Последняя акция арт-группы "Война" состоялась 31 декабря 2011 года – в новогоднюю ночь был ловко сожжен полицейский автозак в Петербурге. За "Менто-Ауто-Да-Фэ" "Война" получила от поклонников премию "Российское активистское искусство", а от государства – уголовное дело по статье 213 ("Хулиганство"). Как известно, за пять лет в России меняется всё, а за 200 – ничего. "Война" объявила, что сожженный автозак – это только начало, но продолжения не было, а находящиеся на нелегальном положении акционисты растворились в мировом подполье. Основатель группы Олег Воротников (Вор) и его жена Наталья Сокол (Коза) пересекли границу и оказались в Европе, где жизнь их сложилась не лучшим образом: утомительную информацию о скандалах, задержаниях, избиениях и прочих происшествиях можно отыскать на сайте группы.
Кампания в поддержку акционистов, организованная филологом Алексеем Плуцером-Сарно, называющим себя "медиахудожником "Войны", прошла в Европе, Америке и даже на Филиппинах. Я сам участвовал в одной из акций, когда огромный портрет Олега Воротникова с надписью Voina Wanted вывесили на Карловом мосту в Праге. Это было эффектно и безопасно, акцию одобрила мэрия. Когда тот же самый плакат вывешивали на Тауэрском мосту, вмешалась лондонская полиция, а в Бухаресте защитников Олега Воротникова и вовсе побили и задержали.
В 2014 году появились сообщения о том, что Воротников поддержал захват Крыма и стал сторонником Путина. Мне трудно было поверить в это: как такая бредовая метаморфоза могла случиться с городским партизаном, который придумывал акции, поднимающие на смех путинизм, – в роли Ментопопа ходил в супермаркет, рисовал огромный член на разводном мосту напротив здания УФСБ в Петербурге, переворачивал милицейские машины, проецировал череп с костями на здание российского правительства и сидел за это в тюрьме?
И вот в одном из европейских городов я встречаюсь с Олегом и его женой. У них трое детей, младшие спят, старший – Каспер, которого я помню еще младенцем, вырос и должен был бы пойти в школу. Но куда его возьмут? Родители на нелегальном положении, у них нет документов и уж тем более медицинской страховки, а дочь по имени Мама, родившаяся в Петербурге, когда ее родители скрывались от ареста, вообще не зарегистрирована. Когда Коза отправилась в женскую консультацию на обследование, ее опознали врачи и хотели вызвать полицию, словно повторяя историю из сериала про Штирлица. Коза убежала и благоразумно родила дома без привлечения повитух в погонах. Третий ребенок появился на свет в Швейцарии.
Олег сразу предупреждает, что не будет давать мне интервью, потому что не желает иметь дела с "либеральными" СМИ. Да, все оказалось правдой: он теперь путинист. И не просто сторонник захвата Крыма: Олег считает, что Путин "восхитительно завершил работу по спасению русской государственности", Вячеслав Володин – "блестящий руководитель", Сергей Лавров – выдающийся дипломат, умеющий выигрывать во вражеском окружении, "закон Димы Яковлева" справедлив, и вообще "нет ничего прекраснее народного единения".
Я пытаюсь спорить и вынужден говорить банальности о том, что миф о народном единении – продукт пропаганды, благодаря лавровской "дипломатии" у России не осталось союзников, кроме КНДР, а из-за антисиротского закона больные дети гибнут в жутких детдомах. Но Олег не хочет ничего слушать: он уверен, что западная пропаганда хуже российской, поскольку таксист в Европе может сказать, что ему нравится Путин, а интеллектуал боится.
Что на это ответить? Вероятно, дело лишь в том, что интеллектуал отвечает за свои слова, а таксист – нет.
"Добрая российская пропаганда – это лучик солнца на последней странице "Пионерской правды" в июльский день", – произносит Олег, и я подозреваю, что это цитата из статьи Проханова.
