Время нервных Каждый десятый россиянин — в депрессии

У каждого десятого россиянина депрессия. При этом большинство болезнью ее не считают, а врачи диагностируют редко. Сколько из-за этого теряет российская экономика, никто не знает, а мировой душевное нездоровье граждан обходится в $1 трлн ежегодно.

"Впервые я пришла к психиатру, когда уволилась из "Денег" три года назад,— рассказывает бывший корреспондент журнала Анастасия Каримова.— Я была в творческом и личном тупике, душеспасительные разговоры с психотерапевтом мне уже не помогали: я не могла выйти на улицу, приготовить себе поесть, сделать что-то элементарное по дому".

У Анастасии — клиническая депрессия; проблемы, связанные с ней, проявились в подростковом возрасте. Последние десять лет бывшая коллега ходила по психологам. "К сожалению, многие психологи склонны отрицать биологическую составляющую проблемы, списывая все физические проявления недуга на психосоматику",— говорит она.

О лечении депрессии Анастасия начала писать у себя в Facebook и, что вполне ожидаемо, стала получать комментарии в духе "Да какая у тебя депрессия", "Иди поработай лучше", "Выпей с друзьями", "Найди мужика". "Россия — страна советов, тут отрицают СПИД, что уж говорить про депрессию. К сожалению, все эти советы из серии "займись йогой"-- как прикладывание подорожника при раке",— констатирует она.

"Эпидемия депрессии" — так часто описывают СМИ положение дел с этим недугом в мире XXI века (и Россия не исключение). С 1980-х годов число выявленных с этим недугом людей по всей планете действительно сильно растет.

По консервативной оценке ВОЗ, учитывающей только тяжелые формы заболевания, сегодня в разных странах мира депрессия наблюдается у 3-7% жителей — это около 350 млн человек.

"В России депрессия выявляется у 5,5% населения, — говорит гендиректор Центра имени Сербского Зураб Кекелидзе, отвечающий за предоставление ВОЗ таких данных о РФ. — Это около 8 млн. жителей страны". Но примерно столько же, по предположению психиатров, с которым поговорили «Деньги», не попадает в поле зрения врачей. Такая же картина, по словам Кекелидзе, наблюдается "практически во всех странах". То есть в России речь может идти об 11% граждан, больных депрессией (это без учета людей с депрессивными настроениями).

Есть мировая статистика, собранная Международным консорциумом психиатрической эпидемиологии (ICPE) в 18 странах, показывающая, что в разные моменты жизни депрессией страдает 8-12% населения. Больше всего в США — 16%. "В России масштаб распространения депрессии, думаю, в принципе такой же, как и в других странах",— считает доктор медицинских наук Галина Мазо, руководитель отделения эндокринологической психиатрии петербургского НИПНИ им. В. М. Бехтерева. Недуг проявляется, как правило, с 14-15 лет, и если не учитывать детей и подростков до этого возраста, то, по самым грубым выкладкам, у нас в стране живет с депрессией (в строго медицинском смысле слова) примерно 9-14 млн человек.

Почему число страдающих этим заболеванием во всем мире растет, никто точно не знает. Есть гипотезы, что это связано с изменениями в образе жизни человека за последний век. Поменялось и вправду все: физическая активность, питание, режим работы и время сна. Но это имеет косвенное отношение к природе депрессии в ее современном понимании. Стремительный рост выявляемости недуга, предполагает Мазо, в первую очередь связан с тем, что его стали лучше диагностировать. "Почему еще в 1980-х были сделаны прогнозы, что к 2020 году депрессия выйдет на второе место среди причин нетрудоспособности? — объясняет она.— Потому что увеличилось число регистраций депрессий у лиц молодого возраста, с одной стороны, с другой — увеличилась продолжительность жизни, в том числе людей с тяжелыми соматическими заболеваниями, у которых риск развития депрессии существенно выше, чем в общей популяции".

