Страны ЕС и НАТО сегодня безоговорочно предоставляют статус беженцев сирийским гражданам, бегущим от войны. В Европе формируются специальные регистрационные пункты, для того чтобы отмежевать сирийцев от граждан Албании или Северной Африки, которые бегут из своих стран в поисках лучшей жизни.
Участвуя в военной кампании в Сирии, и Россия берет на себя ответственность за ее граждан, которые бегут от бомб. Владимир Путин и министр иностранных дел Сергей Лавров постоянно заявляют о том, что «мы должны помогать сирийскому народу».
Больше месяца семья сирийских беженцев с четырьмя детьми живет в транзитной зоне аэропорта Шереметьево.
В конце этой недели им отказали в предоставлении статуса беженцев
В самом терминале Е аэропорта Шереметьево — магазин люксовой одежды Escada, лавка с русскими сувенирами, Бургер Кинг, хот-доги и несколько кофеен. В «Планету гостеприимства», где более-менее нормальная еда и наливают горячий суп, сирийским заложникам аэропорта не попасть — ресторан уже за границей транзитной зоны.
В аэропорту семья живет уже месяц, а точнее 39 дней. Живет с четырьмя детьми, младшей из которых три годика. Живет без возможности принять душ, сделать глоток свежего воздуха, получить необходимую медицинскую помощь. Живет в стеклянном загончике на полу, там, где раньше была курилка.
Сирийская семья — словно рыбки в стеклянном аквариуме.
Мне пришлось купить билет в Копенгаген, чтобы пройти в транзитную зону. Я нахожу их не сразу. После паспортного контроля нужно подняться вверх на эскалаторе, пересечь весь терминал, пройти все выходы на посадку, только в самом конце вижу стеклянную комнату. Прямо напротив находится капсульная гостиница.
На полу вкруг сидят Хасан и его четверо детей — на газете разложен их скромный ужин: бургеры, картошка-фри, большие стаканы миринды и спрайта. Добродушно и настойчиво приглашают меня к столу. Я выкладываю на общий стол пельмени и блинчики. Гулистан (я говорила с ней по телефону накануне) просила меня привезти что-нибудь домашнее для младшей дочки Лавин.
Хасан Абдо Ахмед родом из Африна — маленький городок на юго-западе Сирии. Однако жил и работал он в основном в Ираке в городе Эрбиле, поэтому имеет двойное сирийско-иракское гражданство так же, как и его семья. После начала гражданского конфликта в Сирии на родину Хасан старался не ездить — не хотел принимать ни одну сторону конфликта. Однако когда в июле 2014 года на части территории Сирии и Ирака возникло «Исламское государство» (запрещено на территории РФ — ред.) и когда Эрбиль взяли боевики, стало ясно, что постучать в их дверь могут в любой день. Тогда семья решила бежать в Россию, где у Гюлистан в Самаре живет родная сестра Тамам. Какое-то время потребовалось, чтобы получить загранпаспорта. Для этого Хасан обратился в миграционную службу сирийского города Хама. Затем еще какое-то время потребовалось, чтобы получить российскую визу. Визы делали в Ираке, где российский консул, внимательно изучив их паспорта, без всяких возражений поставил штампы российской визы. Затем долетели до Турции, оттуда — в Москву. Десятого сентября Хасан с семьей прилетел в аэропорт Шереметьево, где их встречала Тамам.
СПРАВКА
Сегодня в 146-миллионной России официальный статус беженца имеют всего 816 человек. Наибольшее количество из Афганистана — 385 человек, затем из Украины — 285 человек, затем из Грузии — 56 человек. В остальном — только единицы граждан других стран, таких как Узбекистан, Азербайджан, Багладеш и т.д., удостаивались подобного статуса.
«Украинские беженцы — это в основном бойцы «Беркута» и бывшие сотрудники прокуратуры, сбежавшие из страны, это мне сказал сам директор ФМС», — говорит председатель комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина. Из Сирии — всего трое официальных беженцев (из одной семьи, живут в России уже давно), из Ирака — один человек. Никакой материальной помощи, даже уже официально получившим статус беженца, Россия не предоставляет. В Германии, например, беженцам, ожидающим решения комиссии, выплачивают 134 евро в месяц.
Временное убежище — более «легкий» статус, в случае если человеку не угрожает опасность в родной стране, но из гуманных побуждений государство разрешает ему остаться — в России на сегодняшний день получили 314 тысяч 497 человек.