Проведя несколько лет в Европе (а он побывал во многих городах – Венеции, Риме, Цюрихе, Базеле, Вене и даже в Чешском Крумлове, где сто лет назад прозябал Эгон Шиле), Олег безоговорочно разочаровался в Западе. "Я потратил годы своей жизни и не нашел ничего интересного". Люди здесь запуганы системой, делают "позитивную ставку на лицемерие", левое движение беспомощно и никакого искусства нет. Больше всего ему не нравится Швейцария: "Ничего хуже этой страны я не видел". В Базель Олег и его семья попали по приглашению директора цюрихского "Кабаре Вольтер" Адриана Нотца. Олег считает, что Нотц поступил бессовестно, бросил их в сквоте и даже не поинтересовался, как прошли роды. Закончилось все это конфликтом со сквоттерами, который Олег описал в интервью сайту Furfur:
"Нам удалось запечатлеть бойню, но когда заявили в полицию, то вырвали камеру из рук и спрятали. Затем мы посетили правозащитную организацию, которая помогает жертвам насилия. Предоставили на четыре часа адвоката – настолько они готовы оплачивать адвоката, а они тут дорогие. В миграционной тюрьме я имел беседу с полицией, они нарисовали две возможности: либо в лагерь и просить политубежища, либо нас разлучат с детьми и по отдельности депортируют на родину как нелегалов. Плюс в моём случае по запросу Интерпола. Началась обычная для полиции манипуляция детьми, и мы поддались на убежище. Мы не эмигранты, не беженцы, это не был жест, как у наших знакомых. Приехали на время, а потом канал возвращения захлопнулся. Традиционно швейцарские власти призывают покинуть страну к определённой дате. Если нет, то включаются репрессивные механизмы. Нас доставили в лагерь, оформили документы и буквально оставили лежать на полу в проходе. Нам сказали, что это лучший лагерь для семей с детьми".
Беженский лагерь Олег описывает как ад под землей, до смерти запуганных обитателей которого выпускают на прогулку по расписанию, словно заключенных. Возможно, это и так, не буду спорить, но представление о швейцарцах как о напыщенных монстрах, считающих всех иностранцев людьми второго сорта, вряд ли соответствует действительности. По словам Олега, помочь им согласился только адвокат, прославившийся защитой Романа Поланского, но и тому не удалось ничего сделать из-за бюрократического сопротивления.
До этого произошел схожий конфликт с соседями по сквоту в Венеции. Версия Олега (зверское немотивированное избиение, "я случайно жив остался – понимал, что еще один удар и меня задавят") расходится с версией его противников, изложенной в этом письме. Наверняка, как всегда бывает, истина посередине: даже самые асоциальные венецианские анархисты не смогли выдержать русского хаоса, и обычный бытовой конфликт, медленно разгораясь, привел к побоищу. Олег красочно описывает, как на глазах у ошеломленных японских туристов, щелкающих камерами, его в наручниках, с перебинтованной головой полицейские везли на лодке по Гранд-каналу. В тюрьме он пробыл всего несколько дней, а из Венеции – "это не город, а кладбище, что там делать?" – перебрался в Рим. "Лучшие годы наших детей прошли в аду, – жалуется он. – Я русский человек, зачем мне их ценности?" По судьбе этой не очень банальной семьи можно изучать суть многовекового идеологического конфликта России и Европы.
А что же группа "Война"? "Я принципиально отказываюсь здесь устраивать акции, участвовать в художественной жизни. Критиковать Россию можно только изнутри, а не сидя на Западе", – говорит Олег. Всё, что происходит в европейском искусстве, ему не нравится. Я вспоминаю Бэнкси, который в 2010 году, когда "Войну" арестовали, помог ей финансово, но Олег отмахивается: "Это не художник, а глупая команда дизайнеров, маляры, всё делают за деньги".