Но мы не лечимся

епрессия у нас в стране сродни политике и футболу: многие считают, что в ней разбираются и могут давать советы. "Были проведены исследования, показывающие, что примерно у 80% людей проявлялись симптомы, похожие на депрессивные,— отмечает Галина Мазо.— Так формируется мнение, что депрессия — это нормально, это состояние, которое у всех бывает".

В России, согласно данным ВОЗ, предоставленным Минздравом, редко обращаются к профильным врачам с душевными недугами, к которым относят и депрессию. На 100 тыс. населения за амбулаторной психиатрической помощью в 2014 году в госмедучреждения обратились 287 раз, тогда как в развитых странах это происходит намного чаще: в США — 739 раз, в Британии — 3,33 тыс. раз, в Японии — 25,2 тыс. раз. И не потому, что люди в РФ душевно здоровее,— просто осведомлены похуже.

Занимается "лечением" депрессий у нас широкий круг специалистов: от магов-целителей, духовных наставников, святых отцов до психологов, врачей общей практики и невропатологов. "Есть данные, что к врачу у нас обращается 50% пациентов с депрессивными состояниями,— говорит Галина Мазо.— Из них только половина, то есть 25%, получает адресную помощь врача-психиатра или психотерапевта. Следовательно, 75% людей с депрессивными состояниями остаются фактически без лечения и не получают необходимую помощь".

Диагностировать депрессии, подчеркивает в разговоре с "Деньгами" Зураб Кекелидзе, может только врач-психиатр или врач-психотерапевт.

Вернемся к Анастасии Каримовой: ее первое знакомство с психиатром, в частной клинике, назвать удачным, впрочем, нельзя. "Выбрала его без всяких рекомендаций, наобум. Он послушал меня пять минут, сказал, что у меня биполярное расстройство, и выписал конскую дозу прозака",— вспоминает она. Этому рецепту Анастасия решила не следовать и нашла по рекомендации великолепного, по ее словам, врача в Московском НИИ психиатрии. "Очень внимательная и чуткая женщина. Первый прием длился полтора часа, она задавала много вопросов про мои привычки, поведение, режим питания и сна. Разработала мне схему лечения, которой я следую до сих пор, если депрессия возвращается",— объясняет Анастасия.

Еще в 2000 году ВОЗ начала составлять Атлас по психическому здоровью в странах--членах организации. Согласно последней, вышедшей в 2014 году, версии (а ВОЗ пользуется только официальными данными), правительственные расходы на психическое здоровье на душу населения в России составляли $10,23 (в США — $272,8, в Великобритании — $277,7, в Израиле — $100). В нашей стране 224 психиатрические клиники (против 648 в США). Психиатров у нас в принципе достаточно: 11 врачей на 100 тыс. населения (в США, например, их 12,4, в Великобритании — 14,6, в Израиле — 11,4). А вот психотерапевтов не хватает. У нас большая часть сотрудников, работающих в системе психиатрической помощи,— это санитары (33 чел. на 100 тыс. жителей), тогда как в США их всего 4,2 человека. Помощью там занимаются в основном социальные работники (60 человек на 100 тыс.) и психологи/психотерапевты (30 чел).

"У меня были обычные для людей страхи перед психиатрией: что я стану овощем на таблетках, что разовьется зависимость от препаратов, что будут сильные побочные эффекты,— рассказывает Анастасия Каримова.— Побочные эффекты действительно были, но они, конечно, не сравнятся с тем кошмаром, который я испытывала на пике депрессии. Остальные опасения и вовсе оказались напрасными".

Многие пациенты с депрессией обращаются к врачам общей практики, терапевтам, которые могут этот недуг и не распознать. "Это понятно, потому что депрессия не только (и не всегда) плохое настроение, это еще и множество различных соматических симптомов,— объясняет Галина Мазо.— Если у человека болит спина, он пойдет к остеопату или терапевту".