Удача, если беженцу удалось въехать в страну. Но это не гарантирует ему никакой защиты. В России некоторые беженцы, пытаясь подать заявление на получение официального статуса, месяцами стоят в очередях — и становятся нелегалами, а значит, подвергаются угрозе депортации. Основанием для высылки беженца из страны могут служить даже два незначительных правонарушения, например, переход дороги в неустановленном месте.
При прохождении паспортного контроля пограничники заявили, что паспорта поддельные. Важно отметить, что сразу же по прилету Гулистан уведомила пограничников: семья просит Россию предоставить им статус беженцев, так как они бегут от войны.
Однако семью задержали, обвинив в незаконном пересечении границы, и поместили в изолятор временного содержания, где они с детьми провели две недели. В конце сентября состоялся суд по избранию меры пресечения. Прокурор требовал отправить взрослых в СИЗО, детей — в спецприемник. Судья оказалась великодушной: под залог в 50 тысяч рублей разрешила отпустить семью — их вернули обратно, в транзитную зону аэропорта Шереметьево.
Я приехала в аэропорт в субботу, в день, когда Гулистан стало совсем плохо. Она и накануне разговаривала почти плача, повторяя все время:
— Все хуже и хуже.
Всю ночь мучалась с трехлетней Лавин, у которой был понос. Все дети (еще три мальчика — 8, 10, 13 лет) уже переболели гриппом, отмучались со вшами, которые первые дни атаковали их, и тут — новая напасть.
Лекарства нужно покупать самим в аптеке в терминале. Кое-какими лекарствами помогли уборщицы. В пятницу у Гулистан упало давление, болела голова, ее продуло. Позвала врачей из медпункта. Это было, когда я уже ехала в аэропорт. Я позвонила в медпункт. Медсестра по телефону сказала мне, что пограничная служба меня к Гулистан не пустит (хотя медпункт находится до паспортного контроля).
— Она в теплой кофте и носочках, у них все есть.
— Но по телефону Гулистан попросила привезти теплые вещи. Если я куплю билет, меня пропустят?
— Девушка, вы отдаете отчет своим словам? Вы хотите, чтобы из-за вас семью снова поместили в изолятор? Вас не выпустят потом. У вас будут проблемы.
Как доехала, сразу — в медпункт.
— А ее увезли. На скорой.
— Куда?
— В химкинскую больницу, — ответила медсестра. Но ее туда все равно не пустят, она безвизовая же. Такой закон. Досмотрит невролог — и обратно.
— Если у нее состояние стабильное, то обратно приведут в зону. Лечить будут, только если что-то будет жизни угрожать, — добавляет вторая медсестра, уже в возрасте.
В зону вылета, где теперь обитает семья Хасана, я попала, пройдя паспортный контроль. Из терминала Е летят в Париж, Бангкок, Амстердам. Пассажиры текут мимо застекленной комнаты, где временно обитают беженцы. Кто-то удивленно пялится через стекло, кто-то предпочитает не замечать.
Пара корейских туристов, кажется, думает, что это зал ожидания: уверенно заходят и опускаются прямо на пол, разуваются, подкладывают под голову сумки.
— Иностранные туристы иногда заходят, спрашивают, чем помочь. Русские к нам ни разу еще не подходили, те, кто здесь работает, — тоже, — говорит тринадцатилетний Рэнас. Он становится переводчиком, нашим связующим звеном. Хасан не знает ни английского, ни русского (в отличие от Гулистан), а Рэнас отлично выучил английский язык в школе.
В этой комнате семья живет уже две недели, то есть с тех пор, как их отпустили из ИВС. Вид из окна — взлетная полоса. У стены составлены все вещи, которые успели увезти, всего пять сумок. Из дома взяли только летнюю одежду. На полу — надувные матрасы, которые с большим трудом сестре удалось передать для семьи Гулистан. Ходят в домашних тапочках. Комната обживается — на батарее сушатся детские лосины. Только что толку, батареи не включают уже третий день. Гулистан рассказывала мне, что ей очень стыдно каждый раз с постиранными вещами идти из туалета. «Люди так странно смотрят», — говорила она. В туалете они моются. Нормальный душ не принимали ни разу за месяц.
Спрашиваю Рэнаса, чем занимаются целый день:
— Играем с братьями, сидим на матрасе. А больше здесь делать нечего.
— Что вам привезти?
— Мама, когда приезжают нас снимать с телевидения, говорит: спасибо, ничего не нужно, — говорит Рэнас. — Моим братьям бы машинки, мы бы хоть играли.
«Долгое время пограничники даже не уведомляли федеральную миграционную службу о том, что сирийская семья просит убежища, — говорит председатель правозащитной организации «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина. — Только спустя две недели приехал сотрудник ФМС и опросил всю семью. Я звонила в ФМС, мне там сразу же сказали — ответ на просьбу о предоставлении статуса беженцев будет отрицательный — из-за уголовного дела о нелегальном пересечении границы».