Разочарование в Западе привело к тому, что происходящее в России стало казаться Олегу и его жене замечательным. Больше всего они мечтают о возвращении на родину. "Если бы мне сказали – садимся в такси и едем в аэропорт, я бы даже не стал вещи собирать". Но вернуться невозможно: Олег – в международном розыске, Коза – в федеральном. Да и куда деваться с тремя маленькими детьми? Родственники их судьбой не интересуются, значительная часть друзей отвернулись, жить негде. Можно было бы сдаться и попросить прощения у великолепного Володина, но Олег говорит: "Это против идеологии "Войны": мы не сдаемся, нужно, чтобы нас поймали". Да и понятно, что Кремлю такие союзники, как Вор и Коза, не нужны. Как их используешь? Наверняка ведь скажут что-нибудь не то. Если бы идеологией по-прежнему рулил Сурков, он, вероятно, счел бы забавным взять семью Воротниковых под свою защиту, но нынешние дубинноголовые поклонники нооскопов и телегонии на такую изощренность не способны.
Тут следует вспомнить третьего участника группы "Война" – замечательного Леонида Николаева. Многие думали, что он тоже бежал за границу, но в сентябре 2015 года стало известно, что Леня погиб в Подмосковье. Если верить рассказу его знакомой, опубликованному на сайте "Нигилист", он жил на нелегальном положении и готовил сложнейший перформанс под названием "Следоптиконы повержены": собирался при помощи укрепленных на крышах двух многоэтажек строительных лебедок поднять в воздух автомобиль сотрудника Следственного комитета в воздух и поджечь. "На уровне 12-го этажа тачка замирала и продолжала висеть, пылая и покачиваясь, посередине между двумя высотками".
Я несколько раз встречался с Леней, он был человеком в высшей степени обаятельным и разумным, так что я не удивился, когда прочитал в тех же воспоминаниях такой пассаж: “Его абсолютно ужасали заявления Олега в поддержку аннексии Крыма… Акцию с горящей машиной он воспринимал как символическое очищение, через которое проходила история группы "Война"".
Гибель Лени стала для Олега и Козы большим ударом. "Мы были похожи на табуретку с тремя ножками, которая очень хороша стояла. И вот одной ножки нет, и это закончится падением, несмотря на наш огромный опыт нелегальной жизни".
Как-либо социализироваться, работать, вести банальную бюргерскую жизнь Олег и Коза категорически не хотят. "Не собираемся подавать на политическое убежище, и никому мы не нужны, никто ничего не предлагает… Правозащитная тусовка считает нас хулиганами". Сразу скажу, что не вижу в этом нежелании ничего предосудительного, мещан и офисных бездельников и без того хватает, и отказ следовать правилам их существования – вполне естественная позиция для художника. Ван Гог или Шиле, на взгляд обывателя, тоже вели себя возмутительно. Но превращение анархистов, поливавших ментов мочой, в почитателей Вячеслава Володина, не может не озадачивать.
Я пытаюсь понять, как произошла эта перемена, и думаю о русских эмигрантах, которые в 1937 или 1945 году в Париже были уверены, что Россия возрождается, бросали всё и спешили к Сталину на расстрел.
В надежде меня эпатировать Олег расхваливает мудрость Путина, "идеально обыгравшего" либералов в 2013 году. По его мнению, Путин поступил со своими врагами мягко, "столько отеческой заботы было в этих решениях!". Напоминание о судьбе Удальцова (тоже поддержавшего аннексию Крыма), Олега Навального и Бориса Немцова не производит на него впечатления – все это западная пропаганда. О своем пребывании в тюрьме Олег вспоминает с восторгом. "Это одно из лучших событий в моей жизни. У меня остались три-четыре лучезарных воспоминания, и одно из них – это тюрьма". За годы, проведенные в европейском аду, родина стала казаться ему землей обетованной. "В России можешь убить мента и либо сесть, либо не сесть. Нормальный расклад!" Он убежден, что такой свободы, как в России, нигде нет. "Я, когда был в розыске, каждый день проезжал на велосипеде мимо главного входа в прокуратуру, где нас ждали, и ничего".
