«Право для России — удобный инструмент фальсификации» Интервью профессора конституционного права Елены Лукьяновой

В конце октября в Москве представили сборник статей «#Крымнаш». Книгу открывает исследование, в котором Елена Лукьянова — юрист, директор Института мониторинга эффективности правоприменения Общественной палаты РФ — анализирует присоединение к России Крыма и Севастополя с точки зрения российского законодательства. Другие материалы книги — статьи и документы — появились в рамках дискуссии по поводу исследования Лукьяновой. Журналист «Медузы» Константин Бенюмов поговорил с Еленой Лукьяновой о присоединении новых регионов к РФ, справедливости границ, а также о том, почему Россия и Запад по-разному понимают институт права.
— В своей статье «О праве налево» вы насчитали не менее восьми нарушений закона при присоединения Крыма и Севастополя к России. Насколько вообще правомерно подходить к этому процессу с точки зрения законности?

— Любая аннексия, революция, война всегда незаконны. Но, как правило, они и не обставляются какими-либо правовыми атрибутами. Самое отвратительное, что это была аннексия, но обставленная так, как если бы это делалось по закону. Собственно, вот эту «кривду» я и пыталась расследовать, потому что любая ложь нехороша. В том числе и для собственного народа. Населению и аннексию бы приняло на ура, зачем это было обставлять так, будто это законно?

— То есть речь идет об иллюзии законности. Для чего государству создавать видимость законности своих действий?

— Дело в том, что у нас на протяжении последних пятнадцати лет реальность подменяется иллюзией — по всем фронтам, по всему конституционному полю. Одно провозглашается, другое потихоньку делается. Не меняя конституционных норм, подзаконными актами, процедурами, иными механизмами, деловыми обыкновениями у нас фактически нейтрализуется положение основного закона, и всему этому придается иллюзия легитимности. Так, например, с выборами: ничего хорошего тут не происходит, и все прекрасно понимают, в том числе и избиратели, что выборы нечестные, несправедливые, сфальсифицированные. Тем не менее, нам всем глядя в глаза говорят, что все хорошо.

— То есть эта ширма нужна всем?

— Нет, ширма нужна исключительно власти. Власть таким образом придает легитимность самой себе. Часть населения очень хорошо это понимает и пытается против этого восставать — открыто или неявно. Снижение явки на выборах — это тоже показатель скрытого неприятия этой иллюзии. А часть населения закрывает на это глаза, потому что перемен не хочется.

— Зачем власти самой себе доказывать легитимность своих шагов?

— Любую жесткую власть, не основанную на консенсусе с обществом, со временем становится все труднее удержать. Потому что нет ничего важнее для власти, чем поддержка ее действий людьми. Власть не может все решения принимать сама, не может не опираться на общество. Без общественной поддержки власть может просуществовать только очень недолгое время. Наконец, когда законы спускаются сверху по принципу «приняли — исполняйте», они просто не работают.

Швейцарцы, например, все время проводят маленькие референдумы, они даже вопрос о начале учебного года так решают. И пока не будет достигнут полный консенсус, решение не принимается. Зато когда решение принято, оно жестко исполняется. Если ты в Швейцарии едешь на автомобиле и превышаешь скорость, то водитель в автомобиле, который едет за тобой, немедленно сообщит об этом в полицию. Это не доносительство. Просто у людей такие же обязательства, как и у власти — контролировать исполнение закона. Однако чтобы это работало, нужна договоренность между государством и обществом. Это должно быть нужно и государству, и обществу.

— В России ситуация иная, потому что у общество не было шанса выбирать? Или общество сознательно от этой ответственности отказалось?

— Не отказалось. Закручивание гаек в России началось только в тот момент, когда люди начали менять свое отношение к власти. Когда общество, наконец, осознало, что государство — это не какая-то сакральная сущность, а всего лишь институт, который граждане нанимают для реализации неких общих функций. И что именно граждане, а не кто-то еще, должны контролировать исполнение этих функций, а если государство работает плохо, то чиновников и политических лидеров нужно менять. Когда чиновники чувствуют, что не могут удержать власть, они вынуждены производить иллюзии, чтобы легитимизировать свое нахождение у власти.

— С правом такая же ситуация — на его месте возникает иллюзия права?

— Право для России — самый удобный инструмент, с помощью которого можно сфальсифицировать все, что угодно. Можно провозгласить свободы, можно даже создать некие гарантии их соблюдения, но после этого обставить все это частоколом процедур, которые не дадут возможность эти свободы или права реализовывать. Это относится и к выборам, и к праву собираться мирно и без оружия. Еще можно создать ситуацию, при которой граждане не смогут обжаловать нарушение своих прав и свобод — путем формирования судов, подконтрольных государству.

— Был ли какой-то момент в истории современной России, когда судебная система занимала и в общественной, и в политической структуре другое положение?

— Безусловно. В основном в тот период, который в России не любят и называют «лихими девяностыми». Далеко не все в это время было идеально с судами. У нас и в Конституции есть перекос — всех судей назначает президент. Но председатели судов играли другую роль, они не диктовали решения судьям. Деятельность судей оценивалась по другим параметрам.