Или, приводят пример врачи-психиатры, у пациента депрессия, а он жалуется на затруднение дыхания либо начинает, например, хромать. Это и начинают лечить — такое лечение может длиться годами.

Против обращения к врачам нередко и люди старшего поколения, для которых депрессия — это лень, тунеядство. Человеку с депрессией иногда говорят: “Cоберись, где твоя сила воли?”. А на самом деле в депрессии силы воли не бывает, замечают психиатры. Вот когда вы вернетесь в нормальное состояние, вернется и сила воли. Советы "как вернуть здоровье" часто раздают близкие родственники, которые полагают, что лучше врачей разбираются в психике человека,— отмечает Кекелидзе.— К сожалению, родственники не знают, что своими требованиями «напрячь силу воли» они лишь усугубляют состояние пациента".

Еще одна глубинная причина — стигматизация людей с психическими расстройствами. "У нас говорят обо всех заболеваниях, кроме двух категорий,— психиатрических (кажется, что это конец карьеры, социального функционирования) и онкологических (считая, что это конец жизни),— отмечает Галина Мазо.— Я думаю, что из-за стигмы пациенты чаще всего не идут к врачам". Кроме того, депрессия из всех психиатрических диагнозов "больше всего психологизируется, и часть людей просто не считает, что с этим надо обращаться к врачам".

В России нет социальной рекламы, образовательных программ, объясняющих пациентам и родственникам, что делать при депрессии, куда обращаться.

Анастасия Каримова с осени 2016 года учится и работает в США, и зимой у нее случилось обострение депрессии. В ту пору ей приходилось общаться с огромным количеством людей: профессура, студенты в ее учебных заведениях (школа Флетчера и школа Кеннеди в Гарварде), работодатели. "Мне страшно было всем этим людям рассказывать о том, что со мной происходит, я тянула с объяснениями до последнего,— говорит она.— И совершенно напрасно. Все, кому я в конце концов рассказала о своих проблемах, спровоцировавших сложности с учебой, рады были мне помочь: преподаватели нанимали мне персональных ассистентов для выполнения домашних заданий, сокурсники готовы были проверить мои эссе, в деканате предложили схему снижения академической нагрузки и пообещали не лишать стипендии из-за задолженностей по некоторым предметам. В России сложно представить себе такую академическую культуру".

Не хотим признавать болезнь

В 2015 году на тульской фабрике Unilever, выпускающей продукты быстрого приготовления, молодая сотрудница упала в обморок. Было с чего: при росте 175 см девушка весила менее 35 кг! В результате похудения она потеряла половину веса. О причинах происшедшего можно было только гадать. Все попытки коллег, включая руководство фабрики, узнать у нее, что происходит, терпели неудачу. Девушка окончательно замкнулась: молча приходила, работала и уходила, а в перерывах истязала себя в гардеробе (в частности, нанося увечья хлыстом).

На скорой сотрудницу увезли в больницу. "Врачи думали, что все дело в физических проблемах с низким весом. У меня были догадки, что у нее проблемы ментальные, но я не вправе это ни с кем, включая врачей, обсуждать",— говорит советник по вопросам здравоохранения Unilever в России Евгения Экгардт.

Из больницы девушка вышла в том же подавленном состоянии. Но заведующей медпунктом предприятия удалось уговорить ее поехать вместе к психотерапевту. "И девчонку вытащили. Сейчас она такая же, как была, веселая. Еще бы пару лет, и умерла бы, ходя по эндокринологам. Важно, что на производстве оказался специалист, который понял проблему",— подчеркивает Экгардт.

У девушки, как выяснилось, была депрессия — следствие психологической травмы в личной жизни. Пережитый стресс, который в принципе полезен для организма, оказался для нее слишком сильным и разрушительным. "Она обратилась в некую внеконфессиональную группу, истово молилась, истязала себя",— вспоминает Экгардт.

Девушке, можно сказать, повезло.