Отметим, что согласно 31 статьи Женевской конвенции о статусе беженцев, к которой Россия присоединилась в 1992 году, государство обязуется не наказывать за незаконное пересечение границы лиц, ищущих убежище, а также обязуется не стеснять их передвижение внутри страны. Согласно той же Женевской Конвенции, если человек просит власти страны предоставить ему статус беженца, он вообще может не иметь никаких документов.
Более того, «Гражданское содействие» отправило официальный запрос в сирийское Министерство иностранных дел и дел экспатриантов с просьбой подтвердить или опровергнуть подлинность паспортов Хасана и его семьи. Из Сирии пришел ответ на официальном бланке со всеми штампами, в котором говорится: «Управление иммиграции и паспортов в городе Дамаск настоящим признает и уведомляет о том, что паспорта, указанные ниже, были выданы Управлением иммиграции и паспортов в городе Хама 24.12.2014 года… и Управление иммиграции не возражает против выезда владельцев данных паспортов в любую страну».
Однако этот документ не убедил российскую ФМС, и в среду 14 октября всей семье было отказано в предоставлении статуса беженцев. Пришел официальный ответ из миграционной службы: отказать в предоставлении статуса беженцев. Они могут обжаловать отказ в предоставлении статуса, но по статистике комитета «Гражданское содействие» (см. справку) — это безнадежная процедура. Более того, ФСБ упорствует, и семью Хасана и Гулистан еще ждет суд за незаконное пересечение границы.
«Мы в любом случае будем обжаловать решение ФМС, — говорит адвокат семьи Роза Магомедова, — а также в срочном порядке обращаться в Европейский суд по правам человека по 39 правилу о предварительных мерах и о жестоком обращении с детьми».
Тридцать девятое правило регламента Европейского суда гласит, что если ситуация угрожает физическому выживанию человека, например, его хотят выслать в страну, где жизнь его подвергнется смертельной опасности, либо неоказание или жестокое обращение с человеком, которое подвергает его жизнь опасности, то в этом случае Европейский суд в течение суток связывается с госучреждениями этого государства и незамедлительно требует принять меры.
Среди сумок семьи Ахмед, сваленных у стены, замечаю чехол с домброй (тюркский щипковый музыкальный инструмент) — безмолвное напоминание о том, что когда-то соединило Хасана и Гулистан. Хасан был музыкантом, Гулистан пела в национальном ансамбле — в Казахстане, а родилась она вообще в Азербайджане. С гастролями в начале нулевых поехала в Ирак, там, на фестивале, они и познакомились. Гулистан решила остаться в Ираке, сыграли свадьбу.
Хасан настраивает домбру. Она давно молчала. Играет самозабвенно. Лавин возится за спиной у папы с куклами. Из динамиков звучит: «Уважаемые пассажиры, посадка на рейс до Копенгагена заканчивается, предъявите ваши посадочные талоны». Но чарующая мелодия уносит нас далеко.
— Вы хотите жить в России? — спрашиваю Хасана, когда он заканчивает играть.
— Кто хочет так жить? — грустно улыбается Хасан. — Это — Россия? — и обводит взглядом комнату.
— Мы хотим спокойно засыпать, а не бояться ночью взрывов и бежать в бомбоубежище, — говорит тринадцатилетний сын Хасана.
Недавно в дом родной сестры Хасана, она живет в сирийском Алеппо, попали две бомбы. Ее и двух дочек в тяжелом состоянии смогли перевезти в больницу в Турции. Хасан показывает мне на телефоне фотографии женщины с заклеенным глазом, девочки — с перебинтованной головой.
— Я пока не знаю, нравится ли мне в России, я ее еще не видел, — добавляет Рэнас.
В Самаре, если им разрешат остаться, Хасан хочет работать. Пока не знает кем. После того как они с Гулистан поженились, Хасан оставил музыку и ушел в издательский бизнес, где работал менеджером крупной типографии. Он и не знает, какие специалисты нужны в Самаре, говорит: «Выйдем, голова освежится, и будем думать».
P.S. Мы обзвонили больницы Химок и нашли Гулистан в неврологическом отделении Химкинской городской больницы. У нее забрали телефон, родственники не знали, где она и что с ней. Дежурный врач сказал: пока готовятся результаты анализов, ее оставят в больнице. Скорее всего, услуги придется оплатить.
Реквизиты для помощи семье Ахмед: 4276 8540 1171 1651 (Сбербанк)
Транзитная зона аэропорта «Шереметьево»