Позднее, конечно, началось выдавливание активных и честных судей из судебной системы; создавались новые практики назначения судей, контроля над ними. Совершенно изменилась конституционная процедура назначения судей высших судов. Так же, тихонечко, постановлением Совета Федерации была изменена процедура использования вооруженного контингента российских войск за пределами страны. И так далее.

Сейчас большинство российских органов, которые должны занимать свое место в системе разделения властей, противопоставлять что-то существующей моноцентрической системе власти, — это симулякры. Видимость одна, а внутри совсем другое. Как красивая картинка на фасаде дома, который уже снесен. Так произошло и с Государственной Думой, и с Советом Федерации, и с судебной системой, и со Счетной палатой, и, естественно, с Центральной избирательной комиссией, и со многими другими.

— А что насчет Конституции? Есть ведь такой ограничитель: этого власть не сделает, потому что придется менять основной закон.

— Они создали систему, в которой можно манипулировать конституционными нормами. Дьявол кроется в деталях. Они долго и по чуть-чуть ломали конституционное поле и довели его до такого состояния, что сегодня эта Конституция уже сама себя не узнает. Я говорю о конституционном кризисе, а, например, [доктор юридических наук, профессор ВШЭ] Михаил Александрович Краснов говорит о разложении конституционной ткани.

Общество в этих условиях все сильнее отстраняется от государства — обострение этого процесса произошло в 2011–2012 годах. Общество воспротивилось, и власти пришлось перевести его внимание на совершенно другие проблемы. Пришлось создавать внешних врагов, пришлось начать массированную пропаганду, пришлось брать под абсолютный контроль средства массовой информации, прямо ограничивать права и свободы.

В то же время, я не уверена, что цифры опросов по поводу деятельности власти истинны. Официальная социология — это тоже симулякр, их исследования не основаны на серьезной социологической теории. Для страны это очень опасно, потому что однажды все это взорвется. Такие режимы не держатся; удержание власти происходит за счет огромных потерь — вымывания специалистов, частных людей. Такая страна превращается в failed state. Государство, основанное не на реальных механизмах, а на симулякрах, государством назвать нельзя.

— С точки зрения процедуры присоединение Крыма, возможно, прошло не идеально, зато с точки зрения поддержки власти оно было чрезвычайно эффективным.

— Конечно, Крым — это гениальное политтехнологическое изобретение. Это была больная заноза в душе постсоветского общества, сторонников Крыма всегда было очень много.

— Сторонников Крыма в составе России?

— Крыма в каких-то иных отношениях с Россией и с Украиной. Я сама по этому поводу 20 лет билась: мы писали письма, призывали к переговорам, настаивали на том, что не только с Крымом, но и с другими территориями, тяготеющими к России, надо что-то делать.

Внешняя политика РФ по отношению к Украине и Крыму была полностью провалена, и поэтому власти начали действовать другими методами. Методы эти для меня как человека, родившегося после войны и воспитанного в духе абсолютного пацифизма, неприемлемы.

— А как бы выглядела в идеальном мире процедура присоединения Крыма?

— С помощью нормальных длительных переговорных процессов, обсуждения положения русских в Крыму можно было значительно повысить статус этой проблемы. Можно было вынести ее на международный уровень, добиться международных расследований, требовать от Украины действий. Можно было бы договориться с Украиной о большем присутствии России и российской культуры в Крыму, можно было бы поставить вопрос о совместном управлении полуостровом. Но никто этого не делал и не хотел делать.

— Иными словами, Крым стал инструментом решения собственных проблем российского государства.

— Да, похоже что так. Конечно, у нас мало информации о том, что происходило в умах руководителей. Думаю, что в Кремле много разных кланов. Но исходя из того, что мы видим, можно сделать именно такой вывод. И со вводом войск в Сирию такая же история.

Сегодня российское понимание того, что такое право в новом тысячелетии, очень далеко оторвалось от международного. Между тем, право утратило свой обычный, регулятивный смысл: государства и международные отношения все чаще руководствуются общими ценностями. Боюсь, что наше руководство не очень хорошо понимает суть этого нового права. Видимо, руководство России считало, что эту нелегитимную историю можно будет уладить какими-то другими путями, а она все равно не улаживается. Не потому, что кто-то желает России зла, а потому, что разговор ведется на параллельных уровнях.

Одна сторона говорит на гораздо более высоком уровне, она руководствуется скорее соображениями морали: так неприлично поступать в современном мире. Лучше всех об этом сказал [председатель Конституционного суда Валерий] Зорькин: человечество устало от войн и несправедливости, и оно нашло путь к справедливости — пусть он не оптимальный. И дискуссия здесь не столько о России и сущности ее власти, сколько о роли и месте права в современном мире. Половина границ в мире несправедлива, но надо не воевать, а договариваться. Признавая безусловную ценность человеческой жизни, люди договорились, что лучше границы не менять. Очень хотелось бы, чтобы Россия вышла на новый уровень понимания того, что сегодня происходит в мире.