Британская Unilever еще в 2012 году организовала у себя круглосуточную службу психологической помощи для сотрудников и их близких родственников.

А в 2014-м в центральном офисе в Лондоне была открыта программа Mental Care, по которой руководителей, в частности, обучают распознавать ранние симптомы стресса и психологического дисбаланса у сотрудников и тому, как разговаривать и действовать в этом случае. Через год программу открыли в России. "Этот случай показал, насколько важно не бросать человека в беде",— отмечает Евгения Экгардт.

Для Unilever, как и для многих британских корпораций, в частности Shell, забота о ментальном здоровье сотрудников — вопрос эффективности бизнеса. "Чем здоровее сотрудник, тем он счастливее и тем лучше он выполняет свои задачи",— объясняет советник по вопросам здравоохранения Unilever в России.

Нас не замечают

У большинства российских компаний подход иной. Когда в кризис 2008 года из-за увольнений или снижения зарплат прокатилась волна самоубийств, мало кто публично говорил о причинах. Конечно, медиа писали о суицидах на металлургических предприятиях Урала и в моногородах. Но о том, что за этим стоит, в большинстве случаев речь не шла.

Чаще всего суициды, объясняет Зураб Кекелидзе, совершают именно люди с депрессией. И таких, если верить данным ВОЗ по всему миру, среди тех, кто покончил с собой, до 60%. "Вот почему выявлению и лечению депрессии следует уделять особое внимание",— отмечает он.

На предприятиях в РФ, увольнявших людей во время кризиса 2008 года, об этих рисках думали едва ли: в профкоме на Челябинском электрометаллургическом комбинате, например, поясняли, что их рабочий бросился в печь и погиб "исключительно по личной причине". Ничего особенного в этом нет, предприятие ни при чем, а бытовые самоубийства, мол, случались и раньше.

Схожее объяснение давали на Челябинском трубопрокатном заводе: да, повесился молодой рабочий, но у себя же дома, а не в цеху. В стране тогда участились депрессии (некоторые из них оборачивались суицидом) из-за того, что платить по кредитам стало невозможно, надежды найти работу не было. Неудивительно, что Россия, по данным ВОЗ, после кризиса по самоубийствам примерно на треть опережала среднемировые показатели.

Если верить Росстату, последние пару лет смертность от самоубийств у нас снижается на 6-9%. В 2016 году этот показатель в расчете на 100 тыс. жителей составил условные 15,6 человека (что, правда, заметно больше, чем 11,4, поставленные ВОЗ в качестве цели к 2020 году). Несложно подсчитать, что из 22,8 тыс. самоубийств, совершенных в РФ в 2016 году, людей в депрессии с учетом их доли в суицидах было до 14 тыс.

Стратегии по предотвращению и профилактике суицидов в России, в отличие от европейских стран или США, нет. Возможно, расчет делается на то, что россияне, как правило, открыто обсуждают свои проблемы, в том числе стрессы. Но от депрессии это не помогает. А многим промышленным компаниям проще и менее накладно выделить средства на венок и похороны, чем углубляться в причины суицидов работников и целенаправленно их предотвращать.

Все это дорого обходится экономике

О депрессии в России публично говорить не принято, а ее экономические последствия для человека, бизнеса и страны — и вовсе что-то из области надуманных проблем. Тем не менее ущерб от депрессии — гуманитарный, социальный и финансовый — налицо, и ущерб ощутимый.

На уровне граждан экономические потери чаще измеряют работой.

ВОЗ регулярно прогнозирует, что к 2020 году депрессия будет вторым недугом по количеству дней нетрудоспособности после сердечно-сосудистых заболеваний.

Но к этому времени, предполагают опрошенные психиатры, она выйдет на первое место.

Растет и число безработных среди людей с депрессивными состояниями. В Британии, как подсчитало правительство, психические недуги, к каковым относится и депрессия, стали к 2014 году главной причиной того, что люди теряли место.

