуюся ситуацию. Галина Арапова таким подарком назвала независимый суд. «Многие ситуации, которые мы называем сложными, спорными, местами абсурдными — все они решались бы в суде, если бы он был действительно независимым, если бы мы были уверены, что суд готов рассматривать дело состязательно, независимо, профессионально, а не быть постоянно на стороне государства», — считает она.

 

В контексте Петербурга медиа очень помогло бы сокращение до нуля бюджетов, выделяемых на карманные правительственные СМИ, считает Роман Захаров. «Наш город имеет физическую возможность прокормить частные СМИ, но им просто не дают развиваться», — резюмировал он.

 

Однако немаловажные подарки, по мнению юристов, журналисты могли бы преподнести себе самостоятельно. «Лучшим подарком была бы вера самих СМИ в собственную миссию, — уверен Федор Кравченко. — Здесь нет ни слова романтизма, я уверен, что единственный способ для России приблизиться к стандартам свободы печати — это продолжать общественную дискуссию. Ей мало лет, она сильно замусорена государственными телеканалами, но если она будет продолжаться, люди постепенно придут к выводу, что скандинавская модель работает. Северокорейская модель тоже работает, но приводит к совершенно неприемлемым результатам».

 

А Роман Захаров заметил, что сейчас медиа не хватает идей и их реализации для того, чтобы журналистика вернула себе внимание читателя и зрителя, оттянутое блогосферой. «Я отлично к этому отношусь, но подменять профессиональную журналистику какими-то искренними порывами — слишком большой риск», — рассказал он.

 

«Иногда мы настолько погружены в проблемы, что кажется, нет никакого просвета, — заключила Галина Арапова. —  Но нужно помнить, что свобода слова и печати - это ценность, которую имеет смысл защищать, даже если у нас нет повода праздновать День свободы печати».