Готов согласиться с выводом о безбрежности русской свободы, хотя надеюсь, что Господь меня от нее избавит.
По инерции пытаюсь спорить с Олегом: что же хорошего сделал Путин, раздавший миллиарды своим приятелям из кооператива "Озеро"? Но Олег парирует: "Правильно сделал. А кому он должен был отдать? Вам с Фанайловой? Вот я бы тоже все отдал Козе, а не какому-то там чешскому художнику".
Все, что происходит в актуальном российском искусстве, Олегу не нравится, особенно Павленский: "Вторично, позорно, непластично". Спрашиваю, чем отличается нарисованный на мосту член от поджога двери ФСБ, но Олег убежден, что акция "Войны" в Питере была поэтичной и продолжительной (мост вставал, опускался, его долго отмывали), а Павленский сделал все за минуту для фотографов, и лучшим перформансом было решение гэбэшников закрыть опаленную дверь металлическими листами ("они обыграли Павленского"). Хотя политические взгляды Олега столь серьезно изменились, акции "Войны" ему по-прежнему кажутся замечательными: "Все, что мы делали, было классным".
С этим согласен и я: "Война" была выдающимся явлением в актуальном русском искусстве, причем хороши были как и самые простые и популярные их акции, так и сложные, вроде знаменитой "курочки", возмутившей даже некоторых поклонников: к сожалению, этот весьма замысловатый, остроумный и полный скрытых смыслов перформанс-лабиринт в массовом сознании редуцировался до мещанского вопля "Да они себе куриц запихивают!".
Самой же остроумной и красивой акцией "Войны" я бы назвал замечательный трюк Леонида Николаева, запрыгнувшего на крышу автомобиля ФСО с двумя ведрами на голове. Это видео можно пересматривать бесконечно, словно фильмы Чаплина и Бастера Китона.
Пытаюсь выяснить у Олега, есть ли в современном русском искусстве хоть что-то интересное, но он отмахивается: "Всё позорно, и эту планку долго и упорно опускали вы" (то есть либералы). Наконец, вспоминает: "Энджойкин! Как вы все не замечаете?! Это художник номер один с 2014 года! Какой там Павленский!".
Имеют ли значение политические взгляды художника? Есть хорошая поговорка: "Оpinions are like assholes: everybody has one". Луи-Фердинанд Селин бегал в оккупированном Париже в немецкую комендатуру и спрашивал, почему еще не все евреи арестованы, но при этом остался великим писателем. Чехов писал: "Пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже неглупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти”. Замени обывателя на художника, и цитата подойдет к сегодняшнему сюжету.
Олег Воротников говорит, что Путин правильно поступил, сделав ставку на ментов и попов, а не на Льва Рубинштейна. Но его образ "мента в поповской рясе", насмешка над государством, которое он в 2014 году столь пылко полюбил, останется в истории искусства, а все эти разговоры о Володине и коммунальные склоки забудутся. Группа "Война" так же важна для русской культуры, как венский акционизм для австрийской или бит-движение для Америки. Когда-нибудь документация их акций окажется в лучших музеях России, в этом нет никакого сомнения.
Но что же делать сейчас? Воротниковы в самом деле в отчаянном положении. "Если нам еще раз дадут поддых, мы уже не встанем", – говорит Коза. Такие слова просто так не произносят.
Как помочь людям без документов, находящимся в розыске? В Европе они никому не нужны, на суровой родине их ничего хорошего не ждет. Из этой ситуации нет ясного выхода. Возможно, какой-нибудь великодушный меценат прочитает мою статью и захочет что-то сделать – хотя бы отправить ребенка в школу? В надежде на подобное чудо я и решил рассказать эту печальную историю о радикальном искусстве и политических заблуждениях.