"Как это сказывается на работе? — рассуждает Анастасия Каримова, страдающая обычной клинической депрессией с признаками синдрома дефицита внимания.— Во-первых, я становлюсь очень вялой и апатичной, могу проспать 20 часов подряд, не слыша будильников и пропуская встречи. Во-вторых, когда я не сплю, я нервничаю — и из-за этого почти ничего не ем (тошнит). В-третьих, все теряет смысл — я не понимаю, что и зачем я делаю, мне ничего не доставляет удовольствия, при попытке собраться и сделать хоть что-то мысли разбредаются, и единственное желание — закрыть лицо руками и свернуться в клубок. Невозможно не то что интеллектуальную работу выполнять — иногда нет сил даже продукты заказать на дом".

В России больничные листы по причине депрессии — нонсенс, хотя выписать их врач вполне может.

Вопрос, стоит ли при депрессивных состояниях брать больничный, на форумах обсуждается не без сарказма: "Наверно, такие диагнозы лучше не афишировать", "Спроси об этом у начальника — волшебный пендель вмиг вылечит депрессию".

Сколько у нас было выписано больничных по причине депрессии в 2016 году, установить не удалось: пресс-служба Минтруда на запрос "Денег" ответила, что ведомство такую статистику не ведет, но данные должны быть у Минздрава; пресс-служба Минздрава написала то же самое, только переводя стрелки на Минтруд. Наверное, поскольку иногда депрессии сопровождаются другими заболеваниями, какая-то часть

страдающих этим недугом, все-таки оформляет больничный.

Но даже если сотрудники с депрессивными состояниями ходят на работу, толку от них мало. Такие люди как минимум менее продуктивны: ум теряет остроту, изобретательность — все то, что влияет на работоспособность. Зачем ходят? Чтобы присутствовать, чтобы не выгнали. И, главное, российские работодатели не понимают, зачем "нянчиться" с людьми в депрессии?

Британская Unilever на примере подразделения в Египте подсчитала, что каждый евро, потраченный на здоровье сотрудников, возвращается €4,5. Это подтвердили и исследования, проведенные ВОЗ совместно с МВФ и обнародованные в 2016 году: каждый доллар, вложенный в лечение депрессии и тревожных состояний, приводит к возврату $4 в виде улучшения здоровья сотрудников и их работоспособности.

Наконец, потери хорошо заметны на уровне стран. По тем же данным ВОЗ и МВФ за 2016 год, депрессия и тревожные расстройства обходятся мировой экономике в $1 трлн ежегодно. Соединенное Королевство на душевное нездоровье (а депрессия к нему относится) ежегодно тратит £70 млрд, что эквивалентно 4,5% ВВП, указывается в материалах ОЭСР. Страна несет прямые и косвенные экономические потери за счет снижения производительности труда, затрат на социальный уход и лечение. "Лечить диабетиков дороже, если у пациентов еще и депрессия. А люди с психическими расстройствами еще, скорее всего, страдают от рака и кардиоваскулярных болезней",— отмечается в докладе.

Последствия депрессивных состояний просчитывали в США. Депрессия, говорилось в исследовании, опубликованном в 2015 году в американском Journal of Clinical Psychiatry, служит основной причиной недееспособности людей в возрасте 15-44 лет.

Ежегодные совокупные экономические потери, связанные с клинической депрессией, к 2010 году выросли до $210,5 млрд со $173,3 млрд в 2005-м (рост на 21% за 5 лет). Любопытно, что только 38% проанализированных затрат приходилось на саму болезнь — остальное шло на сопутствующие заболевания. Исследование подтвердило, что депрессия разъедает экономику стран. Другая новость состояла в том, что заботиться о страдающих этим недугом не только этично, но и выгодно — в долгосрочной перспективе. Всего пятипроцентное повышение продуктивности за счет улучшения психического здоровья принесло бы дополнительно $310 млрд.

В России подобные подсчеты никогда не